Елена Филиппова - Взятка. Победит ли коррупция Россию?
Другая история могла стоить Сухареву головы, его даже возили на следствие в столицу, но ничего не доказали и. вернули на прежнюю должность. А дело выглядело скверно. В Тобольске взяли ссыльного Тверикова. Этот гражданин попал в ссылку за многочисленные художества на свободе. Он бежал неоднократно с военной службы, давал ложные наветы и даже умудрился продать своему однополчанину чужое поместье. Так что за Уральские горы его доставили с выдранными ноздрями. Но запал он Сухареву в душу!
Комендант приблизил к себе Тверикова и, если верить показаниям последнего, предложил ему заработать, а доход делить пополам. Твериков сводил дружбу с простыми обывателями, которым нужна была юридическая помощь, и за определенную мзду обещал составить и вручить челобитные Сухареву и тогдашнему губернатору Черкасскому. Люди соглашались. Дело бы так и шло и приносило доход, однако случилась небольшая заминка. Как-то Твериков сговорился о «помощи» за сто рублей с тюремными сидельцами. Эта сотня предназначалась коменданту Сухареву. С одним из сидельцев, Кузнецовым, он отправился к дому полковника. Арестанта оставил ждать на улице, а сам вошел внутрь здания. Когда он вышел назад вместе с солдатом, то сказал Кузнецову, что полковник на него сильно гневается и велел взять в караул. После этих слов арестанта сбили с ног, отвели подальше от чужих глаз, придушили, а деньги забрали.
Чужие глаза все же сыскались, и Тверикова взяли под стражу. На допросе он тут же показал на Сухарева, причем сообщил и некоторую информацию опасного для полковника свойства: как записано в протоколе дознания, комендант сделал предложение «чтоб он, Твериков, промыслил ему, Сухареву, из русских людей или из татар и остяков волхва для того — есть-де у меня мнение такое, сделать то, чтоб на свете не было жива царя Петра Алексеевича. Служим-де мы ему, да выслужили тоже как и другие наша братья — позорною смертью померли, лучше служить чужому царю, нежели ему».[8]
Обвинение это пахло смертной казнью. В чем тут дело, почему Твериков решил оклеветать Сухарева, или на самом деле тот замышлял нечто подобное — дело темное. Может быть, это была месть за несправедливый дележ добычи или какую иную обиду — истины мы никогда не узнаем. Но под пытками в разбойном приказе Твериков так же неожиданно пошел на попятную, признал свои слова наветом и был благополучно обезглавлен. Сухарев же вернулся к исполнению служебных обязанностей в город Тобольск.
А в 1734 году он был отправлен с ротой солдат брать самопровозглашенного иркутского губернатора Жолобова. На некоторое время он занял место губернатора и проводил сыск. о взяточничестве Жолобова. В докладе Сухарева ко двору сообщались чудовищные случаи лихоимства: одних только взяток Жолобов набрал на 34 821 рубль, кроме того чинил поборы среди местного населения и провел мимо казны 8230 собольих шкурок, поселил на своей территории китайских перебежчиков, взяв с них лошадьми и верблюдами, которых контрабандой отправил за китайскую границу и выменял на товары общей стоимостью в 4603 рубля, а помимо этого всячески притеснял жителей своей губернии, чинил неправые аресты, скрывал докладные о своих преступлениях на высочайшее имя и т. д. и т. п.
Жолобов, припертый к стенке, в ярости показал на Сухарева, и того снова повезли в столицу на дознание. И около пяти лет Сухарев провел под стражей. Зато годы «сидения» были с лихвой возмещены. В 1740 году Сухарев занял пост сначала вице-губернатора, а затем и губернатора Тобольска и получил чин генерал-майора.
Для сибиряков это были страшные времена. Губернатор вел себя как настоящий хозяин края. Во-первых, он вершил все дела по своему усмотрению, во-вторых, завел личную охрану из двенадцати гренадеров, в-третьих, залезал в казну, как в собственный карман, в-четвертых, откровенно требовал мзду за благополучный исход дел. Подвластные ему жители пробовали жаловаться в Сенат, но жалобы перехватывались сухаревским сыском, а с жалобщиками губернатор имел разговоры, после которых те старались поскорее скрыться с его глаз. Взятки в крае брались по полной программе, все, что прежде делалось бесплатно, стало возможным только за мзду. За деньги губернатор давал купцам доходные откупа, за взятки освобождал от налогов, а всех, кто выступал против, жестоко преследовал и в буквальном смысле сажал на цепь. Он свел дружбу с прокурором Елисеевым и митрополитом Антонием, так что были у губернатора и церковная поддержка, и юридическая. Как-то, для того чтобы сделать митрополиту приятное, Сухарев согнал рекрутов и заставил их. снести гору, чтобы митрополиту не приходилось кружной дорогой добираться до загородного поместья!
Все эти «подвиги» вынудили подчиненных послать императрице доносы на губернатора, но та, отменившая смертную казнь и проявляющая к высшим чинам благожелательность, отнеслась к ним без внимания. Тогда Сенат решил бить фактами, и вот в 1745 году в Тобольск был снаряжен для розыска следователь Боборыкин, который увидел, что факты соответствуют действительности, о чем и поставил в известность Сенат. Особенно потрясло следователя, что Сухарев знается с ссыльными, водит с ними дружбу и самостоятельно решает, кому из шельмованных людей дать освобождение подчистую, а кому сидеть! Он отправил доклад, но и Сухарев составил на Боборыкина донос! Причем не забыл указать в этом документе, что следователь Боборыкин вел и прежде его дело и потому имеет предубеждение, а кроме того он свел дружбу с Иваном Темирязевым, который возбуждает местное население к восстанию против императрицы Елизаветы Петровны!
В результате Сенат постановил не платить Боборыкину жалования кроме как из тобольской казны, а тобольская казна находилась в руках у Сухарева, так что следователь и вся его сыскная команда перешли на подножный корм. Через два года, как пишут современники, они «пришли в крайнее разорение и последнее свое платьишко испродали и испроели». Следователям не давали работать, они не получали доступа ни к одному делу, не могли вызвать без соизволения Сухарева ни единого свидетеля, на них производились систематические налеты. И доведенный до отчаяния Боборыкин вынужден был проситься назад, в столицу. На его место послали полковника Ошанина. Но и тому ничего не удалось сделать. Стоило ему собрать доказательства и найти свидетелей, как на Ошанина совершался налет, документы изымались. А свидетели уводились. Следствие застопорилось. И стопорилось оно ровно до той поры, пока губернатор Тобольска Сухарев не умер естественной смертью, от старости. В 1754 году следствие по делу Сухарева закрыли за смертью обвиняемого…
Дело следователя Крылова и генерал-прокурора Глебова
При Екатерине Второй наибольшую огласку получило так называемое дело Крылова.
Покровительствовал следователю Крылову весьма уважаемый сановник — генерал-прокурор Сената Глебов. Еще во времена Елизаветы Глебов познакомился с близким двору вельможей Петром Ивановичем Шуваловым, тем самым, что увековечен в стихотворении Ломоносова. Благодаря его связям Глебов получил должность обер-секретаря Сената. Новоиспеченному обер-секретарю было 32 года, и он еще не успел жениться. Этим приятным упущением и воспользовался Шувалов, чтобы укрепить свое положение при дворе. Как-то, совершая с Глебовым прогулку в карете, он указал на дом двоюродной сестры императрицы Марии Симоновны Чоглоковой и сказал примечательную фразу: «Вот вдовушка изрядная живет, и чтоб я отведал своего счастья».
Глебов понял намек. Скоро он свел с ней знакомство и женился. Правда, женитьба не оправдала его надежд: Мария Симоновна находилась в последней стадии чахотки, и денег у нее было мало. Ни восьмитысячное жалование, ни наличие 900 душ крепостных не давали возможности безбедно жить в самом дорогом городе Российской империи. Глебов стал думать, как улучшить материальное положение. Покровитель, получив возможность влияния на императрицу через ее кузину, улучшать доход Глебова и не собирался. Поэтому молодой обер-секретарь обратил внимание на винные откупа, именно в них он видел возможность обрести желанный доход.
В ту пору вышел указ, по которому купцам запрещалось иметь винокуренный промысел, этим правом обладали только дворяне. Купцам вменялось в обязанность либо продать свои винокурни дворянам, либо разрушить их. На решение этого вопроса давалось полгода. Поскольку разрушение винокурен было чистым убытком, купцы стремились их сбыть хоть за малые деньги, чем и пользовались дворяне, максимально занижавшие реальную стоимость. Впрочем, закон делал исключение для тех местностей, где феодальное землевладение отсутствовало. Такой зоной для России была Сибирь. По закону сибирские купцы не были обязаны продавать свое дело, но Глебов решил, что сможет их обмануть.
В 1756 году он уплатил в казну 58 тысяч рублей за винокурни в Иркутской губернии. А затем перепродал промысел уже за 160 тысяч рублей. Юридически владельцами винокурен стали два питерских купца. Дело было за малым: поставить в известность иркутских владельцев винокурен и лишить их промысла. В Сибирь Глебов откомандировал своего поверенного Евреинова, чтобы тот потребовал от иркутских купцов передачи винокурен в собственность других лиц. Тут-то и случилась неприятность. Сибирские купцы нипочем не хотели расставаться со своими винокурнями! Отказывались, и все тут! И по закону заставить их передать собственность было невозможно! Сибирь не входила в зону действий грабительского закона. Евреинов в отчаянии докладывал, что мирно проблему не решить.
