Олег Платонов - Мифы и правда о погромах.
Но едва лишь истек срок его службы, — и Флакк вернулся на берега Тибра, как сыны Иуды, никогда не забывающие «помогать своему счастью», не только дали Флакку несколько кошачьих симфоний, но и упекли его под суд. Отыскав тогдашнего Золя, именем Лелия, они, по своему, испытанному рецепту, снабдили его достаточным количеством лжесвидетелей и фальшивых документов, подкупили важнейших свидетелей защиты и, предъявив позорные обвинения, равно как «надлежащие» иски, целыми шайками сбежались к форуму. Здесь, наподобие хотя бы «инсценирования» кагалом постановки «Контрабандистов» в наши дни, евреи теснились, галдели и кричали с трогательною надеждою отнять у обвиняемого самую возможность быть услышанным судьями, т. е., иначе говоря, стремились лишить Флакка права защиты, точно так же, как, под звериный вой «шаббесгоя» Струве, они, с невероятным цинизмом, ещё недавно, проделывали это в отношении «погромщиков»…
Увы, превосходный гешефт не выгорел. После речей Цицерона и Гортензия Флакк был оправдан. Вновь обращая внимание, кого подобает, на прозорливую речь первого оратора в Риме, мы, к сожалению, должны ограничиться из ее содержания разве следующим. Обращаясь к шаббесгою-обвинителю, Цицерон не раз намекал на то, что лишь за еврейские деньги пришёл сюда Лелий и только ради жидовского золота старается. Говорил и так: «Тебе ли не знать, как тяжела у них рука, какова сплочённость и чего это стоит в наших народных собраниях?!» («Scis quanta sit manus, quanta concordia, quantum vaieant in con-cionibus!..»)
Закончил же Марк Тулий громовыми аккордами: «Ещё когда Иерусалим был независим, а евреи находились в мире с нами, — священнодействия их религии уже пылали отвращением к блеску нашей державы, величию нашего имени и учреждениям наших предков. Поскольку же нетерпимее стало все это теперь, когда, подняв против нас оружие, названное племя раскрыло свои понятия о нашем могуществе и когда, благодаря милости бессмертных богов, оно увидело себя побежденным, изгнанным из отечества и обращённым в рабство».
В заключение мы снова переходим к Ренану, Вот что свидетельствует он (см. «Антихрист») о евреях.
«Лучшие из людей были евреями, — коварнейшими из людей были тоже евреи. Еврей оказал этому миру столько услуг и причинил столько зла, что справедливо отнестись к нему невозможно. Непреодолимая потребность в волнениях обусловливалась для еврейской среды мессианическими упованиями. Когда люди присваивают себе всемирное царство, им нелегко мириться с незаметною действительностью. Мессианские теории сводились к пророчеству, которое, как говорили, было извлечено из Священного Писания и согласно которому, около этого времени, «должен выйти из Иудеи царь — владыка вселенной». С такими надеждами спорить нечего. Очевидность не в силах бороться с химерою, — особенно, когда народ с нею уже сроднился всеми силами души».
«При этих условиях, жгучее недоброжелательство к евреям было в древнем мире столь всеобщим, что не требовало поощрений. А когда народ, в течение ряда веков, преследуют все другие народы, — можно быть уверенным, что на это есть какое-нибудь основание. И в самом деле, — повсюду, где еврейство добивалось господства, жизнь язычников становилась невозможною. Никакая жестокость не могла превзойти еврейскую, С другой стороны, надо было стать совершенством, чтобы суровая исключительность, высокомерие, враждебность к греческой и римской цивилизации, наконец, недоброжелательство евреев ко всему человеческому роду не вызывали, повсеместно, крайнего раздражения».
«Таким образом, между римскою империею и правоверным еврейством существовала непримиримая вражда, и, чаще всего, дерзкими, задорными, нападающими бывали сами евреи. Принципы их экзальтации, касавшиеся отказа от уплаты податей, сатанинского происхождения всякой языческой власти, идолопоклонства, запечатленного во всех действиях гражданской жизни по римским формам, брали верх именно в рассматриваемую эпоху. И тогда, как и до наших дней, еврей вкрадывался повсюду, домогаясь равноправия, В действительности же, он никакого равноправия не хотел. Сохраняя свои особые уставы, он требовал таких же гарантий, какими пользуются все, и, сверх того, — исключительных для себя законов. Еврейство хотело пользоваться всеми преимуществами нации, не будучи ею и не принимая никакого участия в исполнении национального долга. На это никогда и ни в каком случае не мог пойти какой-либо народ. Иностранец может быть полезен и на чужбине, но при условии, чтобы он не завладевал страною».
