Владимир Бурлачков - Той осенью на Пресне

– Как же иначе! – Мы – люди благообразные. Цветы у вас в этом году чахлые какие-то… – Борька показал на подоконник. – Разойдутся еще! В начале лета больно жарко было. – Женщина искала ключи в ящике стола. – А удобряете? – Не без этого. – В таком важном деле, как удобрение цветов, надо, прежде всего, опираться на собственные силы. Женщина что-то разглядывала в ящике стола, ответила: – Вот, поживете у нас, вам и доверим удобрить. Гостиничный номер был маленьким и светлым, с окном на лес. Еще пахнул недавно выкрашенный охрой дощатый пол. У стены стояли деревянная кровать с низкими спинками и тумбочка, покрытая белой салфеткой. В дверь заглянул Борька и выкрикнул: – Воды нет горячей! Вот-те на! Пошли в баню! Тут рядом. На улице им встретились два мужичка: один – в очках и серой кепке; другой – седой и чуть прихрамывающий. Борька спросил про баню. – Не, у вас с баней ничего не получится, – растягивая слова, сказал мужичок в кепке. – Н-да, не получится, не пустят. Сёдня там – женский день. – А почему ты вот так о них? – Седой с укоризной посмотрел на приятеля. – Ты разве не видишь, какие ребята хорошие! – Вижу, – ответил первый и поправил кепку. – Замечательные ребята. – Почему же ты сразу: «Не пустят»? И баста! – Видно, это я зря! Но обидеть никак не хотел. – Да, вот их-то, может, и пустят! – Может, их пустят, – согласился мужичок в кепке. – В гостинице горячей воды нет, – пояснил Борька. – Не может быть! – удивился седой. – Я говорю: не может быть, чтобы в бане не было горячей воды. – Должна быть там в обязательном порядке, – подтвердил мужичок в кепке. – Как же без горячей воды! В крайнем случае, можно в речке помыться. Сейчас тепло. Сегодня двадцать три градуса обещали. – Это вчера обещали, а сегодня – передумали, – поправил его приятель. Подбежала маленькая рыжая собачонка. Покрутила хвостом и принялась обнюхивать Борькины ботинки. – Фу, Тюбаж! – скомандовал седой. – Не надо. Свои! А то я тебя знаю! Возьмешь да насикаешь. – А пиво у вас тут есть? – спросил Олег. – Как не быть! Есть! – ответил седой. – Пиво у нас – необходимый элемент раздумий! – подтвердил мужичок в кепке. Олег подвел итоги дискуссии: – Ну, все вроде бы ясно. Народ сосредотачивается. А мы отвлекаем его пустыми разговорами. Народ тут мыслит и изображает масштабно. Из подъезда соседнего дома вышла женщина в белом халате, поселившая их в гостиницу. Седой крикнул: – Александра моя Ильинична! Чего ребят с дороги не помыла! Хорошо, мы тут! В баню их пристраиваем. Всем вместе идти договариваемся. – Открыть надо было краны на стояке, да обождать, – ответила женщина. – И то, правда! – Борька тронул Олега за рукав. – Пошли! Олег сидел на кровати с полотенцем на шее и перебирал привезенные из Москвы бумаги. Пришел Борька, спросил: – Чего? Готов? Нормально помылся? А я, представляешь, только намылился – лампочка перегорела. Стою, тереблю в руках мочалку. Вообрази, не видно, было ни зги! У дверей технического отдела стояла невысокая молодая женщина в светлом платье. – Кого я вижу! – вскрикнул Борька. – Ой, вы! Приехали! Все такой же! – говорила женщина. – Стараюсь сохранять в себе лирические начала. – Борька внимательно посмотрел на женщину. – А сердце так и бьется! Хоть иди и делать ЭКГ. Из кабинета напротив вышел невысокий человек с чахлыми остатками шевелюры над ушами, остановился и с удивлением воскликнул: – Боря! Ты! Какой идиотизм! Притихли все, даже Мешков. Человек прокашлялся и сделал рукой витиеватый жест: – Вот кого не ожидал здесь увидеть, это тебя! – Сам ты как? – неуверенно, даже с робостью спросил Борька. – Да что я? Сюда перебрался! Все лучше, чем в Челябинске. – Ах, а я-то думаю! – воскликнул Борька. – Конечно, здесь лучше. Мы сюда – на неделю. Увидимся. Крепче держите связи с общественностью! – Но удивительно – ты и тут! – повторил знакомец. За дверью с надписью «Технический отдел» оказался еще один коридор. Женщина шла чуть впереди, и Борька шепнул Олегу: – Кажется, тому халявщику я в институте проекты рассчитывал. И кажется, за последний он мне ни шиша не заплатил. Калякин! А как зовут, забыл. Большая задница, между прочим. Вместе с Веселовым по комсомольской линии служил. – Я не понял, а почему он сказал: «Какой идиотизм!»