Николай Костомаров - Руина, Мазепа, Мазепинцы

всегдашней помощи от великорусской военной силы. Но на Москву

представлялось мало надежды, когда Московская политика

произвела роковой поворот в судьбе малороссийского народа, предавая половину малороссийского края, по Андрусовскому

договору, ненавистному для малороссиян польскому господству, и

возникло в народе опасение, что и другую половину

малороссийского края отдадут туда же. Потерял Бруховецкий голову, ударился в противное - в измену тому, что облагодетельствовало

и возвысило его! И он погиб ужасным, но^ достойным своей

безнравственности способом. В народной памяти он не оставил

по себе ничего, кроме ненависти и презрения, а потом -вечного

забвения.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Гетманство Многогрешного

i

Народное волнение после убиения Бруховецкого. -

Дорошенко ведет войско разорять маетности

Бруховецкого. - Дорошенко уезжает в Чигирин. -

Демьян Многогрешный. - Запорожцы избирают в

гетманы Суховеенка, покровительствуемого ханом. -

Василий Многогрешный. - Гвинтовка. -

Архиепископ Лазарь Баранович. - Демьяна

Многогрешного избирают наказным гетманом

Северским. - Просьбы к царю. - Ответ царя -

Дорошенко посылает к Шереметеву письмо Мефодия

к Бруховецкому. - Содержание Мефодия в Киеве и

отправление его в Москву.

После убийства Бруховецкого Дорошенко спрашивал

громадную толпу Козаков и народа на Опошненском поле: <кому теперь

покоримся - москалям, полякам или турку?> Неясны и

бессвязны были дикие крики толпы, но из них Дорошенко мог

понять, что народ склонен был в то время предпочесть турецкое

господство. Малороссияне не испытали сладости турецкого

правления, а были уже озлоблены против воевод и государевых

ратных людей, потому и не заявили желания быть под рукою царя

православного, как эго выразилось при Богдане Хмельницком, когда этот гетман сделал народу такой же вопрос. Украинский

летописец говорит, что в день убийства Бруховецкого таборы

двух гетманов, недавно стоявшие друг против друга, теперь

соединились; козаки на мировую перепились, зашумели и

поднялись роптать на Дорошенка. Раздавались даже угрозы убить его.

Дорошенко приказал выкатить им еще несколько десятков бочек

горелки, чтоб расположить их этим к себе и, вместе с тем, чтоб

их перепоить до полного бесчувствия. Сам гетман выехал на

край своего обоза и оставался там до того времени, пока не

улеглось волнение. На другой день он приказал сниматься в

5* 131

путь и направлялся к Котельве с целью удалить оттуда Ромо-

дановского.

Но удалять было уже некого. Ромодановский сам отступил.

Дорошенко двинулся к Гадячу и приказал по сторонам разорять

маетности Бруховецкого. В Гадяче забрал он пленных великорос-

сиян, жену Бруховецкого и овладел всем движимым имуществом

убитого гетмана. Говорят, Дорошенко всетаки намеревался идти

на Ромодановского, отступавшего от Котельвы к Путивлю, как

вдруг к нему приходит весть, что оставшаяся в Чигирине жена

его неверна ему, сошедшись с каким-то молодцом (<через плот

скбчила в молодшим>). Дорошенко счел необходимым отправиться

наскоро в Чигирин, а вместо себя, до своего возвращения, назначил наказным гетманом над войском на левой стороне Днепра

Демьяна Игнатовича Многогрешного, бывшего черниговского

полковника, недавно возведенного в звание генерального есаула. В

самом Гадяче, который стал при Бруховецком как бы столицею

левобережной Малороссии, гетман Дорошенко поместил брата

своего Андрея, также со значением как бы гетманского наместника.

Гетман поручил оставленным силам докончить изгнание воевод и

царских ратных людей, которые удерживались еще в трех городах: Переяславе, Нежине и Чернигове.

