Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №9 (2004)

Таким образом, традиционные общественные управляющие системы в условиях глобализации в силу вполне объективных и не устранимых в обозримом будущем причин драматически снижают свою эффективность и все хуже справляются даже с рутинными, повседневными функциями.

Кризис неразвитого мира

Угроза глобальной стабильности, связанная с кризисом управляющих систем, усугубляется тем, что в условиях глобализации разрыв между развитыми странами и остальным миром приобрел технологический характер и в сложившейся парадигме мирового развития стал непреодолимым.

Оформление технологического разрыва обусловлено четырьмя основными группами факторов.

Прежде всего это обособление во всех странах групп людей, работающих с “информационными технологиями”, в “информационное сообщество”. Оно неизбежно ведет к постепенной концентрации этого сообщества (в силу материальных, — в том числе потому, что интеллект, хотя и выживает, но не воспроизводится в бедности и опасности, — и интеллектуальных факторов) в наиболее развитых странах.

Вторым фактором формирования технологического разрыва являются так называемые “метатехнологии” — кардинально новый тип технологий, само применение которых принципиально исключает возможность конкуренции с разработчиком. Это своего рода плата за допуск к более высокой эффективности.

Наиболее ранний пример “метатехнологий” — системы вооружения со скрытыми и неустранимыми системами “свой-чужой”, что исключает их применение против страны-разработчика, проект сетевого компьютера (рассредоточение его памяти в сети дает разработчику всю информацию пользователя) и современные технологии связи, позволяющие анализировать в он-лайновом режиме все телефонные сообщения Европы (вялотекущий скандал вокруг системы “Эшелон” вызван именно коммерческим использо­ванием результатов этого анализа). К этой же категории относятся технологии форми­рования сознания, нуждающиеся в постоянном обновлении (так как сознание быстро привыкает к внешнему воздействию и прекращение обновления механизмов этого воздействия может привести к потере управля­е­мости).

Третья причина формирования технологического барьера — изменение ключевых ресурсов развития под воздействием информационных технологий: это уже не пространство с жестко закрепленным на нем производством, а в первую очередь мобильные финансы и интеллект. Соответственно, эффектив-ное освоение территории — уже не оздоровление находящегося на ней общества, но, напротив, обособление и изъятие его финансов и интеллекта (обычно в результате кризиса). Прогресс развитого общества идет за счет деградации “осваиваемого”, причем масштабы деградации, как всегда при “развитии за счет разрушения”, превосходят выигрыш развитого общества.

Так глобализация изменяет характер сотрудничества между развитыми и развивающимися странами: созидательное освоение вторых первыми (бывшее содержанием как основанной на политическом господстве “английс­кой” модели колониализма, так и основанной на экономическом контроле “американской” модели неоколониализма) уступает место разрушительному освоению при помощи изъятия финансов и интеллекта. Именно осмысление реалий и последствий этого перехода породило понятие “конченых стран” (политкорректно именуемых “упавшими”), безвозвратно утративших не только важнейшие — интеллектуальные — ресурсы развития, но и способность их воспроизводить.

Наконец, четвертой причиной возникновения технологического разрыва между развитыми странами и остальным миром является формирование глобальных монополий, ограничивающих, а то и полностью блокирующих передачу технологий, в том числе и при помощи института защиты интеллек­туальной собственности, который во многом выродился в инструмент прикрытия и обоснования жесточайшего злоупотребления монопольным положением.

В силу изложенного неразвитые страны не имеют ресурсов для успеха; обреченность концепции “догоняющего” развития (в частности, после работ В. Иноземцева) не заслуживает даже обсуждения. Конкуренция из механизма воспитания и развития слабых обществ выродилась в механизм их уничтожения.

Таким образом, пока глобальные СМИ обеспечивают широчайшее распространение по всему миру стандартов потребления развитых стран, вызванное той же самой глобализацией ужесточение конкуренции убеждает все более широкие массы людей в принципиальной недоступности распространяемых стандартов не только для них, но и для их детей и внуков.

