Николай Костомаров - Руина, Мазепа, Мазепинцы

ких нарушений козацких вольностей от царского величества не

было, как вымышляли изменник Бруховецкий с архиереем Мефодием

и Ваською Дворецким, что если были воеводы и ратные люди в

малороссийских городах для обороны малороссийских жителей от

бусурман, так это делалось по челобитию его ж, вора и

клятвопреступника Ивашки Бруховецкого, а коли из того что противное

сталось, то всетаки сталось то через него и по его челобитию.

Последовала Демьяну Многогрешному и царская грамота от 1-го декабря: государь убеждал наказного северского гетмана <не верить бого-

сварным прелестям Суховеенка и его союзника Калги-салтана, но

побивать где возможно богопротивных агарян и не слушать пусто-

душных слов плутов, когда они, ревнуя изменникам, учнут добрых

людей возмущать воровскими вымыслами.

Почти одновременно, как вел Дорошенко сношения с

Шереметевым, были у него другим путем посредствующие сношения

с московским правительством через русского шляхтича Феофила

Бобровича. Этот шляхтич по царскому указу вел их в Гадяче

чрез посредство гетманского-брата Андрея. Главное требование

гетмана Дорошенка, сообщенное через брата его Андрея, было

такое же, как и в сношениях гетмана с Шереметевым: чтоб в

малороссийских городах не было воевод и царских ратных людей, но на этот раз не исключался и Киев, тогда как в сношениях с

Шереметевым Дорошенко допускал в этом городе воевод. Андрей

Дорошенко от имени своего брата говорил Бобровичу: <по нашему

извечному обычаю, где живут козаки, там не должно быть воевод; в большом городе - полковник, в меньшем - сотник или атаман, а над всенародьем - войт. Если царь это примет, то гетман тотчас, пойдет в поход на соединение к Ромодановскому по царскому

указу. Мы не так, как прежние гетманы: не хотим от государя

вымогать денежной и соболиной казны; служить хотим вечно и

быть готовыми против всякого государева недруга, за одни только

за свои вольности, а из царской казны не хотим брать ни копейки.

С поспольства же сами будем отбирать подати и посылать

государю. Под властью Польши быть ни за что не хотим и просим, чтоб Киева не отдавали полякам>.

И все козаки в Гадяче особенно горячились за Киев: <Киев -

кричали они - наша матерь! Своими головами ляжем, а Киева

королю не отдадим! Будет великий государь велит из Киева своих

ратных вывесть, так мы и сами его отстоим, а Киевом ляхам не

владеть>.

- Мы этим перемирия меж государями не нарушим, если от

ляхов станем выбиваться, - говорил Андрей Дорошенко. - Пусть

великих монархов послы съезжаются и договариваются о вечном

покое, а гетман будет просить, чтоб великий государь не уступал

Киева в сторону королевскую; если ж упором ляхи придут к Киеву

143

и в Украину, станем обороняться саблею. В те поры ляхи станут

скорее с царским величеством мириться и сердце их Бог так

смягчит, что они и сами от нас отступятся.

После таких переговоров Феофил Бобрович разослал 23 ноября

в малороссийские города универсал духовного и мирских чинов

людям, убеждая народ оставаться в верности царю, не поддаваться

на прелесть врага Суховеенка, а держаться Дорошенка. Вслед

затем он уехал в Москву хлопотать о подкреплении вольностей

Войску Запорожскому.

Итак, после уничтожения Бруховецкого на левой стороне

Днепра явилось разом три искателя гетманского достоинства: Дорошенко, Многогрешный и Суховеенко. Первые два домогались

получить гетманскую власть от руки царя. Если бы Дорошенку, бывшему уже гетманом на правой стороне Днепра, удалось

получить гетманство на левой, то этим сама собою фактически па-‘

рализовалась бы сила Андрусовекого договора. Обе стороны

Украины, разделенные этим договором, соединились бы снова

воедино. Дорошенко был бы разом подданным двух государей: польского короля.по гетманству на правой стороне и московского

