Юрий Мухин - Отцы-командиры Часть 2
По-своему решила администрация села Голодьки Тетиевского района Киевской области. Вот что сообщил мне в своем письме житель Колесник Иван Сергеевич: «27 мая 1994 года останки комдива А. Д. Короткова перенесли из Черного леса, где он был расстрелян 3 февраля 1944 года, и захоронили со всеми почестями у памятника-мемориала павших воинов под Турсунским лесом». Несмотря на глубокую секретность происходившего в этом лесу, многие жители знали о расстреле и решили по-своему эту мрачную страницу истории тех грозных лет.
Всех участников тех памятных боев как магнитом тянуло в Лысянский район, чтобы не пригибаясь и не из окопа осмотреть места сражений, побеседовать с жителями и возложить цветы на могилы наших павших побратимов. Конечно, в этих местах сражалась не одна наша дивизия, но и потери дивизии были значительными. Только убитыми, по далеко не полным учетным данным, дивизия потеряла 355 человек, а всего в двух братских могилах села Босовка похоронены 874 человека, в Винограде 369. Только в Л ысянском районе в 40 населенных пунктах покоится прах 5.196 человек. А по данным Музея истории Корсунь-Шевченковской битвы, только в Звенигородском, Лысянском, Шполянском, Городищенском, Смелянском и Корсунь-Шевченковском районах похоронены в братских могилах 18 049 человек.
Были и у немцев здесь потери, и не малые. Один местный житель рассказывал мне в 1983 году о том, что при выходе из «котла» в февральских боях много немцев погибло в Лысянском районе. Их трупы долго не убирали, пока не похоронили всех погибших наших воинов. Все эти заботы по погребению в братские могилы были возложены на местных жителей — женщин, стариков и детей. После последовало приказание хоронить и немецкие трупы. На отрывку им братских могил уже не хватало сил, да и наступали теплые дни. Поэтому решили сбрасывать трупы в глубокую промоину. Потом обрушили стенки промоины и засыпали трупы. Через пару лет были сильные весенние паводки. Вешние воды размыли грунт и обнажили останки немцев. «Мы, пацаны, — рассказывал мне теперь уже взрослый мужчина, — из любопытства копались в останках в надежде найти оружие, ножи, фляги, зажигалки и т. д. и стали обнаруживать белые и желтые зубы в черепах, выбивали их, чтобы играть ими в «стукалочку». За этим занятием нас однажды застал местный киномеханик и предложил пропускать нас без билета за эти «желтые» зубы, на что мы охотно согласились. «Белые» он не брал.
Теперь я хотел бы коснуться вопроса применения оружия в боевой обстановке по своим нарушителям приказов. Мне, хотя и немного, довелось учиться по довоенным уставам. Помню утверждение командиров и преподавателей о том, что «последний патрон беречь для себя». За это определенно ратовали и политруки. Знали мы и о том, что по паникерам и трусам разрешено было применять оружие, чтобы навести порядок, как это было показано в кинофильме «Чапаев». «Паникеры и трусы должны истребляться на месте», — гласил приказ № 227. И далее: «Командирыроты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевых позиций без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо, как с предателями Родины…» Но если бы все, кто оказался в плену у немцев, пускали бы себе пулю в лоб, то насколько бы у нас увеличилось количество безвозвратных потерь, которых и без того более десятка приходится за каждого убитого немца? Ведь даже сын Верховного, командир батареи, не смог это сделать. Даже генералы далеко не все так поступали, попадая в плен, не говоря уже о раненых, потерявших сознание, изувеченных…
Теперь о применении оружия самим Коротковым. Я не знаю, как отнесся к этому Военный трибунал и рассматривался ли этот вопрос в ходе судебного разбирательства. К применению оружия по своим в ходе боя поначалу относились одобрительно. Позднее стали вникать, разбираться и требовать, чтобы подобные дела разбирал Военный трибунал и только он определял меру наказания. Мне известны несколько случаев, когда за необоснованное самоуправство командиры расплачивались штрафным батальоном, но иным это сходило с рук. Сразу после войны мне довелось год командовать 1 — й мотострелковой ротой 1-го гвардейского механизированного полка 1-й гвардейской механизированной дивизии. Это была именно та родоначальница советской гвардии, которая под командованием генерала Русиянова И. Н. из 100-й стрелковой дивизии в армии стала первой в гвардии. Потом она