Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №3 (2003)
А тут — “mad, bad...”. Впрочем, кому-то “сумасшедшие русские” даже нравятся. Та же русская служба Би-би-си назвала в числе людей года Оксану Федорову, коронованную в 2001 Мисс Вселенной. Она, по словам журналистов, “удивила мир не только красотой, но и непредсказуемостью, в очередной раз напомнив Западу о героинях Толстого и Достоевского. Она не бросалась на рельсы и не жгла в камине купюры, она всего лишь отказалась от титула, о котором ее сверстницы могут только мечтать: короне Мисс Вселенной предпочла учебу в университете МВД. Ну не жена ли декабриста?” (BBC Russian.com).
Положим, Оксана Федорова отказалась от короны не ради учебы, а ради нормальной личной жизни (контракт жестко лимитирует ее в течение года). Все равно: да здравствует русская экс-королева, а заодно Толстой с Достоевским! О которых западные обыватели и не слыхали... Федор Абрамов, побывавший в США в конце 70-х и поначалу восхитившийся индустриальной мощью, позднее с ужасом записал: “...О русских писателях — Толстом, Достоевском — не слышали”. И в другом месте: “У нас немало тунеядцев и мерзавцев, но таких неучей нет. Чему учатся в американских школах?” (А б р а м о в Ф. Неужели по этому пути идти всему человечеству? — “Наш современник”, № 12, 1997).
Как бы то ни было, попытаемся извлечь хоть что-то положительное из статуса заведомых изгоев. Коли уж на Западе о нас говорят и пишут без положенной политкорректности, то и мы позволим себе высказаться без обиняков. О человеке Запада. Конкретно — об американце.
Почему именно о нем? Во-первых, потому, что миром правит Америка. Во-вторых, потому, что Америка стала символом Запада, синонимом торжествующей системы. “Быть американцем, — не скрывая гордости, пишет Макс Лернер, — уже не значит всего лишь принадлежать к определенной нации... Америка олицетворяет теперь одну из ключевых структур человеческой цивилизации — образ действий и шкалу ценностей” (Л е р н е р М а к с. Развитие цивилизации в Америке. Пер. с англ. М., 1992).
— А разве можно говорить о едином национальном характере? Будь то русский или американский, — этим вопросом Иона Андронов (известный советский журналист, многие годы проработавший в Соединенных Штатах) ответил на мою просьбу описать характер типичного американца.
Возражение в подобной ситуации распространенное. Однако, на мой взгляд, неосновательное. Естественнее всего сослаться на собственный опыт. За годы общения с людьми каждый имел возможность убедиться, что, к примеру, характер кавказца не похож на немецкий, а характер американца — на русский (и шире — славянский).
С особой остротой я почувствовал это в памятный день сентября 1993 года, когда Ельцин подписал Указ № 1400. Это событие застало меня на базе отдыха МГУ на берегу Можайского водохранилища, где проходила международная конференция по интеллектуальным системам. Собрались математики и философы из многих стран.
Мой доклад завершал программу первого дня. Как только закончилось обсуждение, включили телевизор. Диктор как раз зачитывал текст Указа. Или это был сам Ельцин — не помню. Врезалось в память поведение собравшихся.
Первыми поднялись китайцы — большая, сплоченная группа. Слегка наклонили головы и вышли из зала. За ними потянулись немцы, бельгийцы, парочка французов. Остались русские, словенец и серб. Словенец не проронил ни слова, но глядел сочувственно. Молчал и серб, профессор из Белграда, положив на колени огромные руки. Наконец поднял голову, вскинул ладони и прорычал: “Поеду в Москву и убью его!..”
Характерным получилось и окончание дня. Хотя какой уж тут день — засиделись далеко за полночь. Патетические речи до одури, а затем депутат только что упраздненного Моссовета, отвечавший за науку и потому приглашенный на конференцию, взял появившуюся откуда-то гитару и несколько часов кряду пел отчаянно романтичные песни советских технарей. И как-то сразу стало ясно: все это в последний раз. И сердечность, и наивные песни, и сама советская интеллигенция, не знавшая слов “безработица”, “невыплата зарплат”. Все рушится в тартарары.
Словом, прямо по Генри Миллеру, большому знатоку русского характера: “Бедный Евгений! Он смотрит на жалкую обстановку... И говорит трагически: “Я раб”... Потом снимает со стены гитару и поет...”
