Дмитрий Губин - Под чертой (сборник)

В общем, вскоре я стал объяснять бледную немочь нашего сервиса по-другому.

Россия, по моей новой концепции, есть страна, не прошедшая глубинной христианизации. Купола, кресты, иконы, поклоны – это все обрядовое, внешнее. А сущность христианства – равенство и братство вне зависимости от происхождения и положения; любовь даже к тебя ненавидящему; защита слабого – нас мало коснулись. Мы – слуги и жертвы автократии, рабы господина, и наша церковь точно такая же слуга и жертва, и братья мы и сестры друг другу лишь там, где длань государства не достает: в ближнем, дружеском, в домашнем кругу. Вот тут – да: и взаимная любовь, и защита, и уважение прав, стремление сделать добро просто так, от любви, от чистой переполняющей радости. И даже в советские времена те гадины, что всех чморили – «вас много, а я одна! Ишь, баре выискались!», – дома обращались в волшебных фей. И усаживали за стол гостя, и не знали, как ему угодить.

И те равнодушные девицы, что сегодня со вздохом (но никогда не улыбкой и предложением помощи) на кассе говорят, что «апельсины, мужчина, вы не пробили, я их выкладываю обратно, что ли» – ах, как они, должно быть, радушны и милы, когда своей компашкой выбираются на шашлыки!

То есть дело не в сервисе, товарищи дорогие. И не в рынке. Дело в базовых принципах существования нашей нации как таковой. Когда все не просто делятся на «своих» и «чужих», но когда «чужие» не имеют вообще никаких прав, потому что за людей не считаются, не то что за братьев и сестер, хотя бы и во Христе. «Не брат ты мне, гнида черножопая!» – Балабанов без малейшей иронии снял чудовищный, прямо служащий злу фильм, но все тут же возвели негодяя Данилу в национальные герои. Я и у людей церковных эту ухмылку по поводу того, что все мы братья и сестры, встречал. Последний раз, кажется, у Володи Вигилянского, то есть о. Владимира – бывшего члена редколлегии «Огонька», публиковавшего в «Огоньке» по перестройке всю советскую литературную диссидентуру, ставшего затем пресс-секретарем Патриарха. Дело было на телесъемках, он сказал: «Ты же понимаешь, что никакого равенства нет, это фикция». Сравните с лозунгом Великой французской революции («свобода, равенство, братство») или Декларацией прав независимости США («Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными»).

В общем, моя теория сводилась к тому, что если нация не признает за ценность равенство, то у этой нации не будет уважительного отношения друг другу нигде, – кроме как в узком кругу. И на фоне этой трагедии на такую мелочь, как отсутствие дружелюбного сервиса, внимание можно и не обращать.

И я этой мысли довольно долго придерживался (она хорошо объясняет «трамвайное хамство» что на улице, что в интернете), пока недавно не слетал в Казахстан. Мы, если кратко, похоже с казахами очень. И там, и там и вертикаль власти, и кидание понтов, и огромное расслоение, и подмявшие бизнес чиновники, и коррупция, только у нас запрещены грузинское вино и «Боржоми», а у них Живой Журнал и фильм «Борат».

А вот обслуживали меня там всюду как родного. И любезны были невероятно. И вовсе не из-за денег – разрыв между Москвой и Астаной по доходам не так уж велик – потому что хорошо обслуживали, улыбаясь, абсолютно везде: от борта самолета до проката велосипеда. И это при том, что алма-атинские друзья в расстройстве говорили, что Астана – это ужасный город, некультурный и грубый, и люди там злые, не сравнить с ними…

То есть впечатления приятные у меня появились, а стройная теория рухнула.

И вот я сижу, чешу репу и думаю: отчего у одинаковых стран так по-разному, а? Может, оттого, что у казахов гигантские семьи, в том смысле, что семьей считается вся родня, и «брат» означает также брата свояка троюродного шурина, которого, однако, следует тащить за собой из деревни в столицу, выводить в люди, всячески ему радеть…

Или тут другое?

Ей-богу, не знаю.

Брат, коли знаешь ответ – отзовись!

2012

42. Крутить педали пока не дали//

О наблюдениях велосипедиста в Москве

Я завершаю городской велосезон. Первый, когда я ездил на велике не только по Невскому, но и по Тверской. И теперь могу утверждать: велогородами ни Москва, ни Питер в ближайшее время не станут.

Весной 2012 года автомобиль меня окончательно достал.

А был я когда-то большой до машин охотник.

Maserati, Mercedes SLR McLaren, Bentley, Porsche – я много чего поводил и попробовал, включая 300 км/ч на автобане на BMW Alpina и вылет на вираже с автодрома на новенькой «Ламбо».

Упоминаю об этом не с вожделением, а тем чувством, с каким уставший Казанова приводит в порядок дневник: было дело, теперь другое дело.

Итак, этой весной мною окончательно овладело чувство, которое испытывает каждый, кого хоть раз били ограждения турникетов в метро. Вроде лишь раз, и не сильно – но потом до-о-олго трясет.

Вот и я, садясь за руль, заранее начинал с тоской думать о пробках; о том, что место для парковки буду искать час; что приедет эвакуатор; что остановит гаишник; что обнаружу царапину, потому как по крылу проведет гвоздиком вон тот карапет из табора… Поездка стала вызывать ужас, а не удовольствие.

