Борис МИРОНОВ - СТАТТЬИ, ВЫСТУПЛЕНИЯ
В день отставки Борис Миронов выступил с широко известным обвинением Президента в служении антирусским интересам: "Президент не пожелал принять моей национальной, патриотической программы духовного возрождения России. Но я продолжаю настаивать на том, что Россия возможна только как национальное государство. Россия должна наконец вернуться к национальному самоутверждению. Семьдесят пять лет с нами обходились так, как будто мы напрочь лишены национального достоинства, национального духа, национального инстинкта. И сегодня продолжает насаждаться в русских национальная слепота, глухота, немость".
- Для начала, если не возражаешь, вернемся в не такое уж далекое прошлое. Какими ветрами тебя занесло в кресло министра печати да еще в то беспокойное время? - Ну это у Шумейко надо спросить. Он был тогда первым заместителем председателя Правительства и одновременно министром печати, он взял меня сначала своим заместителем, и он же рекомендовал выше… Лев Евгеньевич Суханов, тогдашний помощник Ельцина, рассказывал мне и от души смеялся, как Шумейко, когда его рассматривали на должность председателя Совета Федерации, выкрутился с "моей" помощью. Его на заседании Совета Федерации спросили, как это он, "чистый" технарь, согласился стать министром печати, а теперь вот готов возглавить Совет Федерации, ему что, не важно чем руководить, лишь бы руководить? Вопрос тягостно завис в воздухе, и вдруг совершенно неожиданный ответ: "Я недолго пробыл министром печати, но уже одно то, что я за это время нашел такого человека, как Миронов, всецело оправдывает моё пребывание в этой должности". И … начал рассказывать мою биографию. Выходило, что вся моя жизнь упорно и целенаправленно готовила меня к работе министром печати. Прекрасно знаю газетный цех, работал в районке, в молодежке, в областной газете, в центральной прессе - в "Комсомолке", в "Правде". Создал с нуля "Российскую газету". Знаю полиграфию, был директором крупнейшего российского издательства. Опять же и для писательского стана не чужой: сам писатель, член Союза писателей, только что вышел роман. Помимо профессионального вуза - факультет журналистики МГУ, закончил с отличием управленческо-идеологическую Академию общественных наук и прошел хорошую школу управленца в Совете Министров СССР… Так каждое мое жизненное лыко очень ловко в устах Шумейко вплеталось в биографию будущего министра. Самое интересное, что после такого "ответа" больше вопросов к Шумейко на Совете Федерации не было. С мощным перевесом голосов его избрали тогда руководителем верхней Палаты.
- А как он тебя нашел? Ведь до того, как он пригласил тебя в свои заместители, вы лично знакомы не были? - Шумейко запомнил мое выступление на коллегии министерства печати, когда я был директором издательства "Советская Россия". Выступление было острым. Я говорил, что издательства ограблены - заморожены валютные счета, нам не на что издавать книги. Ладно бы в том была государственная необходимость, но получается, что у нас забирают последнее, а правительство в это время буквально жирует, обзаводится тучными стадами шикарных иномарок. Шумейко это запомнил.
- И что, часто так вот бывало, чтобы острая критика начальства оборачивалась стремительным взлетом в каръере? - Когда работал в Совете Министров СССР и занимался там анализом общественного мнения, то подготовил записку ''Об авторитете Правительства", где цитировал такие вот строки из писем в адрес Правительства: "У нас что ни министр, то чеховский персонаж: "вот-вот хрюкнет"; очень нелицеприятное было и в адрес самого Председателя Правительства: "Вы, Николай Иванович, как пастух при чужом стаде, не вы, а ЦК этих министров ставит, не вам их и снимать, потому они и ведут себя с вами так откровенно нагло. Стукните же вы, наконец, кулаком по столу, проявите волю, а то стыдно смотреть по телевизору на заседания Правительства". Мое отдельское начальство пыталось "придержать" эту записку, а когда не получилось, то, боясь разделить со мной ответственность за столь крамольную записку, меня просто-напросто уволили за "тенденциозное, субъективное отображение общественного мнения", и даже успели объявить об этом на экстренно созванном собрании, но на следующий день, открывая заседание Правительства, Н.И.Рыжков мало того, что процитировал записку, но еще и спасибо сказал за то, что впервые получил возможность узнать, что в действительности люди думают о Правительстве. Этого "спасибо" хватило, чтобы приказ об увольнении моментально испарился, и все сделали вид, что ни о каком увольнении мне никто не говорил.
- Но с Хасбулатовым этот номер не прошел.
