Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера

«Идти», со страхом или против него, но не убегая, не отталкивая, и не отстраняясь от этой сущности, может только сильный человек, остальные бегут «от» и никогда не убегают, потому что он поселяется внутри нас. А как убежать от себя? Пытаясь же локализовать его, то есть часть себя, можно раздвоиться. В любом случае, нужно бороться.

Мне было иногда страшно, но, так или иначе, принятые решения и их воплощение в жизнь были ничем иным, как противостоянием ему и своим слабостям. Стоило один раз уступить, и приходилось начинать заново. И ни в коем случае нельзя лгать себе, я всё время подмечал, что это уменьшает шансы. Стоило убедить себя, что ничего не угрожает моим близким, и ошибка была неминуема. Стоило предположить, что ты сильнее, и отрезвляющий ушат был гарантирован с последующим рогом изобилия помоев. Подумав, что тебе самому ничего не грозит, ты подписываешь себе приговор. От этого может удержать только где-то в глубине тебя живущий, иногда появляющийся страх, в виде всплесков интуиции, и жёсткая самодисциплина, подстёгиваемая ежедневными мотивами и объяснениями самому себе. Вспомним фразу: «Сегодня я умру», — с которой самураи начинали каждый день, и неважно, верили они в это или нет, но так они действительно готовили себя к смерти, а то и стремились к ней в священной службе сюзерену. То есть страх конца был преодолён ещё в зачатии, до возможного его появления, и всё вместе упраздняло возможность ошибки.

Идеальное состояние жизни — со спрятавшимся страхом, которого вы и не чувствуете, но который подсказывает, что затишье или долгое спокойствие — не к добру, и, вместо того, чтобы наслаждаться и успокоиться, вы, напрягая себя, если не предпринимаете, то, по крайней мере, чувствуете необходимость контрмер. Хотя… никого не видите и ничего не слышите. Может быть, потому что пустота — это неизвестность, а нет ничего другого, более тяжело переносимого человеком. И наоборот, в постоянном, ненадёжном, врождённом, опасном окружении страх отступает дальше — некогда бояться, и совсем невозможно, когда противник уже перед тобой.

Однажды, когда прошло уже больше года, как моя семья жила на новой квартире, принадлежавшей ранее матери Григория, далеко после происшествия с шурином и его смерти, вдруг позвонила супруга, а было около двух часов ночи, и с плачем рассказала о «налёте» участкового с несколькими милиционерами. Вели они себя вызывающе, были нетрезвы и хамоваты. Один из них позволил себе даже толкнуть её и наорать на ребёнка. Тогда не было ни одной причины относиться к жене и сыну таким образом, пришедшие ничего не могли знать обо мне, а во всём подъезде это была самая спокойная квартира. Их счастье, что через час в опорном пункте никого не было, но, скорее, больше моё! Понятны не случайность происшедшего, тем более, что ни одного вопроса, по сути, задано не было, а весь бардак, устроенный ими, был для острастки женщины и мальчика, и не ради их унижения, а для меня. Как я понял, Гриша почувствовал лишнюю мою свободу в мыслях и суждениях, а также сомнения по поводу нахождения меня в розыске, хотя многословен я не был, напротив, всегда осторожен.

Чьи-то слова или просто предположение, возможно, его жены или водителя, а может, и его чёткая интуиция, никогда ему не изменявшая, подсказали ему мои настоящие чувства или хотя бы их возможность. И старый страх за них, Ольгу и Илью, дороже которых у меня пока никого не было, всколыхнул желание обороняться, а обороняться я привык, наступая! Взвесив всё, стало понятно, что сейчас непосредственно что-либо предпринять невозможно, необходимо сделать вид озадаченного и прибегнуть к помощи человека, который всё это задумал, то есть Гусятинскому, и который, наверное, очень ждал моего к нему обращения. Что я и сделал, чуть ли не брызгая слюной, посылая проклятья в сторону угрожавших и обидевших жену и ребёнка и буквально требуя разрешения на ответную акцию, которую я якобы уже разработал. Чувствовалась радость шефа, не ошибшегося в своём ожидании и гордившегося своим гением, хоть и немного струхнувшего от моей решительности — не переборщил ли? Дав клятвенное заверение, что во всём разберётся сам, он запретил мне рисковать ради такого пустякового вопроса.

Участковые заявились второй раз, но, испугавшись жёсткого отпора со стороны приехавшего в гости отца, пожилого человека, но с боевым прошлым, быстро ретировались. К моему удивлению, это были другие люди в погонах, но смысл их появления был прежний. Они погрозили тем, что всё знают, и были таковы. Что всё? На том их визиты и закончились, оставалось только ждать, а ждать я умею.

