Соколы - Шевцов Иван Михайлович

— Почему молчит интеллигенция?

— Какую интеллигенцию вы имеете в виду? — отвечал я вопросом на вопрос. — Их у нас две: русская патриотическая и русскоязычная, то есть еврейская. Вот она не молчит, она насаждает и распространяет особенно среди молодежи духовные бациллы.

— Распространяет. Уже открыто, не стесняясь, — резко подтвердил Рыбаков. — А мы с вами молчим. Впрочем, вы не молчите. Во второй книге и «Набата» и «Бородинского поля» вы бьете в набат. И я не хочу молчать. Но где та трибуна, с которой можно говорить в полный голос?

— В полный голос не позволяют. Хотя бы вполголоса. Есть такая трибуна — журнал «Советский воин». Они предлагают нам с вами диалог.

— Так давайте выступим. Поговорим о духовных бациллах.

Итак, условились. Я еще раз связался с редакцией и получил подтверждение их просьбы: давайте диалог академика-историка и писателя. С диктофоном я приехал на квартиру к Борису Александровичу. Та же знакомая обстановка: горы книг, картины с изображением православных храмов, русских деревень, родного пейзажа. Статуэтка мамонта, фарфоровые скульптурные фигуры гоголевских персонажей. Я включил диктофон и потекла у нас продолжительная беседа. В N 11 за 1987 г. в «Советском воине» она была опубликована под заголовком «Бациллы духовных недугов». И наши портреты. Тематика беседы разнообразна. Мы говорили и о необходимости вернуть древним русским городам, а так же улицам их прежние исторические названия. «Ведь в каждом названии заложен определенный смысл, — говорил Борис Александрович. — Вернули в Москве прежнее имя Остоженке… А в этом названии один из фактов истории нашей столицы. В древности, рядом с Кремлем на берегу Москвы-реки были заливные луга, стояли стога сена. Отсюда и Остоженка. Или маленькая улица Ленивка. А ведь это тоже деталь истории Москвы. В старину здесь был поздний рынок. На него ходили те, кто любил поспать, ленивые хозяйки.

Мы говорили о патриотизме, который «русско-язычные» пытаются оплевать. «Человек должен чувствовать и знать свои корни, связь поколений и времен, — говорил Рыбаков. — Оторванный от своей земли, от рода-племени не может любить свою землю, свой дом».

Далее мы говорили о музыкальном поветрии разных «роков», оглушающих и притупляющих разум своей какофонией и громом. «Меня возмущают многочисленные ВИА, в том числе и те, которые подделываются под народные. Нарядиться в народные костюмы, сшитые к тому же безвкусно, еще не значит сохранить суть народного, национального. Это пародия на традиции», — говорил Борис Александрович.

Мы говорили о попытках «демократов» переделать историю, развенчать подвиги подлинных героев и возвеличить мнимых. Я приводил примеры на этот случай. Борис Александрович отвечал:

— Видите ли, Иван Михайлович, придумывание ложных героев — это уже фальсификация истории. Точно так же, как и попытка развенчать, поставить под сомнение исторически достоверный факт — недопустимая фальсификация. Историю нельзя ни переделать, ни подправить. Разные волевые решения или переоценки недозволительны. Рано или поздно время сметет эти наслоения и правда станет на свое место. Правда превыше всего, какая бы она ни была — сладкая или горькая. Я всегда придерживался такого принципа. Да и вы в своих романах не стеснялись говорить правду, иногда горькую, за что щедро награждались не пирогами, а шишками.

Мы с Борисом Александровичем не ожидали, что публикация нашей беседы вызовет острый отклик читателей: журнал «Советский воин» рассчитан на военных. Но в редакцию пошли письма главным образом поддерживающие нашу точку зрения по высказанным вопросам и проблемам. Вот некоторые из них: «Всем сердцем и разумом поддерживаю главную мысль, что живущие сегодня должны знать историю народа, историю своей Отчизны. …Историю народа, память народа — живой родник, поднимающий к жизни молодое, неокрепшее поколение, с которым связано наше завтра… Спасибо вам. А. Ф. Абрамов, военнослужащий»..

«…С большим удовольствием прочитал диалог писателя И. М. Шевцова с академиком Б. А. Рыбаковым «Бациллы духовных недугов»… Полностью согласен с содержанием статьи! Узнал, что в нашей стране есть такой крупный, отмеченный большими заслугами знаток древней истории и литературы, как академик Б. А. Рыбаков. Очень раз своему открытию. Пастухов А. Е., офицер запаса».

Нетрудно себе представить, сколько поколений наших людей познали азы отечественной истории по капитальным трудам академика Рыбакова, приложились к ним как светлому животворному источнику патриотизма.

Однажды в День Победы — любимый и особо чтимый фронтовиками святой праздник я поздравлял по телефону своих друзей. Настроение было далеко не праздничное: свирепствовала горбачевская «перестройка» со всеми ее иудиными «прелестями». Позвонил я Борису Александровичу, поздравили друг друга. Он понял мое состояние, предложил:

— А вы приезжайте сейчас ко мне. Чего хандрить в одиночестве. Вдвоем размыкаем тоску-кручину.

Я поехал… Мы были вдвоем. Как и принято, выпили за Победу, посетовали на то, что плоды нашей победы над фашизмом присвоили, а вернее, украли всякие пришельцы-проходимцы, которые толкают страну к пропасти. Вспомнили полководцев Великой Отечественной, Жукова и других. Тепло говорили о Верховном Главнокомандующем, на которого с подачи авантюриста Хрущева вылито столько грязи.

— Льют грязь, а она не пристает, отлетает, — говорил Рыбаков. — История поставит все по своим местам — плюсы и минусы.

Я рассказывал Борису Александровичу о своих встречах с блистательным маршалом Константином Константиновичем Рокоссовским и в Лигнице, где был его штаб, когда маршал командовал Северной группой войск, и в Варшаве, когда он был министром обороны Польши.

— Это интересно — министр обороны Польши. Сталин его туда поставил? — поинтересовался Рыбаков.

— По просьбе польского президента Болеслава Берута, — уточнил я. — В те годы я работал специальным корреспондентом газеты «Красная звезда». Где-то в году пятидесятом я получил задание редакции написать очерк о танкистах войска польского. Приехал в Варшаву и сразу направился в главное политуправление Войска польского к его начальнику Эдварду Охабу. Это был деятель произраильской ориентации. Мне нужно было получить его разрешение посетить танковую бригаду. Выслушав мою просьбу, он поморщился, начал невнятный разговор о каких-то сложностях в армейской среде, намекая якобы на неприятие польскими военными Рокоссовского. Словом, разрешения посетить танковую бригаду он мне не дал. Что делать, как быть? Вернуться в Москву, не выполнив задания редакции — не позволяла журналистская этика. И я решил обратиться к Рокоссовскому. Когда он командовал северной группой войск, я в течение месяца замещал там ушедшего в отставку собственного корреспондента «Красной звезды». Министр обороны Польши принял меня сразу. Как странно было видеть на нем польский мундир. Выглядел он усталым. То ли из озорства, но я обратился к нему по-польски: «Туважишу Маршалек». Мягкая улыбка сверкнула в его приветливых глазах, он жестом руки указал на кресло и спросил:

— Какие проблемы у «Красной звезды»?

Я рассказал. Он нахмурился и негромко проговорил:

— Какая нелегкая тебя понесла к нему? Шел бы сразу ко мне.

— Но субординация… — заикнулся я.

— А из-за этой субординации я должен отменять… — Он не договорил и нажал кнопку звонка. В кабинет вошел подполковник. — Это корреспондент советской газеты «Красная звезда». Он хочет написать о наших танкистах. Будете сопровождать его в бригаду и находиться при нем.

Когда я закончил свой рассказ, Борис Александрович с какой-то грустинкой произнес:

— Да, были люди. Вот Машеров Петр Миронович, секретарь ЦК Белоруссии. Какая умница, интеллект, обаяние. Мы два часа с ним разговаривали. Он и в истории ив литературе, как в своей тарелке. Это был народный лидер, самородок. Перспективный, а потому и погиб. Как вы думаете — смерть его случайна?

— Обычно говорят: случайного ничего не бывает. Но это действительно была яркая звезда на тусклом небосклоне Политбюро.