Терпеливая Россия. Записки о достоинствах и пороках русской нации - Николай Гаврилович Чернышевский
Таким образом, вместо того, чтобы поднимать родную промышленность, протекционизм ослабляет и портит ее. Таможенные доходы при протекционном тарифе также уменьшаются, потому что оборот внешней торговли бывает мал. Протекционизм относительно обеих своих целей производит действие, противное тому, какого желал. Мало того, что доход государства уменьшается: расходы по содержанию таможен страшно увеличиваются на усиление пограничной стражи, но контрабанда представляет столько выгод, что при всех преследованиях чрезвычайно развивается. В народе является наклонность обманывать правительство, потому что обман легок. Контрабандисты и их патроны умеют избегать наказаний; между тем честные люди вследствие таможенного надзора подвергаются стеснительным обыскам.
Таким образом, коренными чертами протекционизма являются следующие факты: 1. Цель, им предположенная, не достигается на практике; 2. Мелочный надзор вводит государство в лишние расходы; 3. Жизнь отдельных людей подвергается мелочным стеснениям; 4. Легкость обмана развивает в нации наклонность к нему.
Возьмем другой пример – закон, определяющий норму процентов по займам между частными лицами: в его действии мы увидим те же черты: 1. Вместо того чтобы удерживать проценты на низкой норме, он поднимает ее, затрудняя сделки между людьми, ищущими денег и дающими; 2. Вводит хлопотливый надзор, обременяет полицию и судебные места делами, расходы казны возрастают; 3. Частные люди подвергаются стеснению; 4. Обман легок: нужно только приписывать проценты к капиталу; в народе развивается наклонность обходить закон и обманывать правительство.
Следует ли из неудачи, какую терпит регламентация в своем стремлении увеличить государственные доходы, поднять национальную промышленность и понизить кредитный процент, что сами по себе эти стремления дурны или цель их не достижима? Напротив, цели хороши и достижимы, только нужны другие средства для их достижения. Пусть правительство улучшает пути сообщения, охраняет безопасность лиц и собственности, – тогда промышленность будет развиваться; пусть оно облегчит и обеспечит взыскания по кредитным обязательствам, и тогда процент займов понизится. Из того, что регламентация вредна, не следует, чтобы правительство не могло найти других законодательных мер, ведущих к тому же, что безуспешно хотела и не умела делать регламентация.
Теперь посмотрим, каковы последствия дельного (и разумного) закона. Положим, что издано правило, по которому запрещено в питейных заведениях принимать в залог вещи. Каковы будут последствия этого правила при сколько-нибудь порядочной администрации? 1. За питейными заведениями уже и без того должна бы была наблюдать полиция; следовательно, хлопоты ее не увеличатся от нового положения; напротив, соблазн предаваться пьянству и соединенному с ним буйству сократится; следовательно, и хлопоты полиции при новом правиле будут меньше, нежели до него, – иначе сказать, государственные расходы сократятся. 2. Каждый благоразумный человек будет находить выгоды в поддержании нового правила; стало быть, в народе явится вовсе не желание обходить закон и обманывать власть, а напротив, стремление помогать власти в исполнении закона. Общий голос будет немедленно указывать полиции те из питейных заведений, которые захотели бы нарушить закон. 3. Жизнь частных людей нет нужды подвергать мелочному розыску; полиция не имеет надобности останавливать человека на улице и спрашивать: куда ты идешь, не в питейное ли заведение? И зачем ты несешь с собой эту вещь, не за тем ли, чтобы променять ее на вино? Преступление в нарушении закона ловится только при самом факте нарушения, и стеснению подвергаются исключительно только нарушители закона и только в самую минуту нарушения. 4. При уменьшении развратного пьянства уменьшается число поводов к убийству, воровству, беспорядкам, уменьшается число поводов к семейным неприятностям и возникающим из них делам; потому каждое дело, возникающее из поимки виновного в промене вещей на вино, предотвращает сотни уголовных, полицейских и тяжебных дел.
Можно набрать множество примеров подобных законов, которые заслуживают в настоящее время имени дельных и разумных. Общими признаками всех их должны служить: при них для администрации меньше хлопот, а для казны меньше расхода, нежели было бы без них; они прямо достигают той цели, к которой стремятся; надзор за их исполнением легок, так как при них для администрации меньше дела, нежели без них, следовательно они уменьшают зависимость частного лица и содействуют развитию в нем самостоятельности. Регламентация, как мы видели, имеет признаки противные: она не достигает своей цели, опутывает жизнь мелочным надзором и развивает качества, делающие нужным усиление административного контроля; наконец она обременяет администрацию и убыточна для казны.
* * *Экономисты отсталой школы не умели заметить этой разницы и вместо того, чтобы хлопотать о заменении экономической регламентации разумным законодательством, стали просто толковать о совершенном невмешательстве государства в экономические отношения.
В некоторых случаях отменение регламентации действительно не оставляло пробела в общественном устройстве; например, заграничная торговля по своему существенному характеру ничем не разнится от внутренней оптовой торговли, и с отменением протекционного тарифа не появляется нужды ни в каких новых законах, если законы относительно внутренней торговли удовлетворительны. Но один случай не может быть правилом для всех остальных, притом и в нем ненужность особенных законов условливается существованием удовлетворительных законов для того дела, к которому относится заграничная торговля, как часть к целому. А что, если какой-нибудь важный факт общественной жизни не имеет для себя законов?
Тут, конечно, открывается простор произволу и беспорядкам. Так и случилось относительно конкуренции, развившейся почти на наших глазах, уже после Адама Смита. Еще хуже бывает, когда средневековые учреждения, возникшие волей общества сообразно известным обстоятельствам, принимаются за натуральный, не подлежащий никакому изменению порядок вещей.
Таково положение поземельной собственности на Западе; она возникла из феодализма и в главной массе своей представляется остатком его. Теперь состав и потребности общества вовсе не те, как во времена феодализма; но давность времени заставила забыть об искусственном происхождении западной поземельной собственности, и отсталые экономисты всякое желание нового законодательства по этому важному предмету провозглашают нарушением естественного порядка. Что же хорошего может быть, когда под ложной маской натуральности остается среди нового общества средневековое учреждение? Будучи решительно противно потребностям нового времени, оно будет служить источником еще гораздо большего числа бедствий и худшей путаницы, нежели служило бы совершенное отсутствие всякого порядка.
Подобных учреждений в нынешнем экономическом устройстве Западной Европы еще больше, нежели таких
