Следующий апокалипсис. Искусство и наука выживания - Крис Бегли
Мы увидим эти различия в действии, если посмотрим на пандемию Covid-19 в Соединенных Штатах, которая в существенно разной степени затронула афроамериканское и испаноязычное население. Это не было связано с какими-либо физическими или генетическими особенностями, с разной реакцией на вирус, хотя, как всегда, попытки свалить все на подобные факторы присутствовали. Мы знаем, что расовые категории являются культурными, а не биологическими, и что биологические различия между группами куда менее значительны, чем различия, существующие внутри сообщества. Поэтому сваливать все на биологические различия нет никаких оснований. Причина такого непропорционально негативного воздействия на темнокожее и латиноамериканское население в Соединенных Штатах очевидна, но непроста. Бедность и вызванный ею стресс негативно влияют на здоровье, создавая особые условия среди населения с более низким социально-экономическим статусом. Такая травма накладывает свой отпечаток. Добавьте отсутствие доступа к медицинской помощи или неблагоприятные условия, вызванные рядом иных причин, и вы увидите, что исходные данные у каждой группы населения разные.
Мы видим эту разницу, когда смотрим на реакцию на ураган «Мария» в Пуэрто-Рико или недавние землетрясения на Гаити. То, как воспринимается группа, повлияет на реакцию, на готовность других стран оказать ей помощь и даже на действия ее собственного правительства, как в случае с ураганом «Катрина». Разумеется, у этих ответных мер расовый подтекст. Меры администрации Трампа на ураган «Мария» в Пуэрто-Рико были не только ужасающими, но и основывались на том же расизме, что подпитывал анти-иммиграционные настроения президента. Представление о том, как должен выглядеть американец, настолько сильно, что правительственные чиновники неоднократно намекали: пуэрториканцы не являются гражданами США[10]. Подобные заявления демонстрируют, каким образом из-за своего социально-экономического статуса и расы (или, в иных случаях, принадлежности определенной касте или религии) люди оказываются в более легком или более трудном положении.
Изучая примеры из археологии, мы видим намеки на то, какие качества способствуют выживанию. В разговоре, который состоялся незадолго до пандемии, археолог Крис Пул рассказал мне о своем исследовании упадка древних цивилизаций в Мексике. Он обнаружил, что регионы, проявившие гибкость в процессе самоорганизации, пережили радикальные изменения. Например, области, которые с большей гибкостью подошли к масштабам и расположению централизованного руководства, продержались лучше, чем агломерации, где эти переменные казались более жесткими{129}.
Археологические данные также подтверждают идею о том, что под коллапсом мы часто понимаем разрушение крупных городских поселений или городов. Мы видим, что люди переезжают в менее густонаселенные районы. В какой-то степени это созвучно с мнением сообщества препперов, что города — неподходящее место для переживания последствий катастрофы. Так, во время пандемии города пострадали сильнее, и первоначальная нехватка предметов первой необходимости, таких как туалетная бумага и дезинфицирующее средство для рук, ощущалась там острее.
Итак, мы увидели, как важна гибкость, и заметили тенденцию населения переезжать из городских районов в сельские. Археологические примеры также свидетельствуют о том, что изменения не ощущаются одинаково всем обществом. Археолог Гвинн Хендерсон подчеркнула это во время нашего разговора о предыдущих коллапсах.
— Правители приходят и уходят. Вершина пирамиды срублена, но обычные люди все еще здесь и продолжают заниматься своими делами — едят, живут и размножаются, — отметила она. — Разве не иронично, что история — это о людях, которыми можно пожертвовать? Главы приходят и уходят, а люди всегда на месте.
Ее слова напоминают комментарии Кары Куни о том, что, когда все рушится, люди теряют своих предводителей и им приходится искать новых, но в остальном в их повседневной жизни больше непрерывности, чем разрывов.
Детали, которые мы видим в прошлом и, вероятно, проследим в настоящем или будущем, могут сильно отличаться, потому что системы, в которых мы живем, очень разные. Так, в регионе майя засуха в конце доклассического периода привела к совершенно иным результатам, чем засуха в конце классического периода. Это различие связано с природой систем, в которых жили люди. В 900 году н. э. существовала гораздо более сложная социальная и политическая система, чем восьмьюстами годами ранее. Глядя на сегодняшний день, следует понимать, что мы живем в глобализованном мире с системами, которые сильно отличаются от прежних. На ум приходит несколько ключевых различий.
Первое различие связано с собственностью. Идеи, касающиеся права собственности на землю, меняются в пространстве и времени и, несомненно, отличаются от нашего сегодняшнего представления. Когда я думаю о том, что в случае катастрофы схвачу рюкзак, выбегу из дома и рвану в горы, первое, что приходит на ум, — это как отреагирует владелец земли. Обрадуется ли он наплыву нуждающихся? Или меня расстреляют за незаконное проникновение? Разрыв между сельскими и городскими районами в Соединенных Штатах имеет расовую составляющую, и это может сыграть решающую роль. Сегодняшний переезд из города в сельскую местность в США сильно отличается от того, что происходило на окраине Тикаля, Гватемала, около 1200 лет назад.
Следующее большое отличие — сельскохозяйственная система. Когда мы думаем, как пережить апокалипсис, первая из наших долгосрочных забот — добыча продовольствия. Нынешняя сельскохозяйственная система радикально отличается от любой системы в прошлом. Во-первых, у нас есть монокультурное земледелие, чего раньше никогда не бывало. Во многом это связано с субсидиями фермерским хозяйствам, созданными для стимуляции экспорта. Когда еду в сельскую местность Кентукки, я вижу вокруг кукурузу и соевые бобы, хотя много лет назад здесь выращивали преимущественно табак. Когда я учился в аспирантуре в Чикаго, таким был сельский Иллинойс. Всегда были какие-то «основные» культуры, доминирующие в той или иной сельскохозяйственной системе. Тысячу лет назад в Иллинойсе вы бы увидели преимущественно кукурузу. Также там было развито садоводство и мелкомасштабное сельское хозяйство. Во время пандемии мы в какой-то степени стали свидетелями возрождения популярности садоводства. Однако в целом у нас сейчас совершенно иной способ выращивания продуктов питания, чем мы видим в истории. Это, безусловно, повлияет на нашу реакцию на катастрофу.
Следующее большое различие касается того, кто именно занимается сельским хозяйством. Расцвет промышленного сельского хозяйства и упадок семейного фермерства изменили степень присутствия в данной сфере. В одних регионах этот сдвиг значительнее, чем в других, однако подобная тенденция наблюдается во всем мире на протяжении десятилетий. Стоит отметить несколько важных последствий. Одно из них касается того, кому принадлежит земля и кто будет иметь к ней доступ в случае чрезвычайной ситуации. После коллапса промышленники могут потерять контроль, и доступ к земле откроется всем. Однако возможно и обратное: могущественные организации перекроют доступ к своей земле и переезд из города в сельскую местность уже не будет иметь своих преимуществ. Там будет негде остановиться, и не будет свободной