Тем временем многое менялось, видно, тюремное заключение, хоть и короткое, возымело своё действие, и Григорий решил перебазироваться в Киев. Вряд ли это являлось попыткой захвата новых территорий, скорее, перенесение базы для создания новой, с новым комплектом личного состава, при том, что старый требовалось уничтожить, и начинать нужно было с головы — Пы-лёвых, они многое знали, на многое были обижены и не получали желаемого. Не буду вдаваться в подробности, они много где описаны, да и не столь интересны. Но Украина не приносила никаких дивидендов, а лишь растраты, суля только их увеличение, причём были они наполовину, так сказать, представительскими. Глава клана позволял себе проигрывать по 10–20 тысяч за ночь в казино и окружал себя всеми самыми фешенебельными и дорогими, на тот период, атрибутами. Из общих денег группировки около миллиона ушло на постройку виллы на Тенерифе — для того времени большая сумма. Бывший «сиделец» ускорился и взмыл над всеми, возомнив о себе, как о великом.

Пылёвы пытались сначала остановить, а впоследствии — хотя бы притормозить этот процесс. Олег даже устроил мнимое покушение на себя, но простреленная машина не произвела на Гусятинского никакого впечатления и, тем более, не испугала. Скорее всего, он догадался о фальшивости преподнесённого ему, и единственным последствием стал грандскандал среди троицы, что закончилось удалением младшего брата и его людей как главу охраны «тела», и постепенным расхождением интересов, уже на виду у всех.

Место начальника безопасности занял Юра «Усатый» (Бачурин), с «лианозовскими» и «климовскими», что не могло меня не беспокоить. Я понимал, что время «Ч» наступает, причём не приближаясь в ожидании, а именно идя в атаку, которую нужно не отбить, но предупредить своим наступлением. Как мог, готовился, хотя всё для рывка и, в общем, чего угодно, было давно: документы, деньги, оружие, маленький домик в отдалённой губернии и, конечно, машина и связь. Заранее продумал возможность контроля ситуации и получения информации о ней через доверенного человека в окружении Пы-лёвых. Единственное, что пока было непонятно, как к возможному исчезновению отнесётся моя семья, жена и сын — ведь придётся обрубить их общение с родственниками. И какова будет разлука с девушкой, которая всё больше и больше занимала моё сердце? Но последнее было уже делом выбора охлаждённого рассудка, хотя я нигде ещё не вычитал, как можно остудить пламя пожара, бушующего в душе.

Было какое-то затишье перед бурей. Я лениво, но скрупулёзно искал, а найдя, «выжидал» Сашу «Злого» и «Аксёна», но совершенно чётко понимал — это сейчас не главное ни для кого, а потому скорее делал вид, просто накапливая информацию для, возможно, потребующегося отчёта.

Новый год, встреченный с друзьями и женой, от Рождества Христова 1995-й — именно он поменяет многое, повернув всё в другую сторону, дав толчок качественному изменению не только бригады в целом, но и каждого из нас, хоть как-то касавшихся её жизнедеятельности.

Кстати, для многих это был шанс покинуть безопасно и бескровно, слишком быстро набиравший скорость корабль, но в этом «шоу» многие увидели перспективы, однако не рассмотрели шипы, которыми, как правило, снабжается всё привлекательное. К несчастью, оказалось, что эти опасности не только ранят и калечат, но и убивают.

РАЗГОВОР «ПО ДУШАМ»

С мнением можно спорить, но лучший довод — это выстрел.

В один из январских дней, заехав за зарплатой, которая тогда составляла, по-моему, пять тысяч долларов, и которую, в связи с отсутствием Григория и его людей, нужно было забирать у Андрея Пылёва, я почувствовал у него какой-то порыв и желание общения, что и выразилось позднее в откровенном разговоре. Провожая меня к двери, он спросил, не могу ли я подъехать вечером. Подобное всегда воспринималось как приказание, и ближе к ночи мы сидели в одиночестве за чашкой чая. Меня всегда интересовало, почему он не выпивает, то есть вообще ни капли, ведь ничего нет зазорного в рюмке — другой, в компании друзей, хотя и у самого был период в два года совершенно «сухой» жизни, но это ещё в бытность офицером. Интересно, как же он снимал нагрузку? Тогда мне казалось, что существует три варианта: это выпивка в тёплой компании, встреча с женщиной и увлечение каким-то делом — хобби. Помимо первого и второго, в качестве последнего я занимался тратой неограниченного количества боеприпасов, выстреливаемых во всевозможные мишени — имеется в виду тренировка на природе, пусть и в одиночестве, но со всем возможным комфортом. Правда, сейчас, знаю, можно обходиться и без этого, но женщина есть всегда женщина, и не даром Господь нашёл для Адама, с Его точки зрения, единственно приемлемое решение именно в ней — Еве.