Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #10
Через сутки поняли: нужен хлев, срочно необходим, ну хотя бы крохотный закуток во дворе, куда бы можно поставить поросёнка-кнуренка по кличке Яшка. В поленницах с дровами оказалась внушительная прореха, образовавшаяся за обжорную зиму. Дыры заткнули сеном, обтянули плёнкой, накидали на землю пол из сопревших банных плах, огородили берёзовыми пряслами — образовался выгон, гульбище. Не идти же на деревню, чтобы высмотреть, как держат скотину крестьяне: неприлично, да и засмеют за спиною, дескать, у писателя руки не к тому месту приставлены; у них свой, выстоявшийся за века порядок, перенятый ещё от предков: есть у каждого мужика подворье, хлев, сарайки и сараюшки, сенники и лабазы, покосившиеся стайки из тонкомера — в общем, вдоволь всякого приюта для скотины. Внешне и невзрачны вроде бы богаделенки, сляпанные наспех с топора, обложенные завалинками из хвойной подстилки, вроде бы и посмотреть-то не на что, и цены за ними никакой, но свиньюшке-телушке постоять до забоя самое место. На четвертной прибытку — затрат рубль… Вот и мы исхитрились приткнуть нашу живность в дрова, ещё не предполагая, что наш хозяйский маневр выйдет нам боком.
Второе, над чем мы плохо подумали, как свинье брюхо набить при наших никудышных возможностях. Не нами сказано: "Чтобы свинью держать, надо хлеба амбар". Пока мала животинка, можно и похлебки мучной пожиже навести, и кра-пивки туда накрошить, листов свекольника, картовных очисток, хлебных корок, что непременно жухнут и плесневеют в любом житье, а тем более, что хлеб возить в деревню стали самый никудышный: из кукурузы со жмыхом и всяких высевок; свежий не разжуешь, к деснам липнет, а на следующий день уже не укусишь, нужны железные зубья и топор. Такая краюха только в пойло скотине и годна, тем более что без печёного хлеба ни один крестьянский двор не стоит. Помню, как городская образованщина тысячами своих затхлых глоток вопила через газеты, дескать, позор на весь мир, на деревне скотину хлебом кормят, это же, дескать, прямой убыток государству. Словно бы бесплатно крестьянам хлеб "давают", только мешок пошире распахивай да потуже ему горло затягивай. Как же, дадут тебе… Догонят шаромыжники да ещё поддадут пониже поясницы…
А ведь как деревенская жизнь устроена? Пошёл к лошади — дай ей краюху с солью, надо овчишек заманить в хлев — держи корку в кармане; отправился корову доить, намешай хлебушка в парево да ещё и с ладони подсунь ей ржаной отломок, и будешь одарен добрым надоем, ибо молоко у коровы на языке: корова особенно любит доброе слово и сытный кусок ржанины; птице тоже накроши крох вместе с зернецом; ну а свинью тем более не обойдёшь, её, супоросую, "таком" не выкормишь. В старину даже пекли специальный скотиний хлеб из высевок, отрубей, примешавши туда немного и хорошей мучицы. Почему я так подробно распространяюсь о корме? Ибо на этом мы поначалу крепко ожглись. Деньги, что дал Проханов, скоро извелись, обошли мимо сосунца Яшки, пригодились нам на хлеб и сахар. А поросёнок окреп на ногах, стал кружить возле дома, что твоя гончая, и громко лаять. Вот так, неожиданно выскочит мерзавец из-за угла избы, кинется тебе в ноги, да так и норовит сронить наземь. Эх, только и грянешь на лопатки, задеря в небо пяты, а уж наш Яшка умчал на новый круг! Ему бы только овец пасти иль участвовать на олимпиадах в спринте…
2. ЛЕТО
1Теперь мне чудилось, что лишь я да Юрий Сбитнев с Майей Ганиной, съехавшие из столицы "на отруба", и живём по русским заветам, а остальные ударились в словопрения и зубоскальство, стараясь друг друга покрепче укусить за поджилки, потянуть за жилетку или облаять…
Братцы мои, если завелась скотинешка во дворе, — это уже настоящая жизнь, а не выживание. Русский человек и в самые лихолетья жил, а не выживал; и когда
в крепостных был, тянул барщину иль оброк, и когда под коммунистами запрягли его в колхозный хомут — он всегда, сердешный, как-то так умел извернуться, что взгляд от пашенки вздымал в небо, где его постоянно пас Спаситель. А чуя Христа за правым плечом, человек не может быть покорливым, бессловесным рабом, как бы ни старались мучители поставить его в скотинью стайку рядом с быком и волом. Даже в крепостную пору был у русского мужика свой дом, своя земля, семья и корова с лошадью. (Это особое положение русского крестьянина по сравнению с унылым, забитым французом отмечал ещё Александр Сергеевич Пушкин.) Москву вроде бы к моей свинке никаким боком не прислонишь, размеры не те, но, судя по дневниковым заметкам той поры, я умудрился через своего Яшку посмотреть на столичное рыло, что ненароком вылезло в калашный ряд. (Так думалось многим в те поры.) Видно, крепко был раскалён.