была развернута в 1 — й гвардейский механизированный корпус. Это редкость, но командовал дивизией и корпусом до конца войны один человек — генерал-лейтенант Русиянов. В то время еще было много ветеранов, которые помнили о том, что и этот генерал пользовался своим правом расстрела на месте. Может, по этой причине он был и обойден Геройством в ходе войны, однако в связи с каким-то юбилеем ему все же пожаловали эту высшую степень отличия 21.08.1972 года. Причиной такой длительной задержки могли оказаться и вышеназванные обстоятельства, тем более что и от командования он был отстранен сразу же после войны, направлен в академию, а окончив ее в 1949 году, проработал в аппарате МО только четыре года и в 53 году был отправлен в отставку. Хотя прожил он еще 31 год до своей кончины в 1984 году. У людей, лично применявших оружие в бою против своих военнослужащих, потом оказывались психические отклонения. Это далеко не то, что стрелять по противнику в разгар боя. Мне самому приходилось иногда приводить солдат в повиновение предупредительными выстрелами, но над их головой, и это давало положительные результаты Если рассматривать ответственность Короткова за отход полков, то читатель уже знает, с чем мы вступили в тот бой и какой исход его можно было ожидать. Ведь не расстреляли же командира соседней дивизии, которая оказалась в окружении, а даже якобы наградили за бои в окружении и выход из него.
Когда вся наша страна отмечала 50-летие Победы, я очень внимательно следил за многосерийным кинофильмом, созданным на основе нашей и немецкой кинохроники. Именно в той серии, которая была посвящена итогам Корсунь-Шевченковского сражения, были показаны кадры, как Гитлер вручает Рыцарские Железные кресты своим трем генералам за то, что они вывели 30 тысяч солдат из того котла, оставив все вооружение и боевую технику. Их Верховный награждает за поражение в этом сражении, а мы расстреливаем своего комдива в конечном счете за выигранную операцию в целом. Ведь и у немцев тоже был строгий приказ Гитлера «ни шагу назад» за отход от стен Москвы, тоже вводились заградительные отряды. Приоритет в этом на их стороне, мы только повторили этот опыт год спустя под Сталинградом.
И последнее. Начальнику штаба подполковнику Хамову П. Ф. первоначально вменялась в вину потеря управления в бою и намечалась «вышка». Но после признания вины комкора степень наказания была снижена. После штрафной роты он был восстановлен в воинском звании, сражался до конца войны, проходил службу в послевоенное время, окончил Академию Генерального штаба, произведен в генералы, преподавал в академии стратегию, защитил диссертацию, длительно работал в Генеральном штабе. Но на протяжении всех послевоенных лет его угнетало сознание того кошмара в предъявленном первичном обвинении — измене Родине — с вытекающими из этого последствиями.
Ю. И. МУХИН. Как штатского человека, как человека, за зарплату которого содержится армия и ее кадровое офицерство, меня бы больше устроило, если бы П. Ф. Хамова всю жизнь мучил не страх, что его могли расстрелять, а совесть, что из-за его, начальника штаба дивизии, вины, дивизия потеряла почти две тысячи человек, доверенных обществом ему под команду. Но Лебединцев об этих переживаниях Хамова не вспоминает. Что поделать — это кадровые офицеры, им главное свои жизни спасти, а что касается солдат, то «бабы новых нарожают».
Александр Захарович сетует, что вот Сталин их, офицеров, не обучил и были они безграмотными, а Член Военного совета накануне боя к ним в дивизию не приехал и взамен пьяных кадровых офицеров оборону не организовал. И в связи с этим мне вспоминается следующее.
В конце 70-х годов наш завод попал в тяжелейшее положение по вине директора завода. Будучи хамом с подчиненными, он, как водится, был угодлив к начальству и боялся ему перечить. А завод строился ускоренными темпами, печи вводились в строй, а строительство цехов, которые должны были бы обеспечивать их работу, откладывалось «на потом». Директору надо было бы пойти к министру, стукнуть кулаком по столу и отказаться строить завод таким образом. Но, повторю, он был слаб духом и начальству не возражал. Если сравнить ситуацию с войной, то директор, не имея артиллерии, гнал пехоту на неподавленные пулеметы. Завод попал на несколько лет в тяжелейший кризис — с большим количеством печей выплавлял металла меньше, чем когда у него печей было меньше.
