А Ингер - Голдсмит-эссеист и английская журналистика XVIII века
Из английских подражаний Монтескье следует назвать книгу Джорджа Литлтона (1708-1773) "Письма перса из Англии к друзьям в Исфагани" {1735) {Lytteltone C. Letters from a Persian in England to his friends at Ispahan. L., 1735.}, в которой политическая сатира сочеталась с авантюрным сюжетом, во многом напоминающим приключения героев книги Голдсмита Хингпу и Зелиды, причем у героини было такое же имя - Зелида.
В августе 1757 г. Голдсмит рецензировал в "Ежемесячном обозрении" другую книгу такого же рода - "Письма армянина из Ирландии к друзьям в Трапезунде" (авторство не установлено) {Letters from an Armenian to his friends at Trabisonde, etc. translated in the year 1756.}. Отмечая достоинства и недостатки книги, Голдсмит высказывает некоторые соображения относительно того, как следует писать сочинения такого рода. Если автор хочет создать сатиру, то он должен описывать те нелепости, которые более всего могут броситься в глаза чужеземцу, надо также представить, что именно хотели бы узнать из его писем азиатские друзья, на основании того, что нам самим хотелось бы получить от своего корреспондента на Востоке. Герой рецензируемой книги, замечает далее Голдсмит, слишком вникает в детали ирландской политической жизни, и такая осведомленность подрывает веру в то, что автор писем - путешественник-армянин. В этих суждениях чувствуется стремление определить и для себя особенности данного жанра {CW I, 90-94.}. Наконец в 1739 г. маркиз Д'Аржанс (1704-1771), плодовитый писатель, близкий к кругу Вольтера, опубликовал свои "Китайские письма", переведенные в 1741 г. на английский язык и неоднократно переиздававшиеся и во Франции и в Англии {D'Argens. Letters chinoises, ou correspondance philpsophique, historique et critique, entre un chinois voyageur a Paris et ses correspondants a la Chine, en Moscovie, en Perse, et au Japon (Par Jean Baptiste de Boyer, marquis D'Argens), nouvelle edition, 5 tom. La Haye, 1751. Все дальнейшие ссылки сделаны на это издание.}, которые могли утвердить Голдсмита в его выборе.
Однако решение сделать своего героя именно китайцем было обусловлено не только письмами Д'Аржанса. Интерес к Китаю пробуждается в Европе еще в конце XVII в. - начале XVIII в., когда появились отчеты и книги миссионеров (преимущественно иезуитов) об этой стране. В этих книгах Китай был представлен в крайне идеализированном виде, как страна, где правят мудрые монархи-философы, мораль и религия которой якобы определяются естественными законами природы и разума, и т. п. Поэтому многие просветители, черпавшие свои сведения о Китае из этих источников, видели в нем воплощение своих политических и нравственных идеалов. Конфуцианство, например, представлялось им своеобразной, основанной на законах разума, верой, и потому, критикуя религиозный фанатизм в Европе, просветители противопоставляли ему дух мудрой терпимости Конфуция {См. Фишман О. Л. Китайский сатирический роман. М., "Наука", 1966, стр. 139-158.}.
В Англии кульминация повального увлечения всем китайским приходится как раз на 50-е годы. При этом мода на всякого рода "шинуазери" наблюдается и в быту - фарфоровые безделушки, посуда, ткани, мебель, садовые беседки в виде пагод и пр.
Одним из ревностных пропагандистов Китая становится Вольтер, не упускавший случая противопоставить европейским порядкам китайский, государственный строй, его законы, философию и религию, мораль, историю и т. д. {Державин К. Н. Китай в философской мысли Вольтера. - Сб. "Вольтер. Статьи и материалы". Л., 1947.} Эти высказывания были хорошо известны Голдсмиту. Кроме того, Вольтер обработал сюжет китайской драмы XIV в. в своей пьесе "Китайский сирота", которая шла в Англии в переделке драматурга А. Мерфи. Голдсмит опубликовал рецензию на нее, где, в частности, писал, что обращение Вольтера, тонко учитывающего дух времени, к китайскому материалу не случайно, что сейчас в моде все восточное, в особенности китайское {CW I, 170-171.}. Действительно, друг Голдсмита Томас Перси трудился в это время над первым в Англии переводом китайского романа {Hau Kiou Chooan, or The pleasing history, L., 1761.}; в 1757 г. архитектор Вильям Чемберс издал "Изображения китайских зданий, мебели, одежды, механизмов, утвари и пр." {Chambers W. Designs of Chinese Buildings, Furniture, Dresses, Machines, Utensils, etc. L., 1757.}. Хорейс Уолпол напечатал в мае того же 1757 г. "Письмо Ксо Хо, китайского философа в Лондоне, к своему другу Лянь Чи в Пекин" {Walpole H. A letter from Xo He, a Chinese Philosopher at London, to his friend Lien Chi at Peking. L., 1757.}. Письмо это затрагивало главным образом вопросы современной английской политической жизни, но одновременно рассказывало о нравах, погоде, одежде и пр. Произведение имело огромный успех и было переиздано пять раз в течение двух недель, что могло еще раз привлечь внимание Голдсмита к благодарной и пользующейся популярностью среди читателей форме писем восточного путешественника. Возможно, отсюда он позаимствовал имя своего героя, тоже китайского философа Лянь Чи. В 1760 г. вышел восьмой том "Новой всеобщей истории", который целиком был посвящен Китаю {"Modern Universal History", v. VIII. L., 1760. Это многотомное компилятивное издание было предпринято группой лондонских книготорговцев и издателей во главе с Ричардсоном, а в число авторов входил и Смоллет.}.