? – Ну так, от полноты чувств, – объяснил Борька. В большой комнате стояло несколько длинных старомодных столов с резными ножками и синие несгораемые шкафы. – Константин Михайлович сейчас в цеху, – объявила Люся. – Скоро придет. – Вот здесь можно поработать, – Борька прошелся по комнате. – И народу никого. Кроме Люси. – Выглянул в окно и выкрикнул: – Вон! Наши дружки в сквере! Соображают чего-то. Из окна был виден край площади перед проходной и скамейки возле клумбы. Два мужичка стояли на посыпанной песком дорожке. Возле них крутился рыжий пес. – Это такие друзья неразлучные, – сказала Люся. – Вон тот, в кепке – фельдшер. А седой – учитель рисования. И песик всегда с ними. Как-то по-чудному его кличут. – Ух, боевой народ! – Борька хотел было помахать им рукой, но они смотрели в другую сторону. – Сегодня нас в баню отправляли. Обещали, что там – женский день. – Там и женское отделение, и мужское, – удивилась Люся. В комнату вошел высокий, хмурого вида мужчина в черной спецовке. – Ба! Константин Михалыч! – выкрикнул Борька. – И тоже – боевой, как восемнадцатый год. Мужчина с серьезным видом пожал им руки и стал доставать из шкафа папки. – Мы вчера Константина Михайловича поздравляли. – Люся посмотрела на начальника. – День рождения у него был. – Ба! И мы поздравляем, – ответил Борька. – Главное, побольше славных дел! И чтобы поклонницы всегда окружали, докучали, донимали, – добивались своего! Люся состроила недоуменную физиономию, а сам Константин Михайлович предпочел никак не реагировать. Сели за стол. Борька достал из папки бумаги, разложил их перед собой: – Замечания ваши все просмотрели. Как говорилось у нас, в Добровольческой армии: «Горячо одобряем и, скрепя сердце, поддерживаем!». Люся предложила чаю. Константин Михайлович даже не посмотрел в ее сторону и стал говорить быстро и сбивчиво. Борька долго не выдержал и перебил его. Сначала рисовали схемы на листе бумаги, потом встали и подошли к черной ученической доске, прибитой к стене. – Константин Михалыч! Говорю я Константину Михайловичу, – в очередной раз объявил Борька, не замечая, что злит хозяина. Олег не выдержал и сказал: – Подождите! В сторону уехали. Давайте сначала. – И вообще давно был обед, и надо поесть, – устало проговорил Борька. – Трапезная у вас тут вроде ничего, не затрапезного вида. В столовой к ним за столик подсел Калякин. Опять поудивлялся неожиданности их появления и заявил, что ему надо кое о чем посоветоваться. Борька пожал плечами и пообещал, что они как-нибудь к нему зайдут. Но Калякин вытащил из кармана листок и стал показывать какой-то чертеж. Борис подвинул листок к себе, рассматривал, продолжая хлебать борщ из тарелки, и недовольно покрутил головой. Что-то ему очень не понравилось. Он ткнул в листок ложкой, оставив маленькие жирные капли: – Как у тебя тут – и одно, и другое. Нет уж, прыгать на все четыре стороны можно только по частям. Калякин проводил их до проходной и пытался расспрашивать о чертеже. На улице Борька оглянулся и объявил: – Сила идиотов – в их фантазии! Они пошли к гостинице. – Мы им зря по старому аналогу прибор сделали, – говорил Олег. – Хуже всего что-то старое пытаться приспособить. Одна морока получается. – Там кое какие новые идеи есть, – не согласился Борька. – Надо было к новой схеме их подводить. У распахнутого окна гостиницы стояли два приятеля. Рыжий пес сидел рядом на траве газона. Седой мужичок пытался заглянуть в окно и говорил: – Александра моя Ильинична! Чаи там гоняешь! А меня, милого своего, на произвол судьбы бросила! – Тебе только произвол и подавай, – послышался из окна женский голос. – Уж одной ногой… о душе пора думать, а все туда же. – Н-да, – задумчиво произнес седой и обратился к приятелю: – Петр, скажи мне: почему, несмотря ни на что, мы с тобой не унываем? – Даже и не знаю, Шурик, – отозвался приятель. – Не унываем, и все тут! Озеро было не таким спокойным, как утром. Ветер гнал на песок легкие волны. Над водой до самого горизонта висели клубистые белые