Немецкая русофобия и её причины. Философия, история, политология - Штефан Боллингер
До тех пор, пока немецкие товарищи и ГДР с готовностью учились у «старшего брата», отношения были превосходными. Но стоило ведущим немецким политикам – а это касалось как Вальтера Ульбрихта, так и Эриха Хонеккера, – начать жить своим умом и проявлять инициативу, Москва настораживалась. Тем не менее ГДР превратилась в подобие советской модели, пусть и с ярко выраженной национальной спецификой, которая сделала немецкую попытку строительства социализма, по крайней мере, в 1960-х – 1970-х годах значительно привлекательнее советской. Так мог работать реальный социализм – под защитой Советского Союза, с ограниченными, не всегда выгодными для ГДР экономическими связями, с чёткими предписаниями, касающимися внешней политики и безопасности и по меньшей мере эпизодическим мощным влиянием на внутреннюю политику. Трижды судьба ГДР была поставлена на карту. Дважды советские танки, списание задолженностей и кредиты помогали спасти ГДР: в 1953 и 1961 годах.
Лишь в 1989 году ГДР оказалась настолько обременительна для занятого перестройкой руководства СССР, что оно было готово отпустить её на запад, лелея мечту об объединённой Германии, сильной, но по возможности нейтральной. Предполагалось, что такая Германия будет более выгодна Советскому Союзу. Объединение состоялось, пришедшие к тому времени в упадок советские республики получали финансовую и материальную помощь из ФРГ. Однако в итоге Советский Союз утратил свой статус сверхдержавы, новые элиты избрали путь к капитализму, возглавив страны второстепенного значения, чем охотно воспользовался Запад – и ФРГ вместе с ним. Лишь в начале нового века Москва вернулась на мировую арену и, как минимум с момента украинского кризиса, вновь находится в конфронтации с Западом, с США и, не в последнюю очередь, с ФРГ. Такой вот порочный круг.
Другая сторона медали – отношения Советского Союза с Федеративной Республикой Германией. В 1940-х – 1950х годах она стала мишенью для агитации со стороны Москвы. Существование советской оккупационной зоны было делом решённым, однако Сталин желал обрести власть над всей Германией. Поэтому он не хотел раскола страны и основания отдельной Германии, занимающей примерно четверть от старой площади, поэтому сделал так много для предотвращения её подчинения Западом. Советский Союз понимал: закрепление ФРГ в западном блоке, таком как ЕОС или НАТО, и создание западногерманских дивизий надолго поставит крест на собственных стратегических амбициях СССР. Ради этих планов Москва, как показала «Нота Сталина» 1952 года, была готова даже пожертвовать ГДР[221]. Но и агитация, и ноты пропали втуне. Федеративная Республика Германия твёрдо решила играть роль антикоммунистической и антисоветской, склонить к этому свой народ, манипулируя им, если будет нужно, при помощи СДПГ, и всеми средствами пресечь последние попытки сопротивления со стороны коммунистов.
ФРГ всегда строила свои отношения с Союзом с оглядкой на другую часть Германии. Начиная с 1949 года, германско-советские отношения носили амбивалентный характер: с одной стороны – безоговорочная дружба, сотрудничество, обеспечение существования ГДР, с другой – политика ФРГ в отношении СССР, вынужденная, основанная на здравой оценке сил, и первое важнейшее событие в этом направлении, то есть поездка К. Аденауэра в Москву.
Конфронтация ФРГ и Советского Союза, непреходящий ужас перед «совьетс» – «советами», как их часто именовал канцлер Аденауэр, вскоре ушли на второй план. В ФРГ понимали, что до тех пор, пока освободительная миссия на Востоке не будет начата, компромисс с ведущей восточной державой необходим. Без благоволения Москвы ФРГ никак не могла реализовать свои интересы в Восточной Европе, в первую очередь экономические. Какое бы то ни было взаимодействие с ГДР без этого казалось невозможным. Именно потому поездка канцлера в Москву в 1955 году имела для Германии огромное значение.
Советское правительство пригласило федерального канцлера, преследуя конкретную политическую цель. Все попытки Москвы удержать ФРГ от вступления в западный военный блок потерпели неудачу. Необходимо было искать пути нормализации отношений. «Исторический опыт учит, что сохранение и укрепление мира в Европе в решающей степени зависит от наличия нормальных, хороших отношений между советским и германским народами», – аргументировала Москва. «С другой стороны, отсутствие таких отношений между обоими народами не может не порождать беспокойства в Европе и не усиливать общей международной напряжённости. Такое положение выгодно только агрессивным силам, заинтересованным в поддержании напряжённости в международных отношениях. Между тем тот, кто хочет сохранения и укрепления мира, не может не желать нормализации отношений между Советским Союзом и Германской Федеральной Республикой.
В такой нормализации отношений между СССР и Германской Федеральной Республикой заинтересованы более всего народы Советского Союза и Германии. Известно, что в те годы, когда между нашими народами существовали дружественные отношения и сотрудничество, обе страны извлекали для себя большую пользу. И, наоборот, враждебные отношения и во́йны между нашими народами, имевшие место в прошлом, приносили им неисчислимые бедствия, лишения и страдания»[222].
То, что Аденауэр принял приглашение, несомненно было ловким ходом – он понимал, что с Москвой можно вести диалог, что она, при сравнительно приемлемых уступках, может пойти ФРГ навстречу. Итоги его визита были положительными. «Мы договорились установить […] дипломатические отношения и обменяться послами между нашими двумя странами. Это условие парламентского соглашения мы посчитали целесообразным по двум причинам. С одной стороны, судьба оставшихся в Советском Союзе немцев – человеческая проблема, глубоко затрагивающая весь наш народ, с другой – установление дипломатических отношений с Советским Союзом поднимает важные политические вопросы, особенно касающиеся так называемой ГДР»[223].
Эта поездка пополнила список удач ФРГ – после недавно обеспеченной интеграции с Западом наступила нормализация отношений с Советским Союзом. То обстоятельство, что интернированные немецкие военнопленные были между делом переданы не ГДР, а Аденауэру в качестве «утреннего дара» [в средневековой Германии имеющее особый правовой режим имущество жены, передаваемое мужем в первый день супружеской жизни – прим. пер.] могло только польстить самолюбию Западной Германии и заставило сконфуженно замолчать СЕПГ (хотя именно она провела бо́льшую часть работы по убеждению в необходимости освобождения этих немцев[224]). В то же время договорённость с Советским Союзом
