Вероника Крашенинникова - Россия - Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России
Министр обороны США Роберт Гейтс, умнейший и взвешенный человек, не идеолог, тоже сделал успешный, с американской точки зрения, ход в игре, пригласив Россию к сотрудничеству в обеспечении противоракетной защиты. Подобное предложение было выгодным для США со всех сторон: зная, что Россия от него откажется, Соединенные Штаты теперь могут использовать демонстрацию своей «доброй воли» и «стремления к многостороннему сотрудничеству» в качестве аргумента или оправдания последующих действий.
Позиция России нашла союзников в лице европейских государств — хочется надеяться, что это входило в наш расчет. Германия настаивает на том, чтобы Соединенные Штаты представили России полное описание планов развертывания и обеспечили прозрачность своих действий. Франция и другие рекомендуют американской администрации уделять больше усилий управлению своими отношениями с Россией, если Америка хочет получить поддержку союзников в развертывании системы. Администрации Белого дома на самом высоком уровне оставалось лишь признать свою ошибку неудачного взаимодействия с Россией по вопросу ПРО в Восточной Европе.[183]
А что же думают сами американцы — не политики — о строительстве противоракетной обороны для Европы? Этот вопрос был задан зрителям программы CNN «Situation Room», и вот какие ответы пришли в редакцию:[184]
«Противоракетный щит для Европы — не наше дело. Пусть европейцы сами финансируют и строят свой щит. Они нас все равно не любят. И пусть они сами спорят о щите со своими европейскими друзьями, русскими. Вместо того чтобы беспокоиться о Европе, нам лучше побеспокоиться о том, как защитить наши собственные границы», — Юджин из города Майерс Флэт в Калифорнии (надо учесть, что граница с Мексикой, проходящая по границе штата Калифорния, все еще большей частью открыта).
«По этому вопросу весь мир должен согласиться с Путиным. Это еще одна демонстрация безрассудства военной клики Буша, вышедшей из-под контроля. Это безумие должно прекратиться», — Ден, Санта Барбара, Калифорния.
«Снова начинается. „Звездные войны“ времен Рональда Рейгана, стоившие нам миллиардов долларов и не принесшие никаких результатов, возвращаются к жизни. Можем мы, наконец, начать учиться на собственных ошибках? Вероятно, нет, когда это касается политики и большого бизнеса», — Дин, Лас-Вегас, Невада.
«Нет, нам не нужна система противоракетной защиты в Европе. Нам нужно избавить Россию от остатка ее ракет и ядерных материалов, пока они не продали их террористам на черном рынке», — Мэрилин, город Джермантаун, штат Нью-Йорк.
При всем различии подходов эти и другие ответы рекомендуют одно решение. Иногда в ответах проскакивают интересные моменты: оказывается, из Америки Европа и Россия могут казаться друзьями. Никогда не нужно недооценивать способность людей помнить старые обиды: в то время как из СССР Запад — Европа и Америка — казались монолитом, исчезновение общего врага позволило старым противоречиям вернуться на поверхность и развело регионы далеко друг от друга.
Кондолиза Райс утверждает, что идея угрозы этих отнюдь не самых продвинутых элементов ПРО стратегическому сдерживанию России совершенно нелепа. И она права, судя по утверждениям российских военных. Тем не менее интенсивная российская реакция должна была быть именно такой.
Восприятие России как производная от внутренней проблематики США
Наряду с ценностями восприятие России в США определяется внутренней проблематикой страны. Периодические приступы русофобии со стороны Запада часто не совпадают с наличием реальной, объективной угрозы, исходящей от России. Преобладающее восприятие России и политика по отношению к ней формировались на основе идеологии американского государства, а изменения восприятия в высокой степени зависят от внутренней конъюнктуры США.
Социальные противоречия, экономические спады и подъемы, эмоциональные кризисы нации и, в особенности, выборные циклы способны изменить восприятие и политику США в отношении России без всяких на то стимулов со стороны последней. В свое время Великий кризис вдохновил интерес американских либералов к советской системе, идеализируя Советский Союз и коммунизм. Позже непонимание функционирования советской системы и просчеты аналитиков создали миф об огромной силе и неуязвимости Советского Союза.