облака. – Рыбы мы сами не наловим, – сказал Борька. – Ну, почем знать! – не согласился Олег. – Попробуем. – Не будет она ловиться ни фига. Надо копченой купить. Вкусная – пальчики оближешь. Возьмем в аптеке таблеток от этого самого, но обязательно попробуем. – Купаться пойдем? – спросил Олег. – Вроде холодновато. – Борька поежился. Недалеко от пристани был песчаный пляж со скамейками и «грибками». У берега стояла полная дама в алом купальнике и с пышной прической крашеных хной волос. Худощавый мужчина с зачесом на лысину пробовал ногой воду и говорил: – У! Сегодня совсем теплая! Олег сложил одежду на скамейку. Подошел к берегу и, не раздумывая, бросился в воду. Отплыл несколько метров и встал на ноги. Было по шею. Перевернулся на спину и поплыл дальше. Над головой стояли, будто не двигались, облака. Над лесом синела туча. Недалеко от берега худощавый мужчина учил свою спутницу плавать. Держал на руках и командовал: – Ногами и руками! Одновременно! Дама разгребала перед собой воду, вытягивала шею, чтобы не замочить прическу, фыркала и говорила: – Яшка! Нахал! Борька стоял на песке, убрав руки за спину и выпятив живот. Наклонился к Олегу и тихо сказал: – Гляди-ка, какие тут опытные ухажеры! Сразу и не подумаешь! По дороге в поселок Олег предложил: – Давай по лесу прогуляемся. С другой стороны к гостинице выйдем. – Лучше короткой дорогой, через поселок, – ответил Борька. – Знаешь, есть такие минуты, когда организм будто что-то начинает предчувствовать и торопит хозяина. Утром Борька громко постучал в дверь и закричал: – Эй! Спишь, что ли? Вставай! Олег не спал, но вставать не собирался. Посмотрел на часы и удивился: – Куда в такую рань! Борька был в майке, спортивных брюках и шлепанцах на босую ногу. Сунул Олегу листок со схемой, а сам прошел в комнату и уселся на подоконник: – Вот видишь, как надо! Оказывается, проще пареной репы! Под любые параметры подходит. И почему сразу не догадались в трубку свернуть? Вот за что я люблю жизнь, за эти мгновения понимания. Вот это да! И какое удивительное чувство свободы – взять и придумать. Именно свободы! И не какой-то, а твоей собственной! Понимаешь, о чем я? Вот, Александр Сергеевич в этом кумекал! Хоть и гуманитарием был. Схема казалась очень удачной. А Борька был громогласным, самодовольным и хвастливым. Олега это немного раздражало. Можно было бы позлить Борьку и сказать, что ничего особо путного он не придумал. Но схемка вправду казалась очень красивой. Наверное, Борька даже не понимал, как она объединяла все то, над чем сейчас работали. – А как она интегрируется легко! Все сразу объединит! Да? – Борька ткнул пальцем в свой листок. Олег не удержался и ответил: – Все это можно решать по-другому и радикально. Подвергать жидкость сильному облучению, чтобы в ней пузырьки газа формировались, а их измерять. – И тут же пожалел, что проболтался. – А облучение куда пойдет? – Борька сразу ухватил самое трудное. – Если люди рядом будут? – Ну, вот тут думать надо. – Ты про это пока никому не говори. – Борька прошелся по комнате. А то они нам сейчас прибор зарубят. И неизвестно, получится ли то, о чем ты говоришь. Подумать надо. Константин Михайлович был на совещании. Им пришлось его ждать. Борька звонил в Москву какой-то приятельнице и говорил: – Вот еще! Что тут врать! Правда, в командировке! На острове. Обитаемом! Не могу сказать, где. В каком океане. Что значит «трепло»? Зачем так говорить! А если наш разговор слушают? Как кто? Спецслужбы! И я по твоей милости прослыву у них вруном! Хи-и! После обеда они пошли в лес за поселком. За деревьями, совсем близко синело озеро. Но оказалось, что к нему не подойти, – вдоль берега тянулись бетонные столбы с колючей проволокой. Светлый сосновый лес кончился. Открылся косогор с кустарником у подножья. Они поднялись по высокой траве на его макушку. – Место какое благодатное, – сказал Олег. – Скит здесь когда-то стоял. Вон там, внизу часовня осталась. – Борька сел на траву и вытянул ноги. – Все-таки схемка получилась удивительно удачной. В таких случаях главное – голову зря не ломать. Хоть по комнате ходи, хоть руки заламывай, – все бесполезно. А