Вызываемые этим отчаяние и безысходность порождают нарастающую глобальную напряженность. Международный терроризм — лишь частное и не самое опасное ее проявление, являющееся аспектом глобального протеста, высокоэффективным транснациональным бизнесом и, не в последнюю очередь, инструментом воздействия наиболее развитых стран на прави­тельства менее развитых и на свои собственные общества.

Кризис глобального монополизма

Несмотря на изложенное, неблагополучие отнюдь не сконцентрировано в экономически слабых странах, терпящих поражение в глобальной конкуренции, но является общей проблемой. Причина этого — вполне марксистское загнивание глобальных монополий, почти не поддающихся регулированию государствами и международной бюрократией (последние были бессильны даже перед лицом традиционных производственных ТНК; сейчас же им противостоят во многом неформальные — и, соответственно, в принципе почти не поддающиеся даже обычному наблюдению — финансово-информационные группы).

Первый признак загнивания этих монополий заключается в том, что в 90-е годы ХХ века впервые после войны накопление богатства перестало само по себе вести к прогрессу в решении основных гуманитарных проблем человечества (загрязнения окружающей среды, нехватки воды, неграмот­ности, болезней, бедности, дискриминации женщин, эксплуатации детей и т. д.). Это свидетельствует об исчерпании традиционного механизма развития человечества и объективной необходимости смены его парадигмы.

Вторым проявлением загнивания глобальных монополий стал структур­ный кризис развитых экономик, а в силу их преобладания в мире — и всей мировой экономики. Высокая эффективность информационных технологий внезапно привела к классическому “кризису перепроизводства” их продукции в глобальном масштабе, который был усугублен наличием на пути расширения сбыта сразу двух барьеров: благосостояния и культуры.

Один из них стандартен: то, что растущая пропасть между развитыми странами и остальным миром приобрела технологический характер, ограничивает распространение новых технологий, которые оказываются слишком сложными, избыточно качественными и неприемлемо дорогими, и лишает развитые страны ресурсов для продолжения технологического прогресса на рыночной основе. Это осознается в терминах “цифрового неравенства”, которое ограничивает перспективы не только развивающихся, но и развитых стран.

Однако второй барьер, связанный с ориентацией информационных технологий на сознание человека, оказался совершенно неожиданным для большинства аналитиков. Принадлежность объекта воздействия к иной культуре снижает эффективность информационных технологий и ограничивает спрос на их продукцию; в результате культурный барьер, неощутимый для относительно примитивной продукции Ford , для изощренной продукции CNN оказывается непреодолимым.

В силу этого борьба за расширение рынков информационных технологий автоматически становится борьбой за вестернизацию традиционных обществ. Это вызывает крах слабых стран (даже в России с ее сильным пластом западной культуры попытки форсированной вестернизации привели лишь к национальной катастрофе, начавшейся в 1991 году, и финансово-идеологи­ческому краху 1998 года) и обострение противостояния относительно сильных незападных обществ Западу.

Сегодня это обострение используется для решения проблемы финан­сирования технологического прогресса. Ведь рост напряженности в мире, в том числе и в результате активизации международного терроризма, способствует росту военных расходов, являющихся не только инструментом стимулирования национальных экономик в рамках концепции “военного кейнсианства”, но и наиболее эффективным механизмом стимулирования технологических рывков.

Однако такой метод стимулирования развитых экономик (в первую очередь наиболее развитой экономики — США) применим лишь в краткие промежутки времени и является тем самым лекарством, которое гарантированно страшнее болезни.

Самое страшное в нем то, что он разжигает конфликт даже не столько между развитыми и неразвитыми странами, сколько между странами, относящимися к различным цивилизациям, — а глобальная конкуренция сегодня является в первую очередь межцивилизационной.