Журнал Русская жизнь - Массовая культура 08.05.2008
Ксюша Собчак, старшая сестра всякой золушки, не только работает как лошадь - она еще и умеет выпорхнуть из сортира, где только что подралась с соперницей, и, «закусив губы от боли», вернуться к принцу за ресторанный столик. Умеет, не моргнув, снести любое публичное оскорбление, всякое предательство богатых своих женихов. А уж кроткие гули, охранители морали и добродетели, святым делом считают поклевку популярной девицы.
Разве же легка жизнь русской звезды?
Вот представьте. По ночной проселочной дороге бойко бежит лакированный автобус. В автобусе сидит группа усталых людей. Это музыкальная группа. У ребят чес. Они уже два месяца не были дома. Им неуютно. За автобусными окнами холод и тьма. Редко-редко мелькнет панельный поселочек, деревенька. На мгновенье тепло засветится пара желтых окошечек. Лучше бы не светились. Парни знают - это страна неспящими желтыми глазами следит за ними - едете, голубчики, скоро ли будете? Вы только подумайте: в дождь и в метель, воробьиными грозовыми ночами странно одетые люди с горой пожитков таскаются по дорогам. С собой они возят фанеру, а вовсе не бриллианты. Всегда наряжены не по погоде, в карнавальные свои одежки. Это же настоящие беженцы! А приезжают, прибиваются к месту - тоже холод и страх. Например, наткнутся на объявление: «Впервые в нашем городе - живой Дима Билан» (афиша, Набережные Челны). Неуютно как-то.
Или вот группа «Блестящие». Улыбчивые немолодые девушки. Что ни песня, выстраиваются грядочкой, выставляют перси, принимают позы. Устали ведь, наверное, и мы устали смотреть. У девиц - возраст элегантности. Им бы носить хлопок и кашемир, светлые, легкие, просторные вещи. Так нет, надевают на них жесткие лифчики, трусы со стразами, гонят на сцену. Ведь небось и пенсии-то у красавиц нету, и трудовые книжки неизвестно где. Помнится, мое детское воображение поразило одно место из романа Вадима Кожевникова «Щит и меч». Речь там идет о быте советского разведчика, неимоверно тяжком в силу свинцовой мерзости вражеского житейского уклада. С неохотой, по крайней необходимости, молодой конспиратор отправляется в немецкое варьете и тотчас видит отвратительное: кучку «пожилых герлс в потертых парчовых трусах». И когда девицы принялись «болтать в такт музыке ногами, пытаясь скрыть под деланными улыбками, что для резвых телодвижений им не хватает дыхания, Иоганн смотрел на них с жалостью». Очень, знаете ли, похоже на впечатление от выступления группы «Блестящие». Ну и как не пожалеть красавиц, как не посудачить о нелегкой их доле? Как не ощутить мимолетную, родственную к ним теплоту?
Тяжелой же работой заняты девчонки - героически несут на себе всю тяжесть общественного любопытства и общественного жизнетворчества. Что делать, когда богатый мужчина изменяет? Стоит ли идти за нелюбимого? Могут ли сиськи восьмого размера быть «своими», и так ли уж важно, сделана операция по увеличению груди или нет? Есть ли жизнь после тридцати лет? Все эти вопросы обсуждаются на примере «Блестящих»!
Художник Игорь Меглицкий
IV.
Ровно два года назад группа ярчайших звезд обратилась к высшим властям страны с просьбой унять желтую прессу. В письме-обращении были сильные выражения: «грязные статейки», «вероломные мошенники от журналистики», «беспринципное использование свободы слова». Удивительный конфликт - Белоснежка с гномами поссорилась. Подсматривают. Скандал, мелькание и упоминание - общемировая формула «производства успеха» - куда ж звездам без газет? Главная обида: «Журналисты интересуются только личной жизнью. Почему никто не спрашивает, как мы занимаемся творчеством?»
Как вы думаете, почему?
Звезды не сами по себе родятся. Их делают не деньги, не личная сила желания, не скандал. Это тонкая работа совпадения.
Образ звезды таинственно и тихо растет в народном сознании. Долгими зимними вечерами, когда делать особенно нечего, когда картошка не только посажена и выкопана, но уже и съедена, есть время для работы воображения. Формируется поэтический спрос, а где-то в такой же обдуваемой ветрами панельной пятиэтажке растет предложение - маленький бойкий мальчик или маленькая жадная девочка. Как оголодавшие магниты, народный интерес и личный интерес будущего героя притягиваются друг к другу.
В общем, вы уже поняли. Наши звезды не занимаются творчеством. Это вся страна занимается творчеством. Мы их сами себе делаем.
Они у нас кустарные, соловьиные. Мы своих буратинок сами строгаем. Вот говорит знаменитый человек Серега: «Я человек нового времени, я репчилу гоню!», - а глаза у него светлые, простые, березовые, родные.
Какие народу интересны, такими они и получаются. Людей не обманешь. Народ не согласен делегировать в звезды беззаконную комету. Только социально близкого товарища. Родственника. Свое коллективное «я». Наши звезды только наши - они не составляют представительского капитала страны. Это горькая родственная привязанность. А родственность больше любви, дольше страсти.
Экая пошлятина эта вечная присказка про хавающий пипл.
