Альфонс Эскирос - Эмиль XIX века
Афинская цивилизація имѣла множество прекрасныхъ сторонъ и я бы очень желалъ, чтобы Эмиль проникся къ ней искреннимъ удивленіемъ; но я бы вовсе не желалъ, чтобы онъ дался въ обманъ собственному энтузіазму. Какое презрѣніе къ рабамъ! За исключеніемъ двухъ трехъ протестовъ, вырвавшихся изъ глубины возмущенной человѣческой совѣсти и дошедшихъ до насъ сквозь мракъ временъ. Какое отсутствіе состраданія къ несчастнымъ и побѣжденнымъ! Сколько народностей, принесенныхъ въ жертву! Кому было тогда дѣло до уменьшенія страданій большинства. Трудъ, считавшійся годнымъ только для невольничьихъ рукъ, не давалъ никакихъ правъ. Поверхность этого общества, безспорно, была изумительно хороша: искуство, поэзія, героическая улыбка боговъ — проливали на этотъ счастливый народъ весь роскошный свѣтъ идеала; но загляните же на дно!
Римская исторія далеко ниже греческой. И это было не потому, чтобы Римъ не народилъ великихъ людей; но онъ слишкомъ преклонялся передъ силой и поплатился за это; поработивъ остальные народы, онъ кончилъ тѣмъ, что поработился самъ. О завоевательный народъ, показавшій міру неизбѣжныя послѣдствія завоеваній, кого предостерегъ или исправилъ ты своимъ примѣромъ? Всѣ восхищаются твоими подвигами; но кто даетъ себѣ трудъ изслѣдовать причину твоихъ несчастій, чтобы излечиться отъ страсти къ завоеваніямъ?
Открывая Эмилю изученіемъ латинскаго и греческаго языка источникъ древнихъ литературъ и исторіи я, конечно, имѣю въ виду расширить его умственный кругозоръ; но еще болѣе занимаетъ меня нравственный законъ, который онъ почерпнетъ изъ этого изученія. Примѣры нравственнаго мужества, безкорыстія и патріотизма гораздо громче говорятъ сердцу юноши, чѣмъ всевозможныя нравоученія. Въ самомъ энтузіазмѣ уже кроется источникъ самоотверженія; онъ влечетъ насъ къ тому, что внѣ и выше насъ самихъ, онъ отрѣшаетъ насъ отъ нашего себялюбія, и заставляетъ сливать вашу собственную личность съ тѣми, кто дѣйствительно жилъ не даромъ. Я бы не могъ возлагать никакихъ надеждъ на воспитанника, котораго ничто не приводило въ восторгъ. Лишь въ томъ есть искра божественнаго огня, на комъ не скользитъ безслѣдно лучь нравственнаго величія другихъ, Античныя добродѣтели еще сильнѣе добродѣтелей современныхъ, овладѣваютъ воображеніемъ, въ силу той энергіи и того принципа, которые присущи ихъ внѣшнимъ проявленіямъ. Будучи отдалены отъ насъ вѣками, поступки римлянъ и грековъ, благодаря этому разстоянію и чудеснымъ дополненіямъ именно принимаютъ черты, которыя, быть можетъ, преувеличиваютъ ихъ дѣйствительное значеніе, но которыя тѣмъ болѣе упрочиваютъ за ними удивленіе молодежи. Вотъ почему я многаго ожидаю отъ вліянія древнихъ на идеи и характеръ моего сына.
Но я, въ тоже время, очень хорошо сознаю, что не все достойно удивленія въ тѣхъ примѣрахъ, которые они намъ завѣщали. Сципіонъ, подавляющій Аннибала и разрушающій Карѳагенъ, вовсе не такой герой, какого я желалъ бы выставить образцомъ для Эмиля. Всѣ мои усилія, напротивъ, клонились бы къ тому, чтобъ дать ему понять, что пораженіе понесенное изъ уваженія къ чувству справедливости стоитъ несравненно выше успѣховъ оружія и что истинная слава неразлучна съ величіемъ души. Знаешь ли, сказалъ бы я ему, когда Римъ дѣйствительно побѣдилъ Карѳагенъ? Онъ побѣдилъ его въ тотъ день, когда Регулъ вѣрный своей клятвѣ, не взирая на настоянія друзей своихъ, жены и дѣтей, одинъ снова отправился въ Африку. Онъ зналъ что идетъ на смерть, и между тѣмъ, все таки шелъ. Римская честность въ этотъ день показала себя выше честности пунической. Все остальное было лишь дѣломъ времени; Карѳагенъ долженъ былъ погибнуть.
Римская республика въ лучшія свои времена представляетъ намъ, безъ сомнѣнія, много возвышенныхъ и благородныхъ характеровъ. Но то ли мы видимъ въ эпоху ея упадка? Объясняя Эмилю причины успѣховъ диктатуры, я обращалъ бы вниманіе его именно на отсутствіе гражданскихъ доблестей. Я на опасаюсь внѣшнихъ опасностей, которымъ можетъ подвергаться свобода, мнѣ не страшны Тарквиніи, ни Порсены у воротъ Рима, пока существуютъ Муціи Сцеволы. Чего я всего болѣе опасаюсь въ судьбахъ народовъ — это приниженія общественной совѣсти.
Тираны — въ насъ какихъ и тутъ-то противъ нихъ и надо бороться. Къ чему послужило Бруту и его сообщникамъ убійства Цезаря? Язва цезаризма была въ самомъ сердцѣ Рима.