Впрочем, мой аргумент, скорее всего, покажется Ионе Андронову слишком субъективным. Поэтому сошлюсь на сугубо объективное явление. Существует научная дисциплина — ималогия. Наука об образах. В том числе — образе страны. На Западе “the image of Russia” изучается достаточно активно, выходят исследования на тему: “Россия как проблема ималогии”. Почему бы и нам не рассмотреть “the image of West”, в том числе образ западного человека?
При этом я сразу оговорюсь, что не претендую на научную всесторонность и полноту исследования. Моя задача скромнее. В частности, найти ответ на актуальный вопрос о причинах американской агрессивности. Проявляющейся в государственной политике и в человеческих отношениях. Станислав Куняев в разговоре со мной остроумно заметил: “Аксенов уверял по радио: “Все американцы улыбаются!” Откуда же тогда 15 тысяч убийств ежегодно?”
О криминальной Америке — излюбленной мишени советской пропаганды — мы как-то позабыли. Зато перед нами во всей красе разворачивается Америка милитаристская. Почему Соединенные Штаты ломятся на все континеты, размахивая “Томагавками”? С одной стороны, понятно: прибыли ВПК, амбиции Пентагона, интересы нефтяных компаний. Но с другой — зачем же, как говорится, табуретки ломать?..
Те же интересы 14 нефтяных компаний Буш-младший мог бы легко обеспечить, договорившись с Хусейном. Нажав на него предварительно. Это уж чуть ли не с ХVIII века у Запада такая манера договариваться: сначала корабли с пушками, затем дипломаты с договорами. Но сейчас — корабли посланы, а дипломатов нет. Хотя договориться в данном случае дешевле, п р а к т и ч н е е. Вот и Жириновский, “первый друг Саддама”, как он себя представляет, заговорил о том, что Ирак “ляжет” под Штаты, как только получит соответствующее предложение.
И если в такой ситуации Буш предпочитает действовать силой, это говорит не столько об объективных потребностях США, сколько о характере американского президента. И если сенат, палата представителей, народ Соединенных Штатов поддерживают драчливый запал — это уже характеризует нацию, национальный тип.
Еще раз позволю себе обратиться к личным воспоминаниям. У моей жены был талантливый ученик. Уехал в Америку, т а м осознал себя русским, затосковал. Для таких и существует виртуальное общение, всемирная паутина. Где он и познакомился с американским военным летчиком, с которым у него состоялся примечательный разговор.
С чего началось — неважно, но скоро заговорили об Ираке. Летчик то ли бомбил Ирак, то ли собирался. О чем поведал с характерным энтузиазмом. Русский возмутился: чего же бахвалиться — Ирак заведомо слабее, какая доблесть в том, чтобы отдубасить малого и беззащитного.
Представьте ситуацию: часа три ночи, Нью-Йорк, общение на чистейшем английском. И вдруг американец пишет: “Я догадался, ты — русский!”. Пауза. И заключительная реплика: “Ну ничего, скоро мы и до вас доберемся!”
Почему американец безошибочно опознал в собеседнике русского? Не предположил в своих соотечественниках склонности к состраданию? И почему вместо уважения, любопытства хотя бы, заступничество за слабого вызвало ярость? Если мне удастся ответить хотя бы на часть этих вопросов, я буду считать, что выполнил задачу.
Каков же он, человек Америки? Обратимся к одному из самых авторитетных источников — двухтомному исследованию Макса Лернера “Развитие цивилизации в Америке”. В главе, так и озаглавленной “Человек Запада”, автор дает его портрет. “Этот новый (по сравнению с жителями Старого Света. — А. К. ) человек отличается подвижным, беспокойным характером... Он всей душой принадлежит здешнему миру, питая мало интереса к потусторонней жизни, очень остро чувствует время и знает ему цену. Его честолюбие нацелено отнюдь не на духовные ценности. Привыкнув мыслить категориями вещей реальных и достижимых, он исполнен оптимизма, веры в прогресс, уважения к техническому мастерству и материальному преуспеванию... Верит он лишь в то, что можно пощупать, схватить, измерить. Это человек техники, которого занимает вопрос “как?” и совершенно не волнуют проблемы цели и блага . Он далек от аскетизма, ценит комфорт и свято верит, что жизненный уровень — это самое важное, а может быть, даже и смысл жизни”.
Понятно, здесь скорее символ, эмблема, чем живой, пусть и собирательный образ. Лернер постоянно предупреждает, что судить об американском характере по нескольким чертам опрометчиво. Сам он посвящает этому предмету не менее трети из 1400 страниц своего труда.
