Вера Челищева - Заключенный №1. Несломленный Ходорковский
– Причина такого поведения для меня очевидна, – жестко говорил он Данилкину. – Это московская судебная вертикаль. Где приказ важнее закона. Председатель Московского городского суда госпожа Егорова полагает, что инструкция, полученная ею лично на высоком уровне…
– Прошу пресечь такие выпады! – против любого упоминания про Егорову протестовал прокурор Лахтин. – Такие заявления Ходорковского в отношении председателя Мосгорсуда – это оскорбление!
– Я считаю, что оскорбление – это когда вы лгали! – закричал Ходорковский, как никогда еще не кричал. Судья стукнул молотком и объявил перерыв. После перерыва сам запретил Ходорковскому говорить про Егорову всуе.
– Лишаю вас возможности говорить о должностных лицах.
– У вас нет возможности лишать меня права выразить мое мнение. Занесите в протокол возражения на ваши действия, Ваша честь! Примеры судей Макаровой и Мальковой (снятых с должностей за то, что отпустили по президентской поправке предпринимателей. – В. Ч.) более чем показательны. Видимо, сейчас у неназываемой судебной вертикали есть основания полагать, что законы можно не исполнять, причем демонстративно. Власть долго терпеть это не будет, и крайними станут не те, кто давал инструкции, а те, кто эти инструкции исполнял. Так всегда было, и я не вижу причин, по которым будет нарушена эта традиция. Я просто призываю вас хотя бы ради себя, ради порядка в стране прекратить игнорировать закон. Я в ближайшее время из тюрьмы все равно не выйду. Но те основания, которые вы подберете, с учетом значимости процесса для страны, существенны. Призываю вас подойти к вопросу неформально, потому что я пройду ВСЕ судебные инстанции, чтобы они продемонстрировали, как они относятся к закону.
– Я считаю, что оскорбление – это когда вы лгали! – закричал Ходорковский, как никогда еще не кричал.
И он проходил все инстанции. И все поголовно поправки саботировали. Предпринимателей продолжали сажать или брать с них не поддающиеся здравому смыслу дикие залоги… Все будет привычно.
Непривычно будет продолжать себя вести только Ходорковский. Громкий голос, эмоциональность, задумчивость, по которой так было непонятно, то ли он сердится, то ли о чем-то усиленно думает. Не было результата – вот, скорее всего, о чем он думал. И продолжал обходить ВСЕ инстанции…
– Дураку понятен (я о себе) смысл внесенных президентом поправок, – говорил он судьям Могорсуда, где обжаловал решения Данилкина. Ведь обещал же… – Это запрет ареста по предпринимательским статьям, пока вина человека не установлена судом. Извернуться юристы всегда могут, но политически вопрос прост. Будут ли суды применять закон, очевидно невыгодный рейдерам и коррупционерам, в соответствии со смыслом или будут его саботировать. Все остальное, я считаю, – это тень на плетень. Теперь несколько слов о деталях. Специально хочу остановиться на фальшивках департамента режимных объектов МВД (говорящих о том, что в случае освобождения обвиняемый может скрыться. – В. Ч.). На них ссылается Лахтин, когда лжет, что какой-то суд положил их в основу своего решения. Но именно из-за подобных фальшивок тема намерений обвиняемого исключена из нового закона. Именно аналогичная фальшивка убила Веру Трифонову и Сергея Магнитского. Сейчас ответственность за эти последствия несут судья, следователь, начальник изолятора. А корень, оказывается, в этой фальшивке. По-хорошему, надо было бы вызвать так называемого подписанта фальшивки, на которую ссылается Лахтин, в суд, а потом возбудить уголовное дело за фальсификацию доказательств, так как бумагу этот самый подписант откровенно выдумал. Считаю, что за подобное надо безжалостно наказывать. Эти незаконные межведомственные услуги не пустяк, а преступление. Причем эти преступления, как мы видим, влекут за собой серьезные последствия.
Судьи слушали его подчеркнуто-внимательно, качали головами, как качал головой судья Данилкин, но…
– Решение суда понятно? – спрашивали судьи Ходорковского, оставляя решение Данилкина в силе.
– Понятно, – ответил он. Заседание окончилось. Все стали выходить из зала. Ходорковский посидел еще какое-то время за столом в специальной комнате СИЗО (в заседании участвовал по видео-конференц-связи из «Матросской тишины»). Его никто не торопил. Он посидел и, словно опомнившись, стал тоже собираться…
– Теперь будет весело… Очень весело… – собирая какие-то бумаги со стола, рассуждал он сам с собой. Кажется, он надеялся, что на такой откровенно-демонстративный шаг судьи не пойдут.
А они продолжали идти. Говоря, что президентские поправки в случае Ходорковского – Лебедева не работают, потому что их деятельность «не была предпринимательской» в каком-то там, неизвестном никому, кроме самих судей, смысле… При этом и других предпринимателей продолжали сажать.