Дорошенку прежде казалось, что на левой стороне народ любит

его. То же казалось и многим другим. Но вышло, что казалось более

того, чем сколько на самом деле было. Пока был в живых Брухо-

вецкий, возбуждаемое им к себе омерзение располагало народ

пристать к кому-то другому. Но когда ненавистного Бруховецкого не

стало, ни для старшин, ни для простых Козаков, ни тем менее для

поспольства, этот кто-то, годный заменить Бруховецкого, не был

уже непременно один только Дорошенко. Запорожцы первые против

него высказались. Был б Сече писарь Суховеенко, человек хитрый

и умевший увлекать за собою товарищей. Около него сложился

кружок, не хотевший повиноваться Дорошенку. Началась мысль

мстить за Бруховецкого. Убитый гетман был всегда расположен к

запорожцам, зато и в то время, когда уже украинцы всех званий

ненавидели Бруховецкого, только в Сече оставались у него друзья

и сторонники. Еще со времен избрания Богдана Хмельницкого, бежавшего в Сечу от преследования Потоцкого, Запорожье при всяком

случае выказывало притязание избирать гетманов для всей

Украины, и не долюбливало тех гетманов, которые избирались без

участия сечевиков. Суховеенко доказывал товарищам, что как на

Украине гетмана уже нет, то <наставить нового должна славная Сеча>.

Товарищи приняли такой совет и избрали самого Суховеенка. Он

обещал запорожцам идти по следам славной памяти Ивана

Мартыновича и продолжать начатое последним дело освобождения

Украины от московской власти при пособии турок и татар. Братчики его

132

же самого отправили к хану и просили крымского государя

утвердить своим признанием выбор Суховеенка на гетманство над коза-

ками. Лестно было такое предложение хану; оно Давало ему как бы

право покровителя над Запорожьем и Украиною: хан принял

Суховеенка ласково, признал его гетманом, отправил вместе с ним двух

салтанов с ордою и написал Дорошенку приказание, чтоб тот шел

с войском на левый берег Днепра для соединения с Суховеенком.

Но Дорошенко не расположен был ни уступать Суховеенку

гетманской власти, ни повиноваться хану. Однако, честолюбивого гетмана.

Дорошенка известие о Суховеенке пробрало до души. Он отправил

в левобережную Украину своего брата Григория, а сам, в первых

числах сентября, стоял станом у Сокирной с полками: Уманским, Черкасским, Тарговицким, Белоцерковским, Паволоцким, Корсун-

ским, Чигиринским, Кальницким и с наемным охотным, называвшимся Серденецким, иначе Сердюцким (как должно думать, по

имени первого полковника этого полка Сердени). Он сносился с

киевским воеводою Шереметевым через отправленного последним

старца Киево-Кирилловского монастыря Иезекииля, обличал перед

ним коварство епископа Мефодия и расточал уверения, что все

правобережное козачество желает поступить под державную руку

великого государя. В это время, будучи с монахом Иезекиилем

наедине в шатре своем, Дорошенко вынул из ножен саблю и говорил: <не зарекаюсь этою саблею перевернуть весь Крым вверх ногами, как дед мой с четырьмя тысячами весь Крым в ничто обернул, а

Калга еще у меня в руках!> Произнося эти слова, Дорошенко

скрежетал зубами и продолжал: <я пойду за Днепр войною, только не

против царских ратных людей, а против своего нового недруга

Суховеенка, поставленного ханом в гетманы. У него печать от

крымского хана не такая, какая всегда была в Запорожском Войске -

человек с мушкетом: у него на печати - лук да стрелы. Вот я и

пойду на сокрушение этого лука и этих стрел, не все запорожцы за

Суховеенком, а только одна половина их, другая - за мною!

Писали ко мне те запорожцы, что не хотят Суховеенка в гетманы: просят, чтобы я шел к Днепру, где соберется чернецкая рада, а они Сухо-

веенковы стрелы и лук его изломают!> Отцу Иезекиилю передавали

. козаки, будто Дорошенко так разозлился на крымского хана за

ласку к Суховеенку, что приходившего к нему посланца от салтана

Калги бил по щекам и говорил: <ск$жи своему салтану или

шайтану - ему то же будет, что тебе>. К Дорошенку приходили тогда

очень не милые для него вести: говорили, будто Суховеенко, по

своем избрании, посылал к турецкому падишаху просить

подтверждения в своем достоинстве; говорили даже, что Суховеенко сам

принял ислам. Но эти слухи ничем пока не подтверждались.

Левобережная Украина, тотчас после удаления Дорошенка, опять начала склоняться к примирению с Москвою. Ромоданов-

133

скнй, как только узнал, что с Дорошенком биться ему более не