Евгений Ножин - Правда о Порт-Артуре. Часть II
Сошелъ съ коня — вхожу.
Меня встрѣчаетъ самъ хозяинъ со словами:
— Скажите — что дѣлать? Куда ѣхать? Куда спрятаться? Гдѣ безопаснѣе? Вы должны знать. Не угодно ли? Сидѣлъ спокойно у окна. Помолился еще, когда крестный ходъ у насъ останавливался.
Вдругъ — трахъ! и видите, что сталось со мной.
Что могъ я отвѣтить напуганному, выбитому изъ колеи почтенному человѣку? Сказавъ нѣсколько фразъ, долженствовавшихъ его успокоить и ободрить, я прошелъ въ сосѣднюю квартиру.
Въ ней меня поразило слѣдующее обстоятельство. Снарядъ, пронизавъ крышу и потолокъ, разорвался въ гостиной, разворотивъ въ ней положительно все. Въ сосѣдней же столовой, отдѣленной лишь тонкой стѣной, все было цѣло — даже теплилась лампадка передъ образомъ.
Бомбардировка съ перерывами продолжалась до сумерекъ.
Проѣзжая по Стрѣлковой улицѣ, я встрѣтилъ пристава Пржевальскаго. Полицейскій чинъ былъ страшно взволнованъ, собиралъ осколки разорвавшихся снарядовъ, передавая ихъ сопровождавшимъ его околодочнымъ и городовымъ.
— Эти осколки нужно представить г. полицмейстеру и начальнику раіона.
Улицы показались вымершими; кое-гдѣ лишь попадались прохожіе, съ любопытствомъ разсматривавшіе результатьт бомбардировки.
Населеніе Стараго города попряталось въ дома. Окна закрыты — у оконъ никого. Словно всѣ были увѣрены, что стѣны и крыша спасутъ ихъ отъ адской разрушительной силы рвущихся снарядовъ.
Артуръ около 3-хъ часовъ дня словно застылъ. Неожиданность бомбардировки подѣиствовала на всѣхъ крайне угнетающе.
Объѣхавъ Старый городъ, я направился въ Новый.
На улицѣ, кромѣ городовыхъ, почти никого. Извозчики тоже куда-то попрятались.
На всемъ пути до Новаго города я души живой не встрѣтилъ.
Никто не рѣшался показаться въ Старый городъ.
Чѣмъ дальше я былъ отъ порта, чѣмъ глуше доносились до меня взрывы снарядовъ, тѣмъ покойнѣе становилось на душѣ.
А вѣдь тамъ, назади, оставались люди. Тамъ оставались мои новые знакомые, которыхъ я за короткій періодъ времени успѣлъ оцѣнить, полюбить и сжиться съ ними.
Я нѣсколько разъ старался поймать себя на мысли, не ѣду ли я въ Новый городъ потому, что тамъ совершенно безопасно.
Въ концѣ концовъ я убѣдилъ себя, что я ѣду туда въ силу необходимости, а вовсе не изъ трусости. Я убѣдилъ себя въ томъ, что мнѣ необходимо по возможности побывать сегодня повсюду, чтобы составить себѣ цѣльное впечатлѣніе — чѣмъ былъ Артуръ въ первый день бомбардировки съ суши.
Я убѣдилъ себя въ этомъ и спокойно продолжалъ свой путь.
Дорога въ Новый городъ ведетъ прямая, ровная, отлично шоссированная.
Подъѣзжая къ городскому саду, я встрѣтилъ пролетку, въ пролеткѣ красивый чиновникъ.
— Будьте добры сказать: въ Старый городъ можно проѣхать? Мнѣ тамъ быть необходимо…
— Какъ же, можно.
— Но вѣдь тамъ рвутся снаряды. Говорятъ — много убитыхъ, раненыхъ?
— Снаряды рвутся, но убитыхъ и раненыхъ еще не видѣлъ.
— А вотъ у насъ свѣдѣнія есть, чтотубитыхъ очень много. Что теперь — хуже или лучше, чѣмъ во время морской бомбардировки?
Я слушалъ словоохотливаго чиновника, смотрѣлъ на его разстроенное, поблѣднѣвшее лицо и угадывалъ, что ему ужасно не хочется туда ѣхать. Онъ, видимо, ожидалъ отъ меня такого отвѣта, который далъ бы ему право вернуться назадъ.
— По моему, теперь лучше; что будетъ дальше — не знаю. Кромѣ того, снаряды рвутся на опредѣленной площади. Честь имѣю кланяться.
Поворачивая съ шоссе въ городъ, я оглянулся: чиновникъ ѣхалъ назадъ.
Сопровождавшій меня мой вѣстовой Николай Худобинъ изобразилъ на своемъ лицѣ огромную улыбку.
— Чего, Николай Терентіевичъ, изволите смѣяться?
— Чего изволите?
— Я говорю — чего вамъ такъ весело?
— Да вонъ, нашъ-то разговорщикъ назадъ вериулся.
Въ Новомъ городѣ жизнь текла обычнымъ путемъ — словно сегодня ничего не происходило, только прохожихъ мало.
Заѣхалъ въ ресторанъ «Звѣздочку». Нѣсколько столовъ занято.
Публика закусываетъ, крѣпко выпиваетъ. Выпиваетъ по-артурски.
Подошелъ къ буфету. Обращаюсь къ буфетчику. Послѣдній вмѣсто того, чтобы дать мнѣ требуемое, засыпалъ меня вопросами.