царя по гетманству на левой. Явление было бы странное, а между

тем оно было близко к осуществлению; но еслиб оно

осуществилось, то, конечно, не могло бы иметь никакой прочности. Едва

ли бы согласились на это поляки, а если бы и согласились в

виду каких-нибудь тайных надежд, то всетаки такое явление

стало бы источником новых беспокойств и войн. У малороссиян

накипело чересчур много ненависти к полякам, и народное

восстание, еще не угасшее вполне, разгорелось бы снова на правой

стороне, а левобережные козаки, подчиненные одному гетману с

правобережными, стали бы содействовать своим

соотечественникам; не мог бы оставаться в этой народной борьбе безучастным

и Дорошенко, как правитель края на обеих сторонах Днепра; втянулось бы в эту борьбу и Московское Государство, хотя бы и

против собственного желания. Дорошенку да и вообще

малороссиянам, не освободившимся совершенно от польских притязаний, очень хотелось завлечь московское государство в войну с

Польшею. Уже и теперь Дорошенко, через посредство своего брата

Андрея, заявлял московской стороне, чтоб не ставили козакам в

вину, если начнут воевать с ляхами. В Москве все понимали, но

возобновлять войны с Польшею не хотели и, лаская Дорошенка, мало на него полагались и рассчитывали. Его уверениям в

готовности служить верою и правдою православному царю нельзя было

доверять уже и потому, что его поступки не удовлетворяли прямым

требованиям московского государя. Дорошенко не отпустил на

свободу схваченных народом и отданных ему царских воевод, а

потащил их на правую сторону Днепра. На неоднократные просьбы

144

московского правительства отпустить их отделывался он

обещаниями, на самом же деле держал пленных воевод в городах

правобережной Украины под караулом, а двух, Скуратова и Клока-

чева, в оковах. Сверх того, архиепископ Лазарь Баранович

сообщал в Москву, что к Дорошенку приезжал недавно опять

турецкий посланец - узнавать в Украине, вся ли старшина желает

поступить под власть турок. Все отвечали, что желают. Такие

слухи были поводом, что, несмотря на переговоры Бобровича о

гетманстве Дорошенка на левой стороне Днепра, в Москве

склонялись более к мысли учинить там гетманом Демьяна Игнатовича, тем более, что избрание этого человека в гетманы левой стороны

Днепра не вело за собою прямых поводов к нарушению перемирия

с Польшею, чего так хотело избегнуть московское правительство.

Демьян показал свою преданность Москве, отпустивши всех

царских людей, содержавшихся под караулом в Борзне, Соснице и

Погаре, тогда как Дорошенко, не увольняя пленных воевод, величался перед царскими гонцами, что он довольно угодил царю

и тем, что не отдал этих пленников татарам. За Демьяна

Игнатовича горою стоял Лазарь Баранович, умевший пленить царя

Алексея Михайловича своими красноречивыми писаниями и при-

обресть в Москве уважение. И Шереметев с своей стороны ласкал

Демьяна Игнатовича, назьшал своим приятелем и хорошо

отзывался о нем в своих отписках в Малороссийский приказ. Сам

Дорошенко, хотя и соперник Демьяну по искательству гетманства, наружно относился к нему без враждебности, писал к нему, уговаривал быть верным московскому царю, громить неверных и, не

подавая вида, что желает быть на левой стороне вам гетманом

вместо него, уверял только, что он правою стороною Днепра готов

отдаться в подданство царю, лишь бы не было в украинских

городах воевод и царских ратных людей. Два претендента на

гетманское достоинство заискивали у одного и того же государства; третий, Суховеенко, был противником и польской, и московской

власти, не твердил ни о какой протекции, хотел независимой

вполне Украины и опирался на союз с Крымом. Он стоял на восточной

стороне Малороссии, в урочище Липовой Долине, вместе с Кал-

гою-салтаном, у которого, если только верить ему самому, была

огромная сила. На стороне Суховеенка были полки: Полтавский, Миргородский, Лубенский и Переяславский. Враг и Демьяна

Игнатовича, и Петра Дорошенка, Суховеенко всю осень пытался

привлечь к себе северную часть левобережной Малороссии, остававшуюся в покорности Демьяну; ему это не удавалось: и в

конце декабря обратился он на Дорошенка. Переправившись через

Днепр, Суховеенко бросился на Чигирин, но Дорошенко уже

заранее проведал его намерение, ожидал его прихода и расположил