«Если бы евреям удалось сплотить вокруг себя всех недовольных на Востоке, римскому господству здесь наступил бы конец. На деле оказалось противоположное. Возмущение сынов Иуды вызвало со стороны народностей Сирии удвоенную верность Империи. В сирийских городах — со смешанным населением, евреи составляли наиболее состоятельный класс. Богатство их отчасти имело причиною вынужденную несправедливость, что евреи были устранены от военной службы. Греки и сирийцы, среди которых набирались легионы, чувствовали себя уязвленными тем, что люди, лишенные права исполнения гражданской обязанности и самую терпимость Рима принимавшие за привилегию, стоят, однако, выше легионеров. Ненависть же, которую надменные иудеи внушали соседям вообще, имела тот результат, что, во время кажущейся дремы римской мощи, перед «избранным» народом оказались другие враги, — не менее опасные, чем римские легионы…»
«Разумеется, и евреи действовали не спустя рукава».
«В период между Нероном и Веспассианом Империя переживала самый серьезный во всей своей истории кризис Его как бы знаменовали страшные явления природы, завершившиеся в 79 г. по Р.Х. извержениями Везувия, от которого погибли Помпея и Геркуланум. Физическая история земли в эту эпоху доставила немало материалов самому автору Апокалипсиса. Казалось, — Бог Отец покрыл лик свой. Нечистые демоны, чудовища, вынырнувшие из какой-то таинственной тьмы, бродили по земле. Все верили, что живут накануне неслыханных событий. Мир бредил иллюзиями и чудесами. Никогда люди так много не занимались прорицаниями. Верования в знамения времени были распространены повсеместно, и едва ли сотня-другая развитых людей понимала тщету их. Хвастаясь умением разъяснять предзнаменования, шарлатаны, «халдеи», евреи, — одним словом, хранители более или менее подлинных, ветхих бредней — Вавилона, эксплуатировали окружавшее, повальное невежество. Совпавшие с этим моментом дожди болидов производили сильнейшее впечатление. Кометы, затмения, ложные солнца, северные сияния, в которых чудились короны, мечи, потоки крови; знойные облака, где в пластических формах рисовались людям сражения, волшебные животные, — все это с жадностью примечалось и, быть может, никогда так сильно не влияло на массы людей, как в эти трагические времена. Только и было разговоров, что о кровавых ливнях, об удивительных действиях молнии, о реках, поднявшихся против течения, о целых потоках слёз…»
«Под влиянием ассирийского искусства нарождались видения, т. е. многообразный символизм, где отвлеченные идеи передавались посредством химерических воплощений, созидаемых вне всякой действительности».
«Не запомнят другого момента, чтобы кора древнего материка так ужасно волновалась, как в этот период. Земной шар содрогался в конвульсиях. Уже в течение двух столетий почва Малой Азии колебалась непрерывно. Городам то и дело приходилось перестраиваться, В иных же местностях, как, например, в Филадельфии, подземные удары стали, наконец, повторяться чуть не ежедневно. Траль постоянно лежал в развалинах. В 17 г по РХ произошло разрушение 14 городов в области Тмола и Мессогиса; то была самая потрясающая из катастроф этого рода, о какой только слышали до этих пор. Затем, однако, 23, 33, 37, 46 и 53 годы были отмечены еще бедствиями в Греции, Азии и Италии. Антиохия не переставала страдать от подземного огня. Далее, начиная с 59 года, не было в Азии почти ни одного года, который не ознаменовался бы опять какою-нибудь новою бедою, В 60 г. была уничтожена вся долина Ликейская, а в частности расположенные там христианские города Лаодикея и Колоссы. Если подумать, что здесь именно и был центр идей милленаризма, — сердце семи церквей, колыбель «Апокалипсиса», — невольно приходится допустить, что между откровениями с Патмоса и переворотами земного шара существует тесная связь».
«Вообще же говоря, среди изложенного мы имеем дело с редким примером взаимодействия между историею человечества и материальной жизнью земного шара».
«Действительно, наряду с указанными явлениями природы и обусловливавшимся ими состоянием умов происходили ужасы на сцене политической. В Риме, — один за другим следовали Каллигула, Клавдий и Нерон, на мрачном сладострастии и свирепом безумии которых как бы отражались физические бедствия эпохи. Кровь повсюду текла ручьями. Самая смерть Нерона, в стольких отношениях казавшаяся избавлением, явилась исходным пунктом многих гражданских войн. Восстание по ту сторону Альп и борьба Галльских легионов под командою Виндекса и Виргиния были ужасны. Галилея давно уже стала театром беспримерного истребления народа. Не напрасно про Ирода выразился историк, что «он взобрался на трон, как лисица, царствовал, как тигр, и подох, как бешеная собака…» Война Карбулона против парфян была сопряжена с бесчисленными убийствами. Благодаря казням амфитеатр обратился в ад. Жестокость военных и гражданских нравов стерли с земли всякое милосердие. «Христиан — львам!..» пронеслось, как роковое проклятие тогдашнего мира над самим же собою…»
