Мэлор Стуруа - Будущее без будущего
На сегодняшний день главная и, пожалуй, исключительная обязанность «сукиных сынов» из «Фиделити юнион траст компани» и «бандитов» из «Кемикл бэнк» в отношении дома № 800 заключается в негативных отписках на многочисленные пропозиции искателей и соискателей волшебного клада госпожи Додж. Среди последних король отельного бизнеса Конрад Хилтон и крупнейший манипулятор недвижимостью Хелмсли, по прозвищу «манхэттэнский форс-мажор». Закидывают удочку и городские власти: а как, мол, насчет переоборудования мертвого дома под музей, или, скажем, госпиталь, или — на худой конец — детский сад? Но филантропия не в характере «сукиных сынов» и «бандитов», а сама «первая леди собачьего королевства» выступает в данном случае в роли собаки на сене, единственной, хотя и незримой обитательницы дома № 800. Впрочем, не совсем единственной. Но об этом несколько позже.
Наблюдая за тем, как угодливо, по-лакейски пресмыкаются городские власти перед миссис Додж и ее сторожевыми псами, невольно вспоминаешь Маяковского:
Много ль человеку (даже Форду) надо?Форд — в мильонах фордов, сам же Форд — в аршин.Мистер Форд, для вашего, для высохшего задаразве мало двух просторнейших машин?Лишек — в М.К.Х. Повесим ваш портретик.Монумент и то бы вылепили с вас.Кланялись бы детки, вас случайно встретив.Мистер Форд — отдайте! Даст он… Черта с два!
Выше я упомянул вскользь о том, что собака на сене не совсем единственная обитательница мертвого дома. Согласно противопожарным правилам, страховые компании требуют, чтобы в доме № 800 проживала помимо призраков прошлого хотя бы одна живая душа. И она проживает. Зовут ее Грейс Белмонт. Откопал ее в африканских песках, в какой-то заброшенной католической миссии душеприказчик госпожи Додж, мистер Герберт Болл, человек сомнительной репутации. Откопал, транспортировал в Нью-Йорк и заживо замуровал в кирпичных стенах мертвого дома.
…Однажды — дело было в середине октября, и город млел от ласк индейского лета — я прогуливался по Пятой авеню и совершенно случайно очутился перед мраморной аркой, обрамляющей литые двери дома № 800. Размышляя в лучших некрасовских традициях у парадного подъезда, напоминающего не то сейф-патриарх «Чейз Манхэттэн бэнка» в Даун-тауне, не то вход в фамильные склепы враждовавших родов Монтекки и Капулетти, я невольно почувствовал, что за мной следят. Я оглянулся. Улица была пустынна. Лишь у вертящихся дверей отеля «Пьер» клевал носом тучный швейцар, разморенный неожиданным и запоздалым теплом. И тем не менее ощущение, что я нахожусь под чьим-то пристальным наблюдением, упорно не проходило. Наконец, наши глаза встретились. То был электрический Шерлок Холмс в обличии юного розовощекого создания неопределенного пола в боевом шлеме римских легионеров, в белой тунике, со щитом и мечом. Он как бы предупреждал меня, что «Эта территория оберегается от взломщиков и грабителей системой замков и оповещения «Холмс электрик протектор».
Ну и ладно, подумал я, и, подстрекаемый неодолимым духом противоречия, нажал на звонок, под которым красовалась овальная нашлепка хитроумной компании «Холмс электрик протектор». Поднялся вселенский трезвон. Пустынность улицы делала его еще более пронзительным. Мне почудилось, что я попал под электрические разряды, брызнувшие с острия символизирующего молнию зигзагообразного меча, который держало в руке юное розовощекое создание. Даже тучный швейцар у вертящихся дверей отеля «Пьер» перестал клевать носом и воззрился на меня, впрочем, скорее с любопытством, чем с подозрением — что-то будет?
Но ничего не произошло. Звонок Холмса неистовствовал еще минуты две-три и вдруг замолк. Над моей головой послышался железный скрежет. Я посмотрел наверх и увидел, что стальные ставни на одном из окон второго этажа медленно приоткрываются. Еще через мгновение сквозь сетчатую решетку и чугунные квадраты-прутья проступило человеческое лицо. Эффект получился жуткий, словно в фильмах-ужасах о Франкенштейне, Дракуле и прочих титулованных трансильвано-голливудских вампирах.
— Вам чего? — спросило лицо, как мне показалось, замогильным голосом.
— Не «чего», а кого, — ответил я с плохо наигранной небрежностью.