если просто взять да послушать, может иной раз и услышишь. Нет, я правду говорю. – А чего ты мне это объясняешь? Я и без тебя знаю, – ответил Олег. С косогора они спустились к заросшей камышом мелкой речушке. Стояли на бревнышках моста и смотрели, как вода треплет длинные, темно-зеленые водоросли. – Конечно, хорошо здесь поселиться, – говорил Борька. – Но города будет не хватать. Ни конференций тебе, ни прочего трепа. Обалдеть от этой секретности! – А много ты на конференции ходишь? – Потому что неинтересно. Было бы интересно – ходил. Куда-нибудь за кордон махнул бы с лекциями выступать. – Там своих хватает. – Для ученого признание очень важно. Да и вообще – глупость какая-то эти представления, что мы в осажденной крепости. Надоело это уже. Рано или поздно, а придется с миром замириться. – А кто его обижает? – Вот ты! Человек вроде вменяемый, – говорил Борька. – А чуть что – сразу империалист. Ну, может и не империалист, а так… Вот, мол, мое и никому не отдам. – Всякий нормальный человек свое абы кому не отдаст. – А кто у вас забирает? Кто? Все живут тихо-мирно. Никакие свои особенности не выпячивают. Вот тебе скажи: никаких особенностей у вас нет, ты первый заорешь: «Как бы не так!». – Что ты хочешь сказать? Что никто ни от кого не отличается? – Послушай, ты знаешь, что я – парень из деревни, – быстро заговорил Борька. – Простецки – некуда. Вот и объясни мне: в чем мои особенности? – Тебе? Про особенности? Пожалуйста! Ты не любишь всякую меру. Не любишь бить в одну точку. Зато обожаешь вопросы задавать. Себе самому! Борька скривил физиономию и спросил: – В каком это смысле я не люблю меру? – В прямом. И еще ты, хоть недолго злишься, но надолго обижаешься. – Это все словеса! И только! Ирина стояла у входа в Дом дружбы народов на Калининском и выглядела даже важнее обычного. Билеты на концерт достала ее мать, и кроме Олега были приглашены Вика и Артамонов. – Если эти змеи опоздают, мы их ждать не будем, – объявила Ирина. – А что за певица? – спросил Олег. – С Ямайки. Очень длинное имя. Я не запомнила. Подошли Вика и Артамонов. Она заулыбалась и чмокнула Ирину в щеку, а он молча кивнул и протянул Олегу руку. В буфете Вика громко сказала: – Шампанское есть! Артамонов принял задумчивый вид и, как подобает поэту, стал сосредоточенно разглядывать лепнину на потолке. Олег отстоял в очереди и принес бокалы с вином и шоколадку. – Где эта Ямайка находится? – спросила Вика. – Где-то в Атлантике? – У нас в классе девочка была, Люба Папкина, – сказал Олег. – Она всегда говорила: «Антрактический океан». – В этом что-то есть, – заметил Артамонов и допил шампанское. Вика долго и подробно рассказывала о новой приятельнице – жене представителя какой-то фирмы в Москве. – Они весь свет объездили! – уверяла Вика. – А дома у них прислуга обед готовит. – Чужие люди в доме – я не представляю это как… – Ирину этот треп сильно раздражал. – А что такого? – изумилась Вика. – Ну, ведь наймиты! – объяснила Ирина. – Кто знает, что у них там на уме. Возьмут и плюнут в кастрюльку. В ходе классовой борьбы… Певица с длинным именем была немолодой коренастой креолкой. Ведущий назвал ее «большим другом нашей страны». Она пела под гитару томным, красивым голосом. После третьей песни возникла пауза, и ассистент стал возиться с микрофоном. Олег повернулся к Ирине: – Понимаешь креольский диалект? А то я переведу. Вот, например, из последней песни: «Коварный идальго! Зачем ты проник этой темной ночью под кров несчастной женщины? Зачем ты схватил своими горячими руками ее смуглые плечи?» После следующей песни в зале зааплодировали, а соседка слева – коротко стриженая дама средних лет – посмотрела на Олега и спросила: – А эта песня, интересно, о чем? – О чем? – переспросил Олег. – Ну, как же! «Ранним утром отплывали от родных берегов рыбаки. Долго махали им на прощание молодые рыбачки. Чайки несли их приветы любимым». – Где эта Ямайка находится? – поинтересовалась дама. – Ну, как же! В этом…, в Антрактическом океане! – Олег широко раскрыл глаза и с удивлением взглянул на даму. После концерта пошли мимо буфета к выходу. – Шампанское у них очень вкусное, – напомнила