Что только не примстится одинокому человеку в сельской глуши. В поленницах истошно заверещал поросенок — есть просит; выложь и подай, да чтоб немедленно, без промешки, дескать, иначе помру. Повадками напоминает Полторанина, когда тот пророчит фашизм и путч, такой он прорицатель с ржавым лицом молотобойца — сельского кузнеца.
Странное существо — эта свинья: глаза, как черничины, человечьи, напоминает взглядом Черниченко. Тот прежде постоянно себя кулаком бил в грудь (наверное, до сей поры синяки остались), дескать, какой он русский до самых потрохов. Нынче просит автомат, чтобы стрелять в односельчан. Значит, та порошинка русскости, что тлела от кубанской родовы, как-то блазнила прежде, перетягивала к себе (потому и печатался прежде в самом "черносотенном" журнале "Наш современник"), — нынче погасла совсем. А может, выгодно было тогда слыть русаком, с той стороны видя пирог с припеком.
Потом поросёнок наш подрос, округлился, стал вылитый Гайдар, так же чмокает вкусно, будто постоянно жует гамбургер. Но от сквозняков и неуюта наш несчастный поросенок оброс шерстью и степенностью своей, вальяжностью стал напоминать Нагибина. Умаялся несчастный писатель, выпрядывая из конопли верёвку с петелькой. Лучше бы отправился в охотничий магазин и купил капронового шнура, — куда ловчее, приятнее руке вешать на осине ненавистных большевиков, которых давно ли так же неистово славил, получая с барского стола жирного кулеша. Только с кого начинать? Коммунисты все в президентском окружении и в правительстве — от Ельцина до Черномырдина. Если начинать с Черномырдина, то никакая верёвка не выдержит.
Ба… да подоспели националисты, те самые русские, что пашут землю и долбят уголь. Они что-то никак не угомонятся, не хотят быть ни американскими чукчами, ни английскими турками. Ах они, русские, со своим примитивным патриотизмом, который есть и у кошек. Перо бы им в бок: не стерпели, укатили сотнями тысяч в Израиль, там русскую партию создают. Да здравствует русский Израиль! Там вся русская литература, русский театр, русский бизнес-шоу, русский шоп и русские девочки на панели. Их там так и кличут: русские… Вообще-то они евреи. Но именно в Израиле вдруг позабыли, что они евреи. Бывает же так. В Америке на Брайтон-бич тоже русские ростовщики и лавочники; в каждом шопе, ларьке и меняльной конторе торчит русское рыло; вот и в правительстве от Гайдара до Авена сплошь толстопятые с рязанской деревни. Эх, клопомором бы их, дустом присыпать этих русских, сидели бы тогда в своей щели за обоями, а не ползали бы по всему белу свету…
Ну а свинья всё верещит, словно нынче собираются её резать. Вот так и демократы визжат да стонут; ещё и облачка нет на горизонте, ещё аер благоухает, а они уже вопят о грозе и грядущих бедах… Свинья, что бы там ни клеветали на неё, удивительно благородное животное: не гадит, где спит и ест, не так, как те, кто называет себя русскими, а Россию презирает. Да и за что любить невежественный тёмный народ, не знающий французской любви, утончённых извратов, Малевича и щуки-фиш? Быдло, гои бессловесные, ветошь истории, подстилка для свиньи, топливо для богатых и пушечное мясо для фарисеев. Их убивай, а они плодятся, сволочи!…
* * *Итак, за пряслами, набранными из берёзовых жердей, выгуливался настоящий хряк. Он ждал меня не только как кормильца, хозяина и повелителя, но и
собеседника, с кем можно поговорить по душам. Если теперь известно, что даже яблоня и груша любят ласковое обхождение и тёплые слова, то что можно сказать о домашней скотинке, история которой вся вписана в человеческий быт; она входит в семью как полноправный член, о ней думают, о ней беспокоятся никак не меньше, чем о родных детях, её пестуют с любовью, при хворях — выхаживают, недосыпая, при несчастье — плачут и горюют. Если Пестронюшка, Карько или Хавроньюшка идут при нужде под нож (а это неизбежно, так заведено от Бога), то хозяйки не могут есть того мяса и долго тоскуют, страдают душою, изводятся сердцем, словно бы умер самый близкий человек, — вроде бы без особой нужды посещая опустевший хлев. Пока-то притерпится… У домашней скотинки есть не только свой скотиний бог, которого мы не чувствуем, но и православный небесный покровитель Власий, что пошёл от древнего бога Во-ла-Велеса…
