Немецкая русофобия и её причины. Философия, история, политология - Штефан Боллингер
Решающим в судьбе двух государств должно было в итоге стать преодоление тех глобальных изменений, которые с конца 1960-х годов ставили под сомнение прежние пути развития. В 1989 году ГДР и ФРГ находились в центре внимания противостоящих систем. ГДР в лице её политического руководства и граждан должна была сделать выбор между радикальным просоциалистическим обновлением, попыткой изолироваться как позднесталинистическая страна «в цветах ГДР», и сценарием растворения в Западной Германии. Так называемая «мирная революция» открывала две возможности – обновление социализма или объединение с капиталистической ФРГ. Итог – Германия под эгидой капитализма – изначально не был для большинства ни ожидаемым, ни желанным. Однако это случилось, как случился распад восточноевропейского блока социалистических государств, возглавляемого Советским Союзом. Для многих левых это означало поражение, но у других, наконец, появилась возможность стремиться к социалистической цели или, по крайней мере, к социалистической утопии, не обременённой противоречиями, ошибками, недостатками и преступлениями государств, строивших реальный социализм.
Ключ к единству находится в Москве – а ГДР осталась ни с чем
Защищая своё отечество и другие народы, подвергшиеся нападению, Советский Союз закончил свой победный марш на берегу Эльбы. Он был победителем и освободителем одновременно, даже если некоторые освобождённые граждане поначалу не испытывали к нему чувства благодарности. Оккупация оставалась оккупацией. Представителям нового порядка тоже были не чужды мысли о мести, порывы ненависти и злоупотребление своими полномочиями. Но одно было понятно многим, включая и немцев: с Востока пришла не просто великая держава, а – как её ни расценивай – альтернатива общественному строю. Она не только поставила под сомнение фашизм, его силовые структуры и идеологию, но и подняла, что было важнее всего, вопрос о будущем капитализма. Однако несла ли эта держава социализм и насколько последовательно она это делала, оставалось неясным в течение ещё более чем десяти лет. Это не помешало немецким политикам составить своё мнение о намерениях Москвы и действовать соответствующим образом. Одни действительно хотели видеть в советских солдатах носителей социализма, другие как раз этого и боялись и быстро обрели готовность вернуться к военному противостоянию. Их союзники, начиная войну, на тот момент холодную, были ещё более радикально настроены по отношению к «красной угрозе». Уже спустя несколько месяцев после окончания Второй мировой войны будущий руководитель западной Германии, Конрад Аденауэр, занял непоколебимую позицию по отношению к судьбе Германии, а также угрозам и соблазнам, исходившим с Востока. Интервью, данное им в октябре 1945 года, не оставляло сомнений: «Оккупированная Россией часть потеряна для Германии на неопределённое время. […] Если будет создано Рейнско-Рурское государство, обособленное от других частей Германии, то сразу возникнет вопрос, что с точки зрения государственного права будет с частями Германии, расположенными у северной и у южной границ этого Рейнско-Рурского государства. Россия, в соответствии со своими империалистическими тенденциями, тут же заявит, что оккупированная ею часть, половина прежней Германии, это Германская Империя. Три разделённые части – не российские оккупационные зоны – будут автоматически стремиться к объединению с прежней империей, оккупированной Россией. И повернутся лицом к Востоку, а не к Западу. Необходимо в государственно-правовом отношении оставить вместе те три части, оккупированные не Россией, которые возникнут в случае создания Рейнско-Рурского государства»[214]. Фактически именно вопрос о позиции Германии по отношению к Советскому Союзу и его западным союзникам стал определяющим для будущего Германии как единого нейтрального государства или государства, разделённого на части.
Однако советское руководство во главе с И. В. Сталиным постаралось не дать сложиться такому впечатлению. Оккупация востока Германии и её последствия (меры, принятые в соответствии с постановлениями Ялтинской и Потсдамской конференциями, полный демонтаж прежних государственных структур, а также, и не в последнюю очередь, случаи злоупотребления советскими солдатами своей властью по отношению к гражданскому населению, особенно к женщинам) сделала своё дело, способствуя возникновению и укреплению соответствующих настроений. Даже умные, образованные советские «культурофицеры», советские продовольственные поставки и скорая нормализация антифашистской политической и культурной жизни, чему способствовала оккупационная власть, мало что могли в этом изменить[215].
При этом концепция политического развития послевоенной Германии, привнесённая оккупационной властью и коммунистами, по сравнению с коммунистической политикой довоенного времени была значительно в большей степени самокритична[216]. Москва предписала ведущим политикам КПГ ни в коем случае не пропагандировать социализм как цель. Напротив, как гласило обращение КПГ к советскому народу от июня 1945 года, было бы неверно «навязывать Германии советскую систему […], поскольку этот путь не соответствует нынешним условиям развития Германии. Мы скорее придерживаемся той точки зрения, что важнейшие интересы немецкого народа в нынешней ситуации предписывают для Германии иной путь, а именно путь установления антифашистского, демократического режима, парламентско-демократической республики со всеми демократическими правами и свободами для народа»[217].
Соответственно, сформулированная членом правления партии Антоном Аккерманом идея «особого немецкого пути к социализму» предлагала, можно сказать, национально окрашенную концепцию рассчитанного на длительный срок общественной трансформации на востоке Германии, а в перспективе – и по всей стране[218]. Это соответствовало представлениям И. В. Сталина о народно-демократических революциях в Восточной Европе, интересах безопасности Советского Союза, недопущении вероятных международных конфликтов с прежними союзниками и возможности строительства социализма в долгосрочной перспективе[219]. Скорое начало новой войны между прежними союзниками не могло помешать и даже отчасти способствовало осуществлению этой концепции. Но обе стороны вскоре отбросили осторожность и, прибегнув к абсолютно недвусмысленным политическим решениям и демонстрациям военной силы, обеспечили безальтернативность путей развития в долгосрочной перспективе. В конечном счёте холодная война и упрочнение сталинской власти положили конец надеждам на особый политический путь Восточной Европы. Предполагалось, что на этой территории будет существовать только одна модель – советская, и каждое отдельное государство и каждая коммунистическая партия в интересах «великого дела» должны были подчиняться Советскому Союзу и КПСС. Этот курс был взят Восточной Европой и коммунистическими партиями в 1948 году, когда холодная война уже шла полным ходом. [После Фултонской речи Уинстона Черчилля, произнесённой 5 марта 1946 года в Вестминстерском колледже в Фултоне, штат Миссури, США – Прим. ред.].
Следствием этой конфронтации мирового масштаба стал раскол Германии и образование двух отдельных государств. Мнения о том, какую позицию следует занять по отношению к великой восточной державе, ставшей вскоре сверхдержавой, разошлись.
Тем не