— Вам кого? — переспросило лицо, соглашаясь на компромисс, впрочем, без особого энтузиазма.
— Мне миссис Марчеллус Хартли Додж, урожденную мисс Этель Джеральдин Рокфеллер! — выпалил я. С таким же шансом на успех я мог бы потребовать незапланированного явления Христа народу.
— Она давным-давно не живет здесь. — Серенада под окном, видимо, уже начинала раздражать лицо.
— А вы, случайно, не мисс Грейс Белмонт? — заторопился я, опасаясь, как бы лицо не захлопнуло стальные ставни.
— Она самая. — В голосе лица впервые зазвучали человеческие нотки. — А вы меня откуда знаете?
— О, кто вас не знает! А это правда, что пишут о вас в газетах?
Перед лестью падали и не такие крепости. Перед ней бессильна даже система замков и оповещения «Холмс электрик протектор». Да и серенады под окном рано или поздно берут свое.
— Кое-что правда, а кое-что нет. — Это было уже почти кокетством.
— А именно? — настаивал я, пытаясь поддержать заданный темп и не дать угаснуть слабому огоньку тщеславия, едва-едва промелькнувшему из-под припухлых век в синих, несколько продолговатых глазах женщины.
— Да вот, например, пишут, что будто бы я в течение двадцати лет служила в бюро путешествий. Это сущая чепуха. Я работала некоторое время в приютном доме для матерей-одиночек, а затем почти двадцать один год в Африке в различных католических миссиях. Но, поверьте мне, это не было туризмом.
Я охотно поверил мисс Белмонт. Во-первых, в мои планы совсем не входило пререкаться с ней по поводу ее биографии и карьеры. А во-вторых, факты, подтверждавшие правоту мисс Белмонт, были «на лице», как говаривала моя покойная бабушка, имевшая некоторые разногласия с русской грамматикой.
«Америкэн экспресс», контора Кука и другие туристские фирмы, конечно же, завлекают клиентов, соблазняя их египетскими мумиями и прочими чудесами земли нашей. Но делают они это, разумеется, не с помощью живых мумий. У «Америкэн экспресс», Кука и компании, как правило, работают девицы, балансирующие где-то на грани стриптиза и отличающиеся формами, посрамляющими старика Птоломея с его допотопным плоскостным мышлением и властно зовущими вас лично убедиться в сферичности этой планеты. Ну, а моя сеньорита скорее напоминала одну из монахинь, повстречавшихся поэту на борту парохода «Эспань»:
Вместо известных симметрических мест,где у женщин выпуклость, — у этих выем:в одной выемке — серебряный крест,в другой — медали со Львом и с Пием.
Сходство это еще больше увеличивали печеная картошка личика мисс Белмонт, трезвого, как раствор борной, ее гладко причесанные седые волосы и шаль, свисавшая, как с гвоздика, с плеч перезрелой мумифицированной сеньориты. Нет, у меня не было решительно никаких оснований не верить мисс Белмонт…
Почувствовав угрозу того, что моя собеседница готова вот-вот пуститься в воспоминания о своих миссионерских похождениях в Африке, я вежливо, но настойчиво вернул нашу беседу в ее изначальное русло:
— А вам когда-нибудь приходилось видеть госпожу Додж?
— О, нет. Ведь я живу здесь всего несколько лет.
Мы помолчали.
— Вы не будете возражать, если я мельком взгляну на апартаменты почтенной леди?
Мисс Белмонт явно смутилась и даже, как мне показалось, покраснела.
— К сожалению, мне строго-настрого запрещено пускать кого-либо в дом. Я не имею права приглашать сюда даже моих друзей и знакомых.
— Так, значит, вы живете в этом огромном доме совсем одна?
— Да, если не считать Дасти.
— А кто такая Дасти?
— Сейчас увидите.
На мгновение женщина отошла от амбразуры, и я услышал, как она зовет кого-то:
— Дасти, Дасти, ко мне!
Раздался оглушительный лай, и сквозь чугунные квадраты-прутья просунулась громадная лохматая голова собаки неопределенной породы.
— Хэлло, Дасти! — приветствовал я ее несколько заискивающе, а затем, обращаясь уже к мисс Белмонт, спросил:
— Она — что, из свиты госпожи Додж?
— Нет, нет, Дасти принадлежит мне.
— А вы ее тоже кормите вырезкой высшего качества?
— Что вы, что вы, откуда. Ведь я бедная женщина. Моя старуха Дасти сидит на одной «пюрине»[5].