- А я и не критиковал Хасбулатова. Мы с ним поспорили публично о названии газеты. Он настаивал, чтобы газета называлась "Республика". С профессиональной точки зрения такое название никуда не годилось. И в мире, и в стране газет с этим названием выходило не меньше семи, к тому же мы создавали общероссийскую газету, а она должна иметь особое имя, которое невозможно повторить, а газету "Республика" спокойно могла выпускать и Бурятия, и Тува, и Калмыкия… Тогда я доказал свою правоту, но Хасбулатов затаил обиду, и после выхода первого же номера газеты, в котором я напечатал свой собственный материал о корысти народных депутатов, "за недемократическую" позицию решением Президиума Верховного Совета меня отстранили от руководства "Российской газетой".
- Однако, забегая вперед, скажу, что и эта история тебя ничему не научила, если ты "сцепился", или, скажем так, не захотел прислушаться к мнению окружения Президента, его помощников и советников, таких могущественных, как Александр Николаевич Яковлев, Сергей Александрович Филатов, за что и поплатился министерской должностью. Все-таки страшно интересно знать, о чем думает человек, получивший огромный чин - главный редактор центральной газеты, я уж не говорю про министерское кресло, и проявляющий там, на самом верху, и волю, и характер, и такую непозволительную роскошь, как "сметь свое суждение иметь". Казалось бы, одна мысль, - потерять кресло, - должна делать его предельно осторожным и, скажем так, быть предельно лояльным начальству. Или это клановая война на самом верху, где человек проигрывает, потому что его клан оказывается слабее; скажем, клан Яковлева оказывается сильнее клана Шумейко? - Я в клановые игры не играл, и выбирать мне пришлось, работая в Правительстве, не между людьми, не между кланами, а, как бы это сказать, чтобы не так пафосно звучало, в общем, или ты служишь России, или ты служишь жидам, третьего было не дано… К примеру, тогдашний первый заместитель председателя Правительства небезызвестный еврей Александр Шохин официально, "пэпэшкой" - правительственным поручением - обязывал меня открыть финансирование строительства типографии для "Общей газеты", это с мизерным тиражом частная газетка еврея Егора Яковлева. Какое новое строительство!, если в Москве в это время простаивала без работы половина типографских мощностей. Так почему я должен тратить гигантские народные деньги, помогать Шохину делать гешефт Яковлеву? И такие примеры сплошь, когда высокопоставленный еврей помогает только еврею, никто другой его не интересует. То помощник Ельцина еврей Костиков хочет за государственный счет отблагодарить "свое" издательство "Дружба народов", печатающее его двухтомник, то глава Администрации Президента еврей Филатов просит порадеть своим единоверцам из газетенки "Литературные новости"… В ответ на "нет" ты наживаешь могущественных врагов…
- Но как можно говорить "нет" там, на самом верху, людям, которые в одночасье могут решить твою судьбу? Ты же, Борис, представлял себе, что из-за своего "нет" можешь потерять и должность, и все приобретенные вместе с ней блага. Чисто по- человечески как ты определял свой выбор? - Так что, я помру, что ли, без их кормушки? Я вырос в Сибири, в своем доме. Вода - из речки, потом, правда, появились колонки, но все равно река под боком - пошел и набрал воды. Тепло - от печки. Дрова - из тайги. Из тайги же и мясо, ягоды, грибы. Картошка, морковка, свекла, капуста - все свое. Электричество разве что от "дяди". Так и то на всякий случай под рукой всегда и свечи, и керосин. Словом, проживем, никому в ножки не кланяясь. Сибирь ни рабства не знала, ни крепостного права, наверное, это в гены вошло.
- Мы как-то незаметно перескочили в "министерский" период, пропустив очень важное для нашего разговора - твою издательскую работу. Издательское дело в России - тоже не фунт изюма. Удалось ли сделать что-нибудь? Удовлетворен ли ты этим книгоиздательским куском своей профессиональной судьбы? Если не ошибаюсь, ведь это рукой Бориса Миронова в издательстве "Советская Россия" была ликвидирована редакция публицистики? Кто б мог подумать, что такое суждено coвepшить журналисту, публицисту! - Вспомни, Саша, какое это было время. Хлынул поток писанины "великих публицистов-демократов" Попова, Карякина, Бунича… Как от них тогда было отбиться? Вот и пришлось ломать эту машину по производству макулатуры. Зато усилили издание русской прозы, русской философии, русской документальной прозы. Появились серии "Русские мыслители", "Россия в письмах, документах, дневниках", "Жизнь во Христе", "Живое русское слово", "Крестный путь России". Из-под глыб почти векового запрета извлекли Константина Петровича Победоносцева, его знаменитый "Московский сборник", который мы выпустили с более актуальным названием "'Великая ложь нашего времени", по его заглавной статье о демократии, "Записки отшельника" Леонтьева, собрание сочинений Ильина, исполнили, наконец, завещание великого Гоголя, издали его целиком в девяти книгах, и именно так, как завещал сам Николай Васильевич.