Но результат от этой деятельности Ходорковского все равно был. Вне зависимости от того, хотел ли он именно такого результата или не хотел. Этот результат – люди, у которых «крышу» из-за этого Ходорковского и всего происходящего вокруг него уносило далеко и надолго. В хорошем смысле слова.
Глава 34
Зал
– Вот рожа!.. Ну идиот… – произносилось это так громко, что трое в мантиях от неловкости ежились. «Рожа», впрочем, относилось не к ним, а к прокурору Лахтину, который в этот момент убеждал мантий оставить решение Хамсуда в силе. Дело было в Мосгорсуде. Речь о поправках…
– Ну, идиот… – почти вслух комментировал прокурора импозантный гражданин в возрасте. Он ходил на все столичные суды, где рассматривались мало-мальски резонансные процессы. К Немцову, судившемуся с Лужковым, к Лимонову, к Яшину, судившимся с задержавшими их на митинге милиционерами, ну и, конечно, к Ходорковскому. Ему было интересно. Да к тому же имелся и свой «личный опыт». Не раз предлагал мне написать статью о том, как три месяца провел в «Матросской тишине» за то, что в каком-то очередном суде… прищемил палец судье и бросил судебного пристава на клетку. Я засмеялась. Человек обиделся. Что, впрочем, не помешало ему в следующий раз предложить мне написать о том, как он ворвался в кабинет к прокурору города, предварительно обматерив секретаршу и судебного пристава. Его судили за «хулиганку» и приговорили к штрафу в 1000 рублей… Я читала материалы дела и опять смеялась.
– Чем я хуже? У нас судьбы с Ходорковским почти похожи!
Таких чудиков было много. Особенный их наплыв суд переживал весной. Честное слово, не иронизирую. Они постоянно с кем-то спорили, вслух комментировали что-то во время заседания, ругались с приставами, если те просили их выйти из зала: «Отошел от меня, мандр…ла». И пристав действительно отходил…
Мы к ним привыкли. Мы принимали их такими, какие они есть. А им нравился ход процесса, то, как «бойко» работают подсудимые, но зато почти всех их раздражали адвокаты. «Надо сильнее. Надо кричать. Давить этих гнид (прокуроров. – Примеч. ред.)… А они, как вяленые рыбы. Фу…» И, конечно, они сами хотели бы быть адвокатами и даже возглавить команду адвокатов. Как им казалось, вот тогда бы…
Но были и другие. Спокойные, неприметные. Инженеры, учителя, молодые преподаватели Высшей школы экономики, биологи, научные сотрудники, доктора наук. Сидели с блокнотиками и с благоговейным видом записывали за Ходорковским и Лебедевым, иногда тоже не выдерживали и тихо ругались на прокуроров. Еле слышно. Но не опускались до нецензурщины…
Приходили молодые мамаши, которые в тот момент кормили детей грудью, чад оставляли на мужей. Потом сменялись, и приходили их мужья, а мамаш с чадами оставляли дома… Ходили даже будущие мамаши с животами… Ходили актеры из «Современника», МХАТа и БДТ. Актеру Юрскому Данилкин даже сделал замечание за «разговоры»… Актер Александр Феклистов в суде оставался даже до вечера и кушал вместе со всеми в столовой суда… Ходил офисный планктон (народ на полном серьезе брал отгул за свой счет), студенты-юристы и экономисты, ходили мелкие предприниматели (крупные – ни разу, ни одного лица из оставшихся олигархов и представителей крупного бизнеса), ходили учителя (специально выстраивали свой график в школах так, чтобы один день на рабочей неделе капитально был свободен), ходили инженеры, пенсионеры. Ходили все.
И опять же – Ходорковский им был никем, и они ему были никем. Но для него была очень важна их поддержка, для них было важно поддержать его. Это даже и объяснить-то трудно – зачем люди ходили в суд. Просто стоило его один раз увидеть и услышать…
Так что совершенно резонен был упрек Лахтина, как-то оглядевшего публику и заявившего, что надо, мол, всех присутствующих переписать. «Сидят тут в рабочее время»…
Ходорковский им был никто, и они ему были никем. Но он менял людям мировоззрение на 180 градусов. Стоило только его увидеть и услышать…
– О, Андропова вспомнил! – засмеется Ходорковский, на которого и приходил народ «в рабочее время». Что поражало народ? То, как говорит, держится, выступает, формирует мысли. Им восхищались. Впрочем, как и Лебедевым. Вибрации их голоса, тембр, умение держать себя, отсутствие какой-либо игры, двойного смысла в словах, темы, которые они поднимали, и то, как поднимали, – все это не могло оставить публику равнодушной. Зрители чувствовали подъем и сопричастность к какому-то важному историческому событию. Разворачивающемуся на их глазах здесь и сейчас.
