Веслав Гурницкий - Песочные часы
Я сразу потерял интерес к чему-либо иному, двинулся вперед по запущенному участку, поросшему высохшей в этом месте травой. На каждом шагу попадались целые скелеты с раскинутыми руками, черепа глазницами к земле, отдельные тазовые и берцовые кости с обрывками тряпья, опять проломленные черепа, рядом челюсти с белыми ровными зубами. Я решил подсчитать все это, потому что по опыту знаю, что никакое описание, если оно не подкреплено фактами, не отвечает требованиям журналистской работы; после сорокового черепа я бросил подсчет: не мог сообразить — считать скелет человека без головы или не считать. И не мог решить, как быть с пятью связанными нейлоновым шнуром костями, так как их должно было быть шесть, да и лежали они отдельно, между корнями какого-то дерева; я видел черепа, лежавшие между ребрами или втиснутые в полукруглые чаши тазовых костей. Видимо, трупы этих людей растащили звери и муссонные ливни перенесли еще дальше. Я не знал, как назвать место, по которому ходил, и отмечал в памяти лишь новые черепа.
Но это было только начало.
Позади прежней школы когда-то были, по-видимому, огороды, а возможно и пастбище. Вся эта территория была теперь неузнаваема, заросла буйной зеленью. Еще можно было разглядеть десятки глиняных сосудов, в которых здесь держат воду для полива или корм для скота. Высота их около полутора метров, а диаметр у горла не более восьмидесяти сантиметров. Я заглянул в первый встретившийся на моем пути: он был доверху наполнен костями, а поверх лежал череп. Во втором то же самое. И в третьем. В пятом. В одиннадцатом. Сколько трупов могло войти в один сосуд? Три? Четыре? Жители Кампучии, как правило, невысокого роста, после смерти их тела, наверное, уменьшались. Но кто их сюда засовывал, впихивал, ведь сосуды у горла поуже, а к середине расширялись? Это не могло быть простое механическое действие, это надо было как-то наладить. И почему здесь трупы запихивали в глиняные кувшины, а ста метрами дальше они валялись под открытым небом?
У меня стало мутиться в голове. Я кружил по заросшей земле, встречался с изумленными коллегами, заглядывал в двадцатый, в сороковой сосуд, потом взобрался на небольшой холмик и снова увидел разбросанные по земле черепа. Десять, двадцать, тридцать черепов. У них столь характерная форма, что на серо-зеленом фоне их легче распознавать, чем тазовые или плечевые кости. В одном месте — это было что-то вроде небольшой поляны, окруженной густой стеной каких-то растений вроде крапивы, — я внезапно увидел торчавшую из земли кость голени. Рядом с ней лежали потемневшая пряжка, остатки кожаного пояса и пропитанный кровью лоскут. Я понял, что вижу только то, что лежит на поверхности, только то, чего еще не укрыла растительность, и ничего не знаю о том, что находится под землей.
Думаю, что за сорок минут я увидел не менее четырехсот, может быть, даже пятисот человеческих черепов и скелетов.
Вскоре в эту цифру пришлось внести поправки. Тут же, около бывшей улицы, виднелись два колодца. Два обыкновенных, облицованных камнем колодца. Первый из них на всю глубину был заполнен костями и черепами. Второй, глубиной в шесть-семь метров, был почти пуст. На дне его виднелось еще пять черепов, кверху глазницами. Контраст между белизной костей и черными провалинами был так резок, что черепа в какой-то момент казались похожими на лица живых людей. Может быть, вследствие моей близорукости.
Кто-то из коллег наткнулся на известковую яму, заполненную еще сохранившимися трупами. Кто-то увидел шипевшую змею, которая грелась в размозженном черепе. Кто-то принес с собой католический молитвенник, найденный среди черепов.
Но это был еще не конец.
CXV. Вездеходы опять продирались сквозь заросшие лианами бугры посередине мостовой, задевали бортами о мясистые листья диких фиговых деревьев, с треском ломали гибкие, но твердые ветви тамариска. В этих джунглях не было никого, но ощущение пустоты было иным, нежели в Пномпене. В густом, непроходимом лесу никто не надеется встретить толпу прохожих. Только ведь эти джунгли разрослись на многолюдных и шумных когда-то центральных торговых улицах, видны были брошенные и оплетенные лианами тележки уличных торговцев, из-за зеленой стены сверкали остатки вывесок, темные помещения пивных, какие-то перечно-коричные лавки с еле различимыми полками и грудами каких-то товаров. Посреди некоторых поперечных улиц шли узкие, извилистые дорожки; они больше напоминали тропы, вытоптанные в джунглях идущими на водопой животными, чем признаки какого-либо человеческого поселения. Где-то промелькнула оплетенная вьюнками бензоколонка, какое-то большое строение — рынок? спортивный зал? фабрика? — из которого расплывались апельсиновыми языками скопища маленьких хищных цветов.