Вика. – Н-да, – согласилась Ирина. Артамонов достал из нагрудного кармана книжечку и стал что-то записывать, а Олег пошел к очереди перед буфетной стойкой и подумал: «Что ж, в конце концов платить за все положено пассионариям!» – Она неплохо поет, – сказала Вика. – Мне понравилось. Только туфли у нее уж очень задрипанные. – А платье что, лучше? – усмехнулась Ирина. Артамонов поставил на столик пустой бокал: – Мы завтра в ДК «Красная Пресня» выступаем. Хотите, приходите. Олег промолчал, а Ирина ответила: – С удовольствием бы, но завтра я никак не успею. В фойе Артамонов оказался рядом с Олегом и буркнул: – Суетишься ты с этими рюмками. В июне в приличном академическом журнале вышла Борькина статья. По этому поводу столы в его лаборатории были сдвинуты и накрыты белой бумагой, а сотрудницы увлеченно резали сало и любительскую колбасу. На подоконнике в литровой банке стоял большой букет гвоздик. – Привет тебе, триумфатор! – сказал Олег, войдя в лабораторию. – А ты чего не выступал на совете? – спросил Борька. – Я думал, ты выступишь, даже напоминать не стал. – Там одни доктора к трибуне выстроились. – Ты же в этом деле кумекаешь, – ответил Борька. – А то там началось и понеслось не в ту сторону. Народу собралось много. Кое-как расселись на стульях, креслах и ящиках, разобрались со стаканами и вилками. Тарелок на всех не хватило. Дамы из Борькиной лаборатории провозглашали тосты за начальника и старались поведать миру о неизбежности новых открытий. – Тебя прям как Леонида Ильича чествуют, – сказал Олег. – Не, я человек скромный. – Борька дожевывал кусок сала. – Но чего мне это стоит! О статьях и открытиях скоро забыли и хором заговорили об отпусках. – Все поехали на рыбалку! – орал Борька. – Знаете, каких я щук ловлю! Видели фотографии? Нигде так человек не раскрывается, как на рыбалке! – Особенно, когда не клюет, – добавил Олег. – Почему не клюет? – обиделся Борька. – У меня всегда клюет. Пришел замдиректора Ляшко – большой и грузный человек. Сел на край стола, попросил: – Мне водочки налейте. – И посмотрел на присутствующих: – Это вы чего? Очередную годовщину приказа о пьянках на рабочих местах отмечаете? – Разве его не отменили? – удивилась дама из Борькиной лаборатории. – Нет. Всех, небось, завтра в приказ по институту запишут. – А вас? – Я скажу, что участвовал, но неохотно. – Все эти приказы надо отменить, как противоречащие традициям коллектива, – заявил Борька. – А то, что получается? Отметить ничего нельзя! Людмила Даниловна из профкома объявила: – Ребята! Кому нужен ковер, записывайтесь завтра у меня. – Запиши меня, – попросил Борька. – Мне как раз новый ковер нужен. Так плохо было после одного юбилея! А ковер внизу у дивана лежал. Ну, повезли мы его потом к теще на дачу. Два дня чистили. Так его чистеньким там и украли. Одна из сотрудниц рассказывала: – Я так нервничала из-за этих схем, которые Борис Петрович представлял на совете. Переживала, как бы мы в них чего не проглядели. Из-за этих схем мне всю ночь кошмары снились. – Мне на днях вообще приснилась нечистая сила, – перебил ее Борька. – Гляжу – обложила, окружила. Не вырваться от нее. Как быть? Что делать? Ну, думаю: креститься надо. Свят! Свят! Проснулся, лоб вытер и говорю себе: «Уф! Все-таки отбился! Нас, комсомольцев, голыми руками не возьмешь!» Слева от Олега кого-то вполголоса обсуждали две дамы. – Не знаю, чего она так к нему привязалась, – говорила одна. – Может, он как любовник…, – предположила другая. – Она сказала, что как любовник он очень необязательный. По дороге домой Олег подумал, что можно было бы зайти в ДК и послушать выступление той девчонки. Но сразу возникло опасение, что там может оказаться Вика. Пришлось бы городить какую-нибудь глупость, вроде: шел мимо и вспомнил про концерт. Ничего не решив, он сел у метро в троллейбус. Проехал одну остановку и подумал: «А с какой стати я должен думать о Вике?» И начал протискиваться к выходу. Билетерша скучала у входа. В фойе никого не было. В приоткрытую дверь была видна освещенная сцена. Пел под гитару долговязый парень в куцем светлом пиджаке. Зрители занимали только первые ряды.