Число подобных фактов можно было бы умножить {С. Chen-Shou-yi. Ol. Goldsmith and his Chinese Letters. - "Tien Hsia Monthly", January, 1939, v. VIII, N 1.}. Неудивительно, что еще задолго до знакомства Голдсмита с Ньюбери мы находим в его письме к другу юности Роберту Брайантону от 14 августа 1758 г. свидетельство того, что мысль о "китайском философе" уже завладела его воображением. "Я знаю, - пишет он, - что воспоследует, если мои труды дойдут когда-нибудь до Татарии или Китая. Представь себе одного из ваших китайских Овановичей, наставляющего одного из ваших татарских Чианобаччи, - видишь, я употребляю китайские имена, чтобы показать свою ученость, как _вскоре я заставлю нашего китайца говорить как англичанина, чтобы показать его ученость_" (курсив мой. - А. И.). И далее следует шутливая речь якобы китайского философа о Голдсмите, который был "Конфуцием Европы" и пр. {CL 39-40.} Приведенные "китайские" имена нельзя читать без улыбки, но наличие четкого литературного замысла не вызывает сомнений.
Наконец, в шестом номере "Пчелы" Голдсмит включил в очерк "О непрочности земной славы" полуиронический рассказ о китайце {CW I, 471-472. Рассказ заимствован Голдсмитом из статьи Вольтера "Слава" в его "Философском словаре", см. Oeuvres completes de Voltaire. Paris, Dupont, 1824, Dictionnaire philosophique, t. V [XL], p. 71.}, который долго изучал труды Конфуция, знал много иероглифов и читал немало книг. Однажды он задумал совершить путешествие по Европе, чтобы познакомиться с обычаями европейцев. Приехав в Амстердам (где побывал и откуда приехал в Лондон и герой "Гражданина мира" Лянь Чи), он зашел в книжную лавку и попросил труды великих китайских писателей, но оказалось, что здесь никто о них и не слыхал, и китаец был потрясен бренностью и ограниченностью земной славы. Из этого рассказа, напечатанного через год с небольшим после приведенного выше письма, видно, как постепенно конкретизировался замысел "Гражданина мира".
* * *
Книга Голдсмита, как и "Персидские письма" Монтескье, представляет собой как бы синтез многих жанров, характерных для просветительской литературы XVIII в. Как уже указывалось, это _цикл эссе_ самого разнообразного содержания и характера и одновременно произведение _эпистолярное_ - ведь очерки написаны несколькими корреспондентами. Перед читателем предстают разные человеческие индивидуальности: мудрый, терпимый Лянь Чи, стойкий в несчастьях, подчас легковерный и наивный, но чаще иронический и проницательный. Он именует себя последователем Конфуция, но в сущности это просветитель-рационалист, мечтающий о счастье людей и сближении народов. Реальная жизнь нередко подвергает испытаниям его оптимизм, и тогда дела человеческие кажутся ему жалким балаганом, а усилия разума - тщетными, исчезает вера в смысл человеческого существования, в возможность найти выход с помощью разума (XXII, СХХII) - Лянь Чи выражает тогда сомнения своего создателя, Оливера Голдсмита. Два других корреспондента - сын Лянь Чи Хингпу (он юн, пылок, неопытен, живет больше эмоциями и легко переходит от радости к отчаянию) и почтенный президент Академии церемоний - Фум Хоум, который брюзглив и докторален и убежден в превосходстве восточной цивилизации и образа жизни над европейским.
Говоря о Лянь Чи, в восприятии которого изображена Англия середины XVIII в., следует все же иметь в виду, что отождествлять его с автором было бы столь же опрометчиво, как и видеть в Гулливере Свифта. Отношение Голдсмита к своим героям существенно отличается от отношения Дефо и даже Фильдинга к их персонажам. Их оценка, как правило, характеризуется определенностью и устойчивостью на протяжении всего произведения. Например, Фильдинг, избрав приязненную, добродушно-ироническую интонацию в изображении пастора Адамса, неизменно сохраняет ее до конца романа. Иное у Голдсмита: его отношение к персонажу многообразно и изменчиво, потому что сам персонаж всякий раз повернут к нам другой своей стороной и его достоинства и слабости взаимосвязаны.
В ряде очерков оценка явлений у Лянь Чи и автора полностью совпадает, и гнев и изумление китайца - это чувства самого Голдсмита, в других случаях (когда, например, Лянь Чи обманут лондонской проституткой) автор снисходительно посмеивается над ним, но подчас Голдсмит дает волю и злой иронии, которая при этом завуалирована и требует от читателя немалой проницательности. Так, в VII письме, узнав о несчастьях, постигших его семью в Китае, Лянь Чи разражается горестными ламентациями, и читатель уже готов разделить его скорбь, но автор охлаждает наше сочувствие примечанием от лица издателя, что большая часть письма - переписанные сентенции Конфуция. В XXII письме, получив известие о том, что сын обращен в рабство, Лянь Чи вновь разражается стенаниями, и опять нас предупреждают, что они заимствованы на этот раз у арабского поэта.
