Журнал Русская жизнь - Безумие (март 2008)
Девушка шла домой, как заведенный автомат. Она понимала, что совершила поступок. Начисляемые на карточку деньги жили какой-то собственной жизнью, имели особое, тайное предназначение, вовсе никак не связанное с их количеством. Количества у них, строго говоря, никакого не было - одно качество. И это было наивысшее качество. Деньги, которые существовали не для трат по мелочам, не для удовлетворения сиюминутных мирских потребностей, не для покрытия долгов или расходов, не для затыкания дыр или запускания рук, не для приумножения или разбазаривания. Они просто существовали. Они были той субстанцией, которая чужда всего суетного, каждодневного, меняющегося и прозаического. Они были совершенно самодостаточны и не требовали к себе ни внимания, ни призрения. Они были невидимы, как электрон, и всемогущи, как термоядерный синтез. От них требовалась не способность быстро перемещаться в пространстве и времени, переходить по наследству и обращаться в любое мгновение товарами народного потребления. От них требовалось одно - наличие. Именно наличие позволяет любому человеку - от девочки до Джорджа Сороса - гордо заявить: «У меня есть деньги». И никто, ни единое живое существо в XXI веке не поинтересуется в лоб, сколько, не потребует продемонстрировать и уж тем более потратить. Слово «есть», не нуждающееся в излишних уточнениях, и превращает мелкого менялу в гордую личность, в презрительного олимпийца, способного лишь следить за кривой индекса Доу-Джонса или котировками на финансовой бирже. Фанатика с воспаленным умом, уверенного, что золото и бриллианты являются надежным вложением и потому охотящегося за драгоценностями, как алкаш за пустыми бутылками. Материализация денег, а уж тем более их переход в товарное состояние, начисто отбивает любовь человека к вещам, и вместо чистого, девственного, медицински дистиллированного, прекрасного и бессмысленного, как цветы, продукта, подсовывает ему всякие суетности, будь то кожаные ремни или крокодиловые туфли, шифоньеры или автомобили, книги или порнографические открытки. Его тонкая, невербальная связь с тем мощным, всегда вооруженным и стоящим на страже его интересов миром рвется, ручеек мелеет, и снова хочется пить. Но он слаб, он вынужден есть - эту крокодиловую кожу, эти диваны, эти холсты и антикварные толстые ножки, эти сверкающие камушки и мягкую фланель. Так думала, отправляясь домой с юбкой Donna Caran под мышкой, девушка-математичка, еще вчера не умевшая, не хотевшая и, конечно же, не привыкшая так думать. Кроме мыслей, в ее голове была тревога: что сказать маме, откуда юбка? Ведь мама начнет, покрываясь пятнами, как персонаж из позднесоветского кинематографа, стыдить, таскать за волосы и говорить: а знаешь ли ты, что вообще означают деньги, каким трудом они достаются. И она не найдет, что ответить. Но совсем по другой причине. Она очень хорошо поняла, что означают деньги, и никакая юбка, никакая Donna Caran не заменит той суммы, что была на карточке. И которой там больше нет. А значит, сквозь материнские проклятия, захлебывающиеся и хриплые, уже не прорвется стройная, совершенная музыка денег.
Эдуард Дорожкин
Без избы
Архитектурное сумасшествие на подмосковных просторах
Много лет тому назад, на самой заре так называемого «бума коттеджного строительства», случилось мне прогуливаться с дамой по некоему дачном поселку. Жителями поселка были правоохранители. Уже в те благословенные годы у них, совершенно очевидным образом, водилась денежка. Дома были преимущественно из белого силикатного кирпича, унылого, как танец предпенсионной балерины, во дворах стояли, если выражаться языком самих же правоохранителей, «иномарки». Из окошек лился свет тихого достатка. И вот на окраине всего этого великолепия я обнаружил довольно странной формы сооружения - вроде бы одноэтажные дома, но только вытянутые, совсем без окон и с каким-то лазом вместо входной двери. Заметив вопросительное выражение на моем лице, спутница весело пояснила: а, это прокуроры из Магадана, построили как могли - никакой другой архитектуры они не видели. Это печальное, но все же объяснение.
Разглядывая очередной «особняк в стиле классической дворянской усадьбы», выросший на Рублевке, я всегда задаю себе вопрос: ну а где росли владельцы этого шедевра? Неужто бегали из своего рабочего поселка по окрестным горам-долам в поиске полуразрушенных домов с мезонинами, срисовывали, фотографировали на память и где-то глубоко в душе лелеяли мечту когда-нибудь построить такой же? Я не знаю. Я не уверен. На пятом километре Рублевки висит сейчас рекламный плакат: мордатый нефтяник вертит огромный кран - видимо, труба там хорошего диаметра. Направо-налево нарисованы стрелочки. И подпись: мы продаем дома для нефтяников. Это реклама агентства недвижимости. Господин на плакате не похож на человека, который может лелеять какую бы то ни было мечту вообще - тем более хоть сколько-нибудь сдобренную эстетикой.