Примечательный анализ восприятия России Западом как производной от внутренних императивов ведет историк Мартин Малия в книге «Россия в глазах Запада», одной из немногих работ, непосредственно посвященных такой теме. Россию идеализировали или демонизировали не столько в соответствии с ее действиями, сколько исходя из внутренних проблем, страхов, разочарований, надежд и стремлений самого западного общества, констатирует Малия.[185] Повышенное ощущение опасности Западом со стороны России совсем не обязательно вызывалось агрессивностью России, а политика России, конструктивная в отношении Запада, отнюдь не обязательно получала в ответ положительную реакцию. Вольтер находил множество оправдательных аргументов ненасытному экспансионизму Екатерины Великой, а Николай I одним лишь стремлением поддержать статус кво в Европе навлек на себя паническую агрессивность со стороны европейских государств.
Причину такого непредсказуемого видения России Малия видит в фундаментальной иррациональности человеческого восприятия и активном участии в нем эмоциональных составляющих. Субъективность и эмоциональность восприятия иногда набирают такую силу, что становятся вполне материальным фактором международной политики, который необходимо включать в политические расчеты. Вакуум, создаваемый незнанием и непониманием России, заполняется, согласно закономерностям человеческого восприятия, наихудшими ожиданиями.
Стивен Коэн делает аналогичные выводы: американцы обычно находят в Советском Союзе только то, что ищут. Так, во времена сталинского террора 1930-х годов СССР имел множество поклонников в Америке, в то время как гораздо менее жесткая эпоха Брежнева вызывала яростную критику.[186]
Предвыборные кампании часто становились определяющим фактором восприятия Советского Союза/России. В годы холодной войны политика в отношении СССР была основной темой предвыборных кампаний, и предметом критики почти всегда становилась мнимая «мягкость» линии и «примиренчество» находящейся у власти администрации и партии: жесткость и непреклонность в продвижении национальных интересов убедительно действуют на большинство избирателей. Лишь в одном случае президентские выборы выиграл более умеренный кандидат: в 1964 году Линдон Джонсон одержал победу над праворадикальным сенатором Барри Голдуотером. Но стоит отметить, что сенатор Голдуотер был одним из самых экстремистских политиков в истории США и его выбор с точки зрения здравого смысла представлялся действительно самоубийственным.
Как в годы холодной войны, так и сегодня беспроигрышная тема национальной безопасности является движущей силой предвыборных кампаний в Соединенных Штатах. Активизация традиционного ощущения уязвимости и эксплуатация страха людей всегда приносит дивиденды политикам. Согласно типичному сценарию, нации предъявляется враг, более зловещий, чем он может быть в реальности, а возможности государства рисуются более слабыми, чем они есть. Так создается потребность для силового президента и оправдание всех мер, которые он заведомо планирует реализовать. Большинство американцев прекрасно понимают эту логику и, тем не менее, каждый раз ловятся на эту удочку.
Умеренная политика Хрущева после смерти Сталина создала возможность для некоторого потепления отношений. Однако приближались президентские выборы 1960 года, и идеалист-демократ Джон Кеннеди построил свою кампанию на обвинении республиканской администрации Дуайта Эйзенхауэра в примиренческом подходе к СССР. «Ракетное отставание» США от СССР, в котором Кеннеди обвинял Эйзенхауэра, было предвыборной выдумкой — на самом деле США обладали преимуществом в ракетных вооружениях. Едва вступив в должность, в продолжение своего агрессивного предвыборного дискурса Кеннеди лично одобрил атаку в бухте Свиней, которая вошла в историю США как пример крупнейшего внешнеполитического и военного просчета. В 1980 году Рональд Рейган аналогичным образом победил на выборах Джимми Картера на антисоветской риторике и навязал стране «звездные войны».
Особенно ярко внутренний контекст Соединенных Штатов повлиял на восприятие России после трагедии 11 сентября 2001 года.
Предвыборная кампания кандидата в президенты Джорджа Буша в 2000 году основывалась на традиционных реалистических идеалах: в ней не фигурировали такие типичные для демократов внешнеполитические занятия, как активное распространение демократии и «государственное строительство» в других странах. В январе 2000 года Кондолиза Райс, тогда советник по внешней политике кандидата