Нас привезли на место, о котором трудно сказать что-либо определенное. По-видимому, это была фильтровальная или очистная станция, хотя в Азии редко строят такие сооружения: жизнеспособность бактериальной флоры тут настолько велика, что можно освободить себя от напрасных расходов. А может быть, это была станция, подававшая воду для промышленных целей, ибо в глубине, в густых кустарниках, за непроницаемой ширмой банановых и бамбуковых деревьев, виднелись какие-то стены, похожие на фабричные. Выяснить, что это, не удалось. Переводчики и офицеры охраны были, как и мы, взволнованы увиденным, отвечали коротко, о чем-то шептались между собой. Никто из них не был родом из Прейвенга: ни один житель этого города в живых не остался.
Сперва мы отправились на тылы длинного, совершенно пустого здания непонятного назначения. Оно тоже граничило с каким-то бывшим огородом и рядами полностью заросших домов. Вдоль границы объекта шла стена пятнадцатиметровой длины, высотой в один метр шестьдесят сантиметров. Параллельно стене, со стороны огородов, тянулся деревянный забор из хорошо пригнанных досок, такой же длины и почти такой же высоты, отстоявший от стены на полметра. Забор и стена образовывали открытую сверху клетку, емкость которой составляла приблизительно двенадцать кубических метров.
Она была до краев заполнена человеческими костями и черепами.
Никто уже не мог это фотографировать. Тогда офицер из Народно-революционного совета провинции сказал, чтобы мы повнимательнее присмотрелись к тому, что видим.
Я приблизился и стал в двадцати сантиметрах.
В трех лежавших сверху черепах торчали отчетливо видные заржавевшие гвозди. У четвертого черепа, тут же рядом, гвоздь был в правой глазнице, вбитый так глубоко, что прошел костную оболочку и вонзился заостренным концом туда, где когда-то был человеческий мозг.
Я пошел вдоль стены, приглядываясь к черепам. Их было двадцать восемь; у одиннадцати гвозди были вбиты в верхнюю часть черепа, в висок, в надбровную дугу. В одном черепе виднелись два правильных круглых отверстия диаметром приблизительно восемь миллиметров. Видимо, этот человек оказал сопротивление, и его пришлось застрелить — из автомата калибра 7,62 мм. Я видел лишь черепа, которые лежали сверху.
Офицер попросил нас вернуться и указал на толстую доску, вертикально прикрепленную к стене. Она была покрыта длинными сосульками запекшейся крови; там, где кровь стекла на землю, кружили мириады маленьких янтарного цвета муравьев. Рядом лежал топор, обыкновенный крестьянский топор с чуть кривым топорищем и обухом, выщербленным при забивании гвоздей. Вероятно, приговоренных казнили на этом месте. Это была, наверное, кошмарно долгая операция, ибо острие топора было не больше пятнадцати сантиметров длиной.
Я еще раз пригляделся к черепам и увидел, что на лежавших поглубже глазницы были завязаны какой-то синтетической тканью, посеревшей от пыли, но крепко державшейся.
Мы перешли на другую сторону здания.
На бетонированной полосе были видны четырнадцать узких и глубоких отверстий площадью чуть меньше квадратного метра. Это были, по-видимому, фильтровальные отстойники или колодцы биологических фильтров. Одного взгляда было достаточно, чтобы заметить, что они почти до самого верха наполнены черепами и костями. Мы срезали армейским кинжалом гибкую и прямую ветвь какого-то дерева. Она была почти двухметровой длины, но дна не достала. Мы срезали еще одну и связали обе найденной тут же проволокой. Мало. Третью ветку мы не смогли привязать. Тогда солдат охраны принес с улицы очень длинный пружинящий прут.
Глубина колодцев была четыреста тридцать сантиметров.
Перед моими глазами было свыше пятидесяти кубических метров человеческих останков.
С того момента, когда я увидел во время войны, как из сожженного зрительного зала варшавского Большого театра телегами вывозили человеческий прах, я научился и так измерять человека.
Четырнадцатый колодец, находившийся за углом этого странного здания, был, по-видимому, с бетонированным дном, хорошо спрятан от солнца и частично прикрыт широкими саговыми листьями. Трупы, которые были сюда брошены, по трудно объяснимым причинам растворились, а не высохли, как в других. В бетонной емкости хлюпала маслянистая жидкость цвета сажи… Ее поверхность была покрыта миллионами маленьких червей, вперемешку черных, как блохи, и желтых, как гусеницы. Паразитов было такое множество, что изнутри колодца доносился хорошо слышный хруст. На поверхности плавали два черепа, которые, как видно, были легче, чем месиво растворившихся трупов. Они чуть заметно кружились, подталкиваемые неустанной возней паразитов.
