Борис Акунин - Дети луны(Смерть на брудершафт. Фильма четвёртая)
- Зачем ему всё это?
- Ну как же? Декадентствующие детишки при деньгах, среди них много золотой молодёжи, которая бесится со скуки. Кабаре “Ше-суа” - предприятие тем более выгодное. А патриотическая трапезная обеспечивает нашему дону Хулио хорошую защиту. Полиция пыталась привлечь его к ответу за шалости по части сухого закона. Как бы не так, за парагвайского Ульяна Фомича заступились влиятельные покровители.
Князь щёлкнул пальцами:
- Идея! Я знаю, чего тебе не хватает, чтобы стать настоящим эпатистом!
Он проковылял к реквизиту, взял небольшой ящичек, в котором лежали тюбики и кисточки.
- Ты что, Лавр? Решил живописью заняться?
- Почему “решил”? - Ротмистр ловко давил на палитру краски. - Три года отзанимался. Я, Лешенька, ходячее кладбище разнообразных художественных талантов. Матушка мечтала вырастить меня тонкой артистической натурой. Как я играю на рояле, ты слышал.
- Довольно паршиво.
- Это ты ещё не видел меня танцующим. Учителя рыдали и отказывались от двойной оплаты. На полковых балах дамы бледнели, когда я их приглашал на вальс или мазурку. Но спасибо хромой ноге, с танцами покончено. - Козловский рассматривал прапорщика с видом Микеланджело Буонаротти, готовящегося отсечь от глыбы мрамора всё лишнее. - В живописи я преуспел больше, чем в музыкальных искусствах. Особенно мне удавались сеансы с натурщицами. Я тебе как-нибудь нарисую ню - пальчики оближешь. В училище и в полку это умение снискало мне большую популярность среди товарищей.
Влажная кисточка запорхала по Алёшиному лбу.
- Щекотно!
- Не дёргайся! …Вот теперь то, что надо, - удовлетворённо объявил князь. - Хоть на салоне выставляй. Эй, Саранцев!
Притопал старший филёр.
- Как тебе?
Саранцев почмокал губами.
- Подходяще. Талант у вас, ваше благородие.
- Где тут зеркало? - нервно спросил Романов, поднимаясь.
Но зеркала в пустой квартире не было. А тут и телефон зазвонил.
- Ваше благородие, снова Зайкин. Девица идёт по Девятнадцатой линии в сторону Большого проспекта! Наши её ведут!
- Спускаемся в подъезд!
Последние инструкции ротмистр давал уже на лестнице.
- …Ну а если что, просто пали в потолок. Услышим выстрел - через минуту будем. И помни: главное для тебя не Шахова, а ридикюль. Глаз с него не спускай!
Подъезд небогатого дома, где квартируют мелкие чиновники, приказчики, портовые служащие. Чисто, но обшарпанно, и ничего лишнего: ни лепнины, ни медных блях на перилах, на потолке не люстра - обычная лампочка, да и ту филёры вывернули, чтоб нельзя было заглянуть с улицы. В подъезде сумрак, торопливый разговор вполголоса.
- …Врач из больницы Штейна, где лечат нервнобольных, алкоголиков и наркоманов, про Алину Шахову рассказал следующее… Сейчас, я в книжке записывал… Не видно ни черта! Подвинься, Лёша, свет загораживаешь. “Извращённо-акцентуированная личность. Типичный продукт нынешней моды на имморализм. Неизлечима и не желает излечиваться”. В общем, девица не подарок. Психиатр сказал, что рано или поздно она себя обязательно угробит. Снова вскроет вены или снотворного наглотается. Если до того не окочурится от слишком большой дозы морфия.
Козловский говорил и посматривал в стекло. Шахова должна была появиться слева и пройти аккурат мимо двери подъезда. Чтобы не вызывать лишнего любопытства соседей, князь оделся бедненько-скромненько, в паршивую тройку с бумажной манишкой, засаленный котелок, стоптанные штиблеты.
- Идёт!
Он отпрянул в тень.
Мимо - Алёша едва успел рассмотреть - процокала каблучками барышня, похожая на экзотическую птицу. Что-то очень тонкое и ломкое, в чёрных перьях и крылообразной пелерине. Глаза резануло нечто ярко-оранжевое - кажется, боа.
- Видал? Ридикюль она держит под мышкой, - прошипел ротмистр. - Фотопластина спрятана за подкладкой. Горничная обнаружила. Ты понял, что ридикюль - главное? Das Fisch[1] клюнет на него.
- Понял, понял. Ну, я пошёл.
Выскользнув из двери, Алексей декадентской, то есть вялой и разболтанной походкой двинулся по направлению к бывшему складу роялей.
Прохожие от него шарахались.
- Мама, гляди, клоун! - радостно пропищал мальчуган. Мамаша дёрнула его за руку.
Бабка в платке перекрестилась:
- Оссподи, страсть какая!