Ты, замышляющій вырвать власть изъ рукъ диктатора, вырви прежде изъ собственнаго сердца высокомѣріе патриція, вырви, если можешь, изъ души твоихъ согражданъ пороки и слабости, призывающіе диктатора. Безъ этого подвиги личной энергіи быть можетъ и составятъ блестящую страницу въ исторіи, быть можетъ. они и отсрочатъ на немногіе годы роковую развязку, но они безсильны поднять страну.
Сколько печальныхъ эпизодовъ мрачатъ послѣдніе дни римской республики — жестокость военнаго деспотизма, проскирпціи, казни, рабское честолюбіе, продажность совѣсти, стала малодушныхъ и подлецовъ, которые всегда идутъ за колесницей побѣдителя. И не смотря на все изъ среды задавленной, униженной массы, выдаются по временамъ великіе характеры — какъ скалы, выдающіяся надъ мелководьемъ. Пока еще существуютъ въ обществѣ эти люди сильные своимъ убѣжденіемъ, дѣло свободы Рима еще не проиграно. Еще идетъ борьба, еще нѣтъ пораженія, нѣтъ конечной гибели. Послѣдняя надежда угасаетъ только, когда изнемогшіе отъ борьбы римляне безмолвно подчиняются обѣщающей имъ желанное спокойствіе диктатурѣ, которая усиливается съ каждымъ днемъ сознаніемъ своей все болѣе и болѣе упрочивающейся безопасности. Правленіемъ наиболѣе опаснымъ для величія Рима — былъ смягченный деспотизмъ Августа.
Народное честолюбіе можетъ долго витать себя странными обольщеніями. Народъ считаетъ себя избранникомъ изъ народовъ, народомъ царей. Его орлы торжествуютъ за предѣлами отечества, онъ какъ и во дни прежней славы побѣждаетъ по временамъ варваровъ. За него боги, сивиллины книги, памятники его искусства и величественныя зданія, которыя привлекаютъ въ Римъ толпы иностранцевъ. Онъ заново отстроилъ свой вѣчный городъ. Но ни войска, ни крѣпости, ни храмы не спасутъ народъ отъ упадка. Капитолій пережилъ римлянъ.
Я скажу всего нѣсколько словъ о поэтахъ времени Августа. Виргилій и Горацій, безспорно поэты, которыхъ всего чащедаютъ въ руки юношества, не смотря на то, что и тому и другому часта недостаетъ достоинства. Никогда еще никто не замѣтилъ юношеству, что идея Энеиды могла родиться только во время паденія республики. Она никогда не пришла бы на умъ поэту лучшихъ временъ этой эпохи. Эней — вождь-воплощеніе цѣлаго народа, вождь спаситель и родоначальникъ поколѣнія вождей. На подобныхъ произведеніяхъ лежитъ печать вѣка, печать другой эпохи; хороши ли они или дурны въ отношеніи искуства, но они бросаютъ свѣтъ на настроеніе умовъ и указываютъ на перерожденіе, произведенное даже въ избранныхъ людяхъ — диктатурой.
Превосходнѣйшіе стихи въ мірѣ не искупятъ подлость. Низкая лесть, корыстныя похвалы, которыми латинскіе поэты осыпали Августа, подали развращающій примѣръ ихъ послѣдователямъ. Сами того не подозрѣвая, эти поэты создали профессію офиціозныхъ писателей. Однако Виргилій и Горацій князья въ этой професссіи, послѣ нихъ пошли одни лакеи.
Заключаю. Изученіе древности приноситъ совершенно различные плоды, смотря по тому какъ оно ведется. Поклоненіе древнимъ писателямъ безграничное, не провѣренное критикой ведетъ, какъ и всякое идолопоклонство къ одному результату: оно съуживаетъ мысль унижаетъ человѣка. Тиранія воспоминаній, міра фантазіи, звучныхъ «стиховъ, книгъ равно опасна для юношества, какъ и тиранія школьнаго педагога. Меня ни мало не удивляетъ, что въ числѣ учениковъ грековъ и римлянъ иные ищутъ въ ихъ литературахъ оружія чтобы защищать отживающія идеи, а другіе въ нихъ же берутъ оружіе для борьбы за свободу.
Не смотря на всѣ наши недостатки, мы лучше людей древняго міра; мы можемъ упасть такъ же низко какъ они, но въ насъ есть „сила снова подняться. Мы не имѣемъ права гордиться, какъ заслугой тѣмъ, что мы выше ихъ совѣстью. Мы пришли послѣ нихъ и же насъ лежитъ долгъ быть честнѣе, чѣмъ наши предшественники. Сознаніе общественнаго долга развивается вѣками, такъ же какъ и сознаніе истины. Кто можетъ добросовѣстно отрицать поднятіе нравственнаго уровня современной цивилизаціи. Я не думаю утверждать, что въ наше время болѣе героическихъ характеровъ, болѣе добродѣтелей, болѣе энтузіазма — конечно нѣтъ; но понятіе справедливости, но уваженіе къ правамъ личности распространились на большую часть человѣчества, нежели на времена грековъ и римлянъ. Мы чувствуемъ себя связанными общимъ чувствомъ человѣчества съ людьми другихъ сословій, другаго общественнаго положенія, другой крови, другаго цвѣта кожи и другаго климата. Мы люди — и менѣе чужды всему человѣческому, нежели греки и римляне.