Никакого сравнения с тем, что было 20 лет назад, когда я получал права. Города были пусты, добирался в любой конец я мгновенно, машину бросал где хотел, гаишников за месяц мог не встретить вовсе…

В общем, достало.

По Питеру я уже давно передвигался на велосипеде. В Питере на велосипеде по центру ездить как бы полагается, потому что расстояния невелики, а улицы узки, и с парковкой совсем уже швах. На машине десятикилометровый маршрут типа банк-кафе-магазин-спортзал занимает полдня. А на велике – быстро. Кроме того, в Питере беднее молодежь, иномарку родители мало кому дарят, а вот всей компанией айда на острова? – айда. На велосипедах, на чем же еще? Или белыми ночами прокатиться по набережным – вообще отдельная тема… То есть велосипедистов на Неве – полным-полно.

Но тут я сел на велосипед в Москве.

И получил массу ума холодных наблюдений и сердца горестных замет.

То, что в центре Москвы нечем дышать, считается общим местом, но что до такой степени нечем дышать, я в ощутил лишь на Большой Садовой. Бу-хен-вальд. Понятно, что продвинутый москвич (тот, что стремится жить на каком-нибудь «экологичном» Юго-Западе) – идиот (отоспавшись в своей экологии, он проводит часа три за рулем газенвагена). Но все же в машине не крутишь педали, разгоняя пульс до 120 ударов (у меня спортивный кардиомонитор) и не обогащаешь с такой силой кровь окисями, закисями и накося-выкусями. Я вспомнил, как в Лондоне дивился на велосипедистов в респираторах: what – так сказать – was the reason? Ибо лондонский уличный воздух можно было пить, как деревенское молоко. Но Москве через пару поездок я сам кинулся искать велореспиратор. Нашел: со сменными угольными картриджами, но ценой за 2000. Крякнул, купил. Одна из бессмысленнейших трат. Не знаю, на какую физиономию респиратор рассчитан, но клипса на носу жмет, маска сползает, а при температуре ниже +15 запотевают очки. Главный эффект – боевой внешний вид. Народ таращится, и даже дядя полицейский однажды подошел (чем напугал: я решил, что по новому закону меня упакуют на пару лет за скрытое маской лицо).

У меня велокомпьютер, так что свою скорость я знаю. Максималка – в районе 30 км/ч (рекорд был под 50 км/ч, но это под горку). Средняя скорость… А вот средняя зависит от того, что выбираешь: тротуар или дорогу. Тротуар – безопаснее. Однако тротуары обеих столиц запружены людьми и заставлены автомобилями. Я раньше не представлял, что запаркованные машины сожрали, например, тротуар четной стороны Новинского бульвар! Зато теперь я понимаю мамаш с колясками, подкладывающих листочки с устыжением под дворники: действительно, не проехать, не пройти. По тротуарам получается ехать со скоростью 10 км/ч, – и то, если людей немного. И заклинаю (мой вопль относится к в меру упитанным мужчинам в самом расцвете сил: обычно именно они, вспомнив детство свое золотое и решив уменьшить упитанность, покупают навороченный вел с низким рулем, высокой посадкой, дисковыми тормозами), так вот, заклинаю: никогда не выезжайте сразу на тротуар, не потренировавшись пару недель в безлюдном парке! Лавировать между шарахающимися людьми – отдельное искусство; кроме того, всякая мелочь, вроде шестилетних детей и йоркширских терьеров, непредсказуема. А дисковые тормоза на переднем колесе позволяют, при неумении, вылетать из седла и приземляться в травмпункте, и хорошо, если не угробив йорка, за которого хозяева башку оторвут… Ну, а если ехать по дороге – получится примерно 20 км/ч. В час пик это – быстрее автомобиля.

Однажды в белую петербургскую ночь, которая лишь в проспектах турфирм да представлениях комиссии по энергетике Смольного всегда белая, а в реальности в ненастье темная, поскольку освещение отключено, – под моими окнами сбили велосипедиста. Парень был без шлема, а его велосипед – без фонарика-катафота. С тех пор я, если еду по улице, всегда экипирован. Шлем на голове, на руле – стробоскоп, под седлом – мигающий светодиодный фонарь, в рюкзаке перекись водорода и лейкопластырь (мало ли что!), на руках – гелевые перчатки (отличная штука, если падаешь на асфальт). Однако пока обходилось. Вопреки распространенному мнению, автомобилисты считают велосипедиста за человека. Если ты едешь по главной улице, а машина выезжает из боковой – тебя пропускают, как если бы на «рэнжровере». Проблемы с автомобилями начинаются тогда, когда автомобили запаркованы в два, а то и в три ряда. То есть ты едешь по правилам, а впереди – бах! – стоящее посреди полосы авто с мигающими габаритками. Типа, его владельцу приспичило. Вот этот брошенный посреди дороги гроб человеческой чуткости и провоцирует тебя дернуть рулем влево, под колеса потока. Жуткая вещь! Я прежде не замечал, что обилием этих гробов Москва напоминает кладбище. И не замечал другой вещи: гаишники на брошенные автомобили внимания не обращают. Они шмонают понаехавших тут на «жигулях» смуглых мужчин с паспортами СНГ – да офисную мелкоту, в надрывный кредит купившую «джип» и затонировавшую стекла (этих берут за цугундер именно за их понты). Но запаркованные вне правил автомобили служителей жезла и портмоне не интересуют никак: раз водитель ушел – кто ж окормлять будет?!.