Юрий Комов - Портреты без рамок
Джейн стала заниматься балетом, входила в форму. Рождение ребенка, по собственному признанию, сделало ее менее эгоистичной, она стала «больше любить людей, чувствовать, что все они тесно связаны». Как раз в это время она много читала о Вьетнаме, беседовала с французскими радикалами, встречалась с американскими дезертирами, даже с представителями Вьетконга, приезжавшими в Париж. Многое еще было не понятно, но она видела, как растет в ней интерес к активной политической жизни.
Когда предложили сниматься в картине режиссера Сидни Поллака «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?», не раздумывала ни минуты: была в восторге от сценария — теперь, как и отец в «Гроздьях гнева», могла рассказать о судьбах обездоленных в страшные 30-е годы, когда вся Америка, казалось, была вовлечена в сумасшедший танцевальный марафон за выживание. И ничего от прошлых сексуальных эскапад в картине не было, хотя договор с ней, учитывая скандально громкое имя, заключали как с суперзвездой: гонорар составил 400 тысяч долларов плюс процент от проката.
С Вадимом Джейн, по собственной инициативе, собиралась расходиться. Дом начал раздражать ее, «рабой» быть уже не хотела. В фильме играла с новым чувством большой ответственности за первую серьезную роль. Нью-йоркские критики назвали ее лучшей актрисой 1969 года. Самой еще необходимо было разобраться в огромном количестве вопросов: хотелось побыть одной. Решила совершить путешествие в Индию. Первое время останавливалась в дорогих отелях. Потому, видя вокруг ужасающую нищету, чувствовала себя виноватой, хотел, помочь несчастным. Начала встречаться с простыми людьми всех каст, посещать их дома. Затем отправилась в крошечный Сикким в Восточных Гималаях — о чем только не разговаривала с американскими хиппи! Более 10 тысяч их тогда, по вполне официальным данным, искало в Индии панацею от болезней западной цивилизации. Такие «исходы» пропагандировала четверка «Битлз» и коллега-актриса Миа Фэрроу. И все же пассивное созерцание мира, поиски нирваны ее не устраивали. Возвратилась в Лос-Анджелес. Дома поразила вдруг нищета и бесправие американских индейцев, не где-то далеко, а здесь, в Америке, которую им пришлось уступить белым пришельцам. «Что я могу сделать для своих соотечественников?» — задавала себе вопрос. Мучилась. Вовсе странные, казалось бы, мысли приходили в голову «секс-котенку» (помните?). Годы жизни с Вадимом, как представлялось теперь, прошли словно в летаргическом сне — интеллектуальном и эмоциональном. Но она понимала, что пока это только порыв — не хватает знаний. Она глотала политическую литературу хотела наверстать упущенное время. Жаждала активной деятельности — не просто быть меценатом, жертвующим от больших доходов на либеральные мероприятия, не самой оказаться в гуще беспокойных людей, понять, чего они добиваются.
Приняла решение поездить по Америке, увидеть все своими глазами. Это было необычно — голливудских звезд (в дорогих мехах и бриллиантах) не увидишь на дорогах, в «глубинке». Она путешествовала в потертых джинсах, без косметики на лице, простоволосая, и не в лимузине, а автостопом. Сопровождала ее старая знакомая Элизабет Вейланд, член Французской компартии. Элизабет была наполовину русской, наполовину итальянкой. По-английски не говорила, в Америке — в первый раз.
Перед тем как отправиться в путь, случайно оказалась на вечеринке у Майка Николса (псевдоним Михаила Игоря Пешковского), уже известного тогда режиссера, автора фильмов «Кто боится Вирджинии Вулф?», «Выпускник», «Уловка 22». Там встретила Антониони и Фреда Гарднера, работавшего вместе с ним над картиной «Забриски-пойнт» (о проблемах бунта молодого поколения). Узнав о намерениях Джейн, Гарднер, активист антивоенного движения, посоветовал посетить так называемые «солдатские кафе». Первое такое заведение появилось в Калифорнии осенью 1967 года. Полиция сразу взяла его под наблюдение: владельцев при первом удобном случае подвергли аресту, оштрафовали, в кафе велись далекие от лояльности разговоры. Но вскоре открылись десятки новых «солдатских кафе», в том числе близ военных баз в ФРГ и Японии.
Первое общественное выступление Джейн состоялось именно перед солдатами, в Форте Льюис. Она предложила поговорить «о войне и других социальных вопросах, представляющих интерес для всех американцев: расовая несправедливость, права трудящихся». Не прошло и получаса с, начала беседы — ее арестовали. Часа четыре одну держали взаперти, с адвокатом связаться не разрешали. Она тщетно требовала уважения своих гражданских прав. «Вы находитесь на территории военной базы, — хладнокровно объясняли ей, — здесь наши права теряют силу». Но она была не робкого десятка: растянулась на полу и сказала, что не двинется с места, пока не разрешат позвонить адвокату. Это был первый в ее жизни акт гражданского неповиновения — на дворе был март 1970 года. Джейн выставили за ворота базы, предупредив о нарушении армейского распорядка: коль появится здесь еще раз, но закону — полгода тюрьмы и крупный штраф. До конца мая ее подвергали аресту трижды. Так началась ее «личная война» против Соединенных Штатов Америки.
Колесила по всей стране. Радикализм ее выступлений нарастал: Невада (где вроде бы недавно беспечно регистрировала брак с Вадимом), Айдахо, Колорадо, Юта— весь либерализм оставила в Лос-Анджелесе. В Нью-Йорк добралась через континент, уже в ранге «отъявленного бунтаря». «Как революционерка готова поддержать любое радикальное движение» — такое сделала заявление и не испугалась. Открылась новая жизнь.
Стала распродавать роскошные наряды, недвижимость — таким это все теперь казалось пустым. Одетая в свитер и джинсы, ходила в пикеты, на демонстрации, морально и материально поддерживала любое «святое дело». «Дошла до того», что установила связь с членами организации «Черные пантеры». Это было неслыханно: ведь, по понятиям «честных американцев» и спецслужб, именно они собирались развязать настоящую партизанскую войну, прибегнуть к террору. И вот голливудская звезда вместе с ними — мало ей индейцев и «вьетнамских пораженцев».
Она действительно встречалась с лидерами «Черных пантер». Эти ребята ей правились, а то, что они организовывали помощь беднякам (чернокожим и белым) в городских гетто, было просто благородно. Она должна быть с ними. Часто видели ее теперь с Хьюи Ньютоном, недавно выпущенным из тюрьмы, пошли слухи, что она любовница этого лидера «пантер». Джейн даже не пыталась оправдываться или опровергать. Положение ее становилось опасным. Заявление: «Пантеры — вовсе не расисты, расисты — те, кто их убивает» — могло стоить ей жизни.
Роже Вадим «весь этот бред» понимать отказывался. Они давно не жили вместе, но не подавали на развод. Если бы ушла к другому — было все ясно, а так — он просто в недоумении, и очевидно лишь одно: она очень уязвима. Даже Генри Фонда, упорно молчавший, произнес, наконец: «Вадим, должно быть, сыт всем этим по горло, так же как и я».
Питер, как ему казалось, понимал ее больше, чем другие. «Джейн и я, — говорил он, — становимся легкой добычей людей, которые хотели бы вовлечь нас в свои авантюры». «Пантер» он действительно считал опасными преступниками, а ко всему остальному относился скептически. Теперь мог себе это позволить. Картина «Беспечный ездок», идею которой вынашивал долго, сделала его миллионером. Он все обсудил с друзьями. Деннис Хоппер написал сценарий по его сюжету и поставил фильм. Вместе с Джеком Николсоном Питер исполнял главные роли, а компания «Коламбиа пикчерз» выделила не такие уж значительные средства для финансирования проекта. Ничего экстраординарного в идее картины деловые люди не увидели и с легким сердцем включили в договор пункт, по которому Питер Фонда получал 22 процента всех возможных (маловероятных, как они считали) будущих доходов от проката ленты. И как это все эти умные люди не поняли «стопроцентной» идеи, почти беспроигрышной, думал он: в стране такие дела, все идет кувырком, американцы в форме национальных гвардейцев убивают американских студентов, а здесь — чуть-чуть наркотиков, немного мотоциклов, самую малость протеста, небольшой полубессмысленный вояж по сумасшедшей стране, иногда секс, по все это показано так честно! Билеты в кинотеатры на «Беспечного ездока» достать было невозможно. На международных фестивалях маститые критики аплодировали фильму стоя.
А у Питера рождались новые планы — сделать документальный фильм о загрязнении окружающей среды и выхолащивании души, о ядовитых помойках цивилизации и о моральном падении человечества, погрязшего в ненависти, живущего в отравленном непониманием мире. Он хотел доискаться, почему люди так нетерпимы друг к другу, почему одни говорят «чернокожие», другие, презрительно, — «черномазые», почему каждый день происходят трагедии, почему, наконец, отец скрывал от него, что мать покончила жизнь самоубийством.