Древние отношения связывают народ и звезду. Как говорил один из героев Митчела Уилсона: «Я зазывала. Меня не интересует настроение людей на сцене, меня интересует настроение людей в зале. Театр - это мода, а мода быстро меняется. А публика не меняется. И знаете, что еще не меняется - цирк! А что самое главное в цирке? Что все актеры смертны, а зритель всегда останется жив». По-моему, с этой идеи начался Голливуд.
Не знаю уж, как называется то, что делают наши звезды на сцене, но самое в них интересное - их жизнь, жизненная сила, манеры и, главное, эстетический образ, облик - это цирк.
И самую лучшую биографию звезды, которую только можно придумать, придумал Вуди Аллен: «Ее мама была канатоходцем, а папа исполнял смертельный номер - им выстреливали из пушки. Однажды папой попали в маму, и наша восходящая звездочка осталась сиротой».
В цирке за героев можно бояться. Переживать. Циркач не кажется божеством. Цирковая звезда не совершенна, ее костюмы всегда чрезмерно пестры, а номера чаще всего кажутся простоватыми. Уж сотни лет одно и то же. Но зато это наглядное, живое усилие маленького человека, которому на твоих глазах тяжело и страшно.
А в России испокон веков не любят совершенных героев. Любят тех, которых можно пожалеть.
Ведь всегда важно знать, чего народ ждет от своих звезд. Например, когда Бритни Спирс растолстела, спилась, опустилась - ее в Америке разлюбили. А мы бы только сейчас ее и приняли в семью - как Буланову, которая пела и плакала. Наши звезды никуда от нас не уйдут. Ведь нельзя же быть бывшим родственником.
Вот они стоят на сцене - старая мельница, старая перечница, ягода-малина урожая пятидесятого года, господин офицер в солдатском исподнем, добрый батюшка Мармеладзе со своим сералем, группа принцезаменителей, главная барыня страны. Хорошо стоят! Любо-дорого посмотреть.
И мы никогда не будем покупать их фирменные кассеты и диски. Не потому, что жадные. А потому, что нам хочется, чтобы они зарабатывали деньги, объезжая родную сторонку. Они нам нужны живьем. Пусть приедут и поклонятся. Потому что так всегда было - если кто богател, выходил из деревенского мира, он на сельской сходке кланялся народу в пояс на четыре стороны и говорил: «Благодарствуйте, соседи». Но нам и «Спаси-и-и-ибо!» сойдет.
Зато мы отплатим им нерушимой, несокрушимой верностью. Пройдет тридцать лет. Нынешние пятнадцатилетние девочки раздобреют, родят детей, присмиреют. И придут в концертный зал, где будет гала-представление ретро-группы «Корни». Дискотека 2000-х. На сцену с гиканьем выбегут обрюзгшие испитые мужики и запоют: «А где-то лондонский дождь, до боли до крика поздравляет тебя!» И многие в зале будут плакать.
Вечная весна в одиночной камере
Ненавистный русский pops
Юрий Сапрыкин
Вначале декабря мне позвонили с Первого канала - пригласили вручить приз прессы на новогоднем концерте в Кремле. Что такое новогодний концерт Первого канала и откуда берется приз прессы - я не знал, но голос в трубке сказал, что приз нужно будет вручить то ли Пугачевой, то ли певице Максим - и оба варианта показались мне справедливыми, к тому же у меня плохо получается отказывать незнакомым людям, если они просят о чем-то безобидном; в общем, в назначенный вечер я оказался в Кремлевском дворце. По скользкому паркету фойе прохаживались дамы, заставляющие вспомнить строчку из песни Ларисы Долиной «Я надену все лучшее сразу», в буфете подавали жюльены и семгу, девочки-подростки пили шампанское, в воздухе было разлито предчувствие праздника. Раздался третий звонок, ведущий Галкин объявил Кобзона, и началось.
На сцене было много удивительного - красные сапоги Леонтьева, похожее на яйцо Фаберже платье Маши Распутиной, обдуваемые искусственным ветром куклы-несмеяны из группы «Серебро». Музыка, под которую выступали эти люди, напоминала звуковое сопровождение в недешевом столичном ресторане - она не отвлекала от разглядывания сапог, в ней не было страсти, восторга или ужаса, она существовала на правах необязательного и не раздражающего фона - как если бы трещали дрова в камине. Ни одна мелодия не застревала в голове, ни за одну строчку невозможно было зацепиться; когда Ирина Аллегрова выдала нелепый, в стилистике лихих 90-х, припев - «Улетали принципы под откос», - это было хотя бы что-то. Я списывал собственное равнодушие на слабое знание материала, но потом огляделся - оказалось, что публика, мягко говоря, тоже не бьется в экстазе. Никто не подпевал, не танцевал, не вскакивал с мест. Люди смотрели на сцену немигающими пустыми глазами, многие достали видеокамеры и наблюдали за концертом через видоискатель - будто репетируя новогодний телепросмотр. Зал оживился лишь однажды, и «оживился» - слабо сказано, это была массовая истерика: выступала Ротару, и впавшим в исступление зрителям удалось даже выпросить не положенную по регламенту вторую песню. На исходе шестого (!!!) часа представления меня вызвали за сцену, выдали почетную грамоту и сообщили, что вручить ее нужно вовсе не Пугачевой и не Максим (которых, собственно, и не было), а некоей Вике Дайнеко, чье имя я слышал во второй раз в жизни - до этого я мельком видел Дайнеко в каком-то телешоу, там она каталась на коньках. Но на исходе шестого часа было уже все равно.