— Вы изъ Стараго города? Ну что? Страшно тамъ? Много народу побило? Снаряды, говорятъ, въ крестный ходъ посыпались? Вотъ бѣда-то! А-я-я-яй! Что же это будетъ? Неужели и насъ будутъ бомбардировать? Теперь, пожалуй, каждый день. Этакъ вѣдь нельзя…
— Дайте мнѣ пожалуйста…
— Теперь прямо хоть ложись и умирай. Чѣмъ все это кончится? Прежде — придетъ эскадра, отбомбардируетъ и уйдетъ. Уйдетъ надолго. А теперь? Теперь никуда не скроешься. Японцы тоже изъ Артура не пускаютъ…
— Я васъ прошу — дайте мнѣ…
— О Господи, Господи! Чѣмъ все это кончится? А о Куропаткинѣ ни слуху ни духу, и дѣла наши плохо идутъ. Вамъ рюмку водки? Англійской? Да, и что это будетъ? Говорятъ, что долго намъ не продержаться. А ну ихъ! Чего даромъ народъ-то губить. Все равно съ японцами намъ не справиться…
Буфетчикъ, вѣрно, долго еще говорилъ бы на эту тему. Для меня же было вполнѣ достаточно. Я поспѣшилъ уйти.
Въ дешевыхъ городскихъ квартирахъ, расположенныхъ рядомъ со «Звѣздочкой» и занятыхъ по преимуществу красавицами Артура, шло веселье. Изъ оконъ раздавались звуки піанино. Чей-то поставленный на шампанскомъ голосъ старался изобразить цыганскій романсъ. Пѣла плохо, но все-таки пѣла.
Проѣхавъ къ казармамъ 12-го полка, я умилился душой.
Нѣсколько солдатъ изъ обоза играли въ чехарду. Были они выпивши, или нѣтъ — я не знаю. Но что имъ было совершенно безразлично, идетъ бомбардировка Стараго города, или нѣтъ — то это было ясно.
У зданія флотскаго экипажа меня поразила слѣдуютцая картина. Извозчичья коляска. Въ коляскѣ, на заднемъ сидѣніи, два китайца, на переднемъ — два стрѣлка. Всѣ четверо сильно выпивши. Возница дремлетъ. Лошади едва плетутся. Сѣдоки о чемъ-то горячо бесѣдуютъ, затѣмъ начинаютъ обниматься — очевидно, доказывая этимъ свою дружбу.
Глядя на эту сцену, я невольно задумался надъ вопросомъ — что это: русская ли разнузданность, или китайская хитрость?
Читатель долженъ помнить, что китайцы были прекрасными и полезными шпіонами, только не для насъ, а для японцевъ.
Часамъ къ 6 вернулся въ Старый городъ. Бомбардировка прекратилась. Все приняло обычный обликъ, все по старому: на улицѣ масса публики, на Этажеркѣ играетъ оркестръ, на аллеяхъ много морскихъ офицеровъ, дамъ меньше.
Единственно, что напоминало о первой бомбардировкѣ — это разрушенія. Публика группами собирается и съ любопытствомъ разглядываетъ ихъ. Улицы, гдѣ попали снаряды, уже подметены. Телеграфные и телефонные столбы и провода исправляются. Ямы, въ видѣ воронокъ, на улицѣ и тротуарахъ засыпаны.
По городу словно буря прошла, и все успокоилось, все вошло въ обыденную колею. Явилась даже увѣренность: это только такъ; вѣрно, больше не повторится. Не можетъ же быть, чтобы японцы начали разрушать городъ. Главная ихъ цѣль — форты и укрѣпленія крѣпости. Не станутъ же они безцѣльно тратить дорого стоящіе снаряды на разрушеніе домовъ мирныхъ жителей.
Въ 10 часовъ вечера я пріѣхалъ къ редактору «Новаго Края» на воскресную бесѣду.
Кромѣ г. Томаровича, никто изъ нашихъ не пришелъ.
Редакторъ, Петръ Александровичъ Артемьевъ, по обыкновенію былъ бодръ. Никакія неожиданности, казалось, не могли выбить его изъ колеи: онъ со спокойной увѣренностыо смотрѣлъ на будущее. Онъ вѣрилъ въ счастливую звѣзду Артура, и поэтому ничто не могло его заставить хотя на минуту усумниться въ счастливомъ исходѣ наступившей тѣсной блокады крѣпости.
Никогда не забуду его фразы, сказанной мнѣ имъ въ эту ночь на прощанье.
— Спокойствіе, полное спокойствіе, увѣренность въ своихъ силахъ и рѣшеніе, но не на словахъ, а безповоротное рѣшеиіе воина умереть съ честью.
Выйдя вмѣстѣ съ Томаровичемъ на улицу, мы сразу попали въ тьму кромѣшную. Полная темень, грязь невылазная, и сильный дождь. Счастье наше, что я позаботился о коляскѣ.
Артуръ ночью, подъ проливнымъ дождемъ, нѣчто до горечи непріятное.
Было совершенно тихо. Береговой и сухопутный фронтъ молчали. Все окутано безпросвѣтной тьмой. Только въ сторонѣ моря свѣтовая полоса — то прожекторы освѣщаютъ рейдъ.
— Ну и темень! Того и гляди, японцы поведутъ сегодня штурмъ. Посмотрите: кругомъ въ трехъ шагахъ ничего не разглядѣть — говоритъ Томаровичъ.
— Кто идетъ? раздался голосъ выросшаго изъ темноты патруля.
— Свои, свои.
Мы спускались съ Перепелиной горы въ городъ.
Около 2-хъ ночи, когда мы съ Томаровичемъ, забравшись на оттоманку, пили чай, мирно бесѣдуя о минувшемъ днѣ, въ сторонѣ Дагушаня послышалась сильная ружейная стрѣльба, съ минуты на минуту усиливавшаяся.