Романов оглянулся на подъезд, где в окошке торчала усатая физиономия князя. Тот показал большой палец: не робей, всё отлично.
Ну, поглядим.
Под скорбными готическими буквами покойной фирмы “Бекер” висела другая вывеска, украшенная разноцветными лампочками.
“ДЪТИ ЛУНЫ”
КЛУБЪ-КАБАРЕ
Под названием - изображение воющих на луну волков, каких-то могилок с крестами. Ниже вкривь и вкось выведено: “Оставь надежду всякъ сюда входящий!” И, будто этого мало для отпугивания посетителей, перед входом ещё торчал огромный рогатый-хвостатый чёрт в чёрном трико со страшными, налитыми кровью глазами. Он, видно, и решал, кого пускать в клуб, а кого нет.
Девица Шахова не устрашилась адского создания, прошелестела мимо него своими размашистыми юбками, не задержавшись, а чёрт приветственно помахал ей ручищей.
Следом к дверям приблизились ещё двое. Молодой человек в сутане до пят и остроконечной шляпе, над которой реял воздушный шарик, вёл за руку девицу в платье из рыболовной сети, увешанной не то настоящими, не то марлевыми водорослями. На распущенных волосах русалки белел венок из кувшинок. Ни в одно мало-мальски приличное заведение такую парочку не пустили бы, а чёрт сказал им (Романов был уже недалеко и услышал):
- Здравствуй, брат. Здравствуй, сестра. Заходите. Но когда двое совершенно презентабельных господ в хороших визитках и котелках, заинтригованные вывеской, попробовали войти, поперёк дверного проёма косо лёг трезубец.
- Шли бы вы отсюда, - мрачно сказал чёрт. - Нечего вам тут делать.
- Это почему ещё? - захорохорился один из мужчин, но посмотрел снизу вверх на нехорошие глаза привратника и попятился.
- Плюнь, Мишель! - тянул его второй. - Это какой-то шалман. Охота тебе сидеть с хамьём? Тут за углом есть кафешка - прелесть.
Ушли.
Алексей приблизился к суровому стражу не без трепета. Вдруг не пропустит? Что же тогда, вся операция к чёрту?
Но двухметровый громила, окинув Романова взглядом, дружелюбно прогудел:
- Добро пожаловать, брат.
В зеркальном стекле двери прапорщик наконец увидел своё отражение и вздрогнул.
Под мушкетёрской шляпой, прямо посередине лба, очень натурально был нарисован широко раскрытый глаз.
Операция начинается
Прямоугольное помещение с некрашеными стенами. Они задрапированы тканью, но голый кирпич высовывается из-под неё то здесь, то там. Бывший склад превращён в кабаре с минимальной затратой времени и средств: в одном конце соорудили небольшую сцену; поставили столики; всюду, где только возможно, понавесили портьер и кривых зеркал.
Занавеси колышутся и шуршат, зеркала бликуют огоньками и искажают представление о пространстве. Шорох, сумрак, фальшь, тихий смех и громкий шёпот.
Прапорщик Романов постоял у входа, укрывшись в тени бархатной шторы цвета венозной крови. Оглядел район предстоящих боевых действий.
Народу в зале было довольно много. Выглядели все - кошмар и ужас. В нарядах преобладала могильная и потусторонняя тематика. Неподалёку в зловещем одиночестве сидел субъект, наряженный палачом: красный обтягивающий костюм, остроконечный колпак с дырками для глаз, кожаные перчатки с раструбами. Ещё эффектнее выглядела компания, изображающая собою не то скелетов, не то рентгеновские снимки. У каждого на чёрной рубахе нарисованы кости грудной клетки, вместо лиц - маска Адамовой головы. Впрочем, у некоторых посетителей рожи были такие, что и без маски смотреть жутко. Бледные, с ввалившимися щеками, кривыми ртами, погасшими взглядами. Должно быть, тоже пациенты клиники Штейна, предположил Алексей, высматривая девицу Шахову.
Вон она где, красавица. Сидит одна за столом, расположенным в самом центре. На скатерти табличка “Заказанъ”.
Наверху - очень кстати - люстра в виде огромного паука. Наконец можно изучить шпионку как следует, а то фотографии, предоставленные подполковником, были все старые, гимназической поры: свеженькая мордашка с наивно раскрытыми глазами, никакого намёка на будущую скверную судьбу.
С тех пор мадемуазель сильно подурнела. Пухлость сменилась болезненной худобой, свежесть - синеватой бледностью. Тонкий, с горбинкой, нос кажется высеченным из прозрачного льда. Губы фиолетовые (ну и помада!). В костлявых пальцах дымится длинная пахитоска. Подглазья темны. Взгляд влажный, чёрный, мерцающий - будто из другого мира. Шляпу барышня швырнула на стол. На длинных чёрных волосах переливается муаровая лента. М-да, характерная особа.
Долго торчать у входа, однако, было нельзя. Алёша увидел, что один из столиков, находящийся в удобной близости от Шаховой, свободен, и направился туда.