В одном таком вот «настоящем дворянском гнезде 1991 года постройки» (по-моему, это может соперничать с классикой «Коммерсанта» - «тумбочкой под телевизор в стиле Людовика XIV») мне, человеку в недвижимости бывалому, пришлось пережить настоящий культурный шок. Владелец решил устроить на своем огромном участке пруд, запустить в пруд карпов и в погожий день любоваться водной гладью, по которой небрежно скользят стрекозы. И он этот пруд залил, а в середине устроил остров. На острове - домик, небольшой такой, аккуратный, какие обычно устраивают для лебедей. «Я туда и отопление провел, и водопровод, и канализацию, и даже московский телефон». Ну, московский телефон - это уже слишком. Лебедь, безусловно, может нуждаться в тепле и водопое, но лебедь с телефонной трубкой - явный перебор. Все оказалось просто: нефтяник выстроил дом для карликов - ему будет приятно, если (цитирую): «на участке будет кто-нибудь еще». «Дрова из виноградной лозы», самый ходовой и единственный по-настоящему дефицитный товар на Рублевке, кажутся детским лепетом по сравнению с этой невероятной человечностью.
Первозастройщикам элитных поселков на Рублевке не приходило в голову, что так же, как для пуска нефтяной трубы нужен слесарь-наладчик, для проектирования и строительства дома нужен архитектор. Дома строились по наитию: сюда кинем балкончик, вот тут у нас будет эркерчик, подвальчик сделаем побольше, козыречек повыше. Потом выяснялось, что про колонны-то забыли - приходилось спешно их доставлять, потому что, ясное дело, без них дом - не дом. Особенностью внутренней планировки домов тех лет было наличие невероятного числа спален - до двадцати, и столько же санузлов. «А что ты хочешь? - разъяснял мне один из застройщиков. - Если у них в детстве один „скворечник“ был на три барака». Нет такого безобразия, которое в России нельзя было бы объяснить голодным детством.
Именно в те годы подмосковные трассы украсились пятиэтажными красно-кирпичными особняками с бойницами вместо окон и псевдоготическими замками. Характерная черта того времени - инверсия соотношения между площадью участка и размером дома. Дом 5000 квадратных метров на участке 8 соток - классика той веселой эпохи. Некоторые замки так и не были достроены (у безутешных вдов не хватило средств) и до сих пор болтаются на рынке. Снести - жалко, перестроить - невозможно.
Во втором акте новорусского строительства на сцене, помимо заказчика, появляется архитектор. Он еще ничего особенного не рисует. Он честно, как учили в Архитектурном до пожара, выполняет заказ на русский дворцовый стиль. Тут уже с планировкой получше. Появляется парадный подъезд, въездные группы, на первых двух этажах назначаются высокие потолки. Архитектор по мере сил объясняет, что дворцы были предназначены для других целей, обычному человеку в них неудобно, не с руки. Но заказчик пока не готов смотреть в глаза правде. Готовые здания уже не всегда красят в розовый и едко-зеленые цвета - классику ельцинской эпохи, но активно используют желтый и оранжевый. Дома по-прежнему плюшево-нарядны: балюстрады, лепнина и огромная хрустальная люстра в холле, иногда настолько огромная, что даже сами хозяева бьются об нее головой. Получает развитие тема каминов - их делают из невыносимо прекрасного мрамора, ставят рядом защитный экран муранского стекла, покупают золоченую кочергу - и никогда всем этим великолепием не пользуются. Не доходят руки.
Третье действие этой драмы разворачивается на стыке Ельцин-Путин. Во многом благодаря появлению на рынке красивых глянцевых журналов об архитектуре и дизайне, владельцы домов начали задумываться: кто мы? что мы? в струе? Или мимо тазика? Чтобы заставить состоятельного русского человека рефлексировать, нужно показать, что на тему его рефлексии существует мода - и дело в шляпе. В строительство включается Его Величество Архитектор - иногда в виде целого архбюро с многочисленными Co в названии. Несчастный заказчик лишь робко задает вопросы: отчего унитаз - красный? отчего целая стена - без окон? почему узок коридор? нет ли возможности сделать встроенный гараж и обязательно ли убирать бассейн под землю или, наоборот, венчать им немыслимую конструкцию из стекла и бетона? Марципановые дворцы на бывших картофельных полях смотрятся комично, спору нет, но современные архитектурные изыски в деревенском ряду - едва ли не комичнее. Деревенские - хитрый народ. Виду не покажут, а втихаря покрутят пальцем у виска, да и плюнут с досады за чужую непутевую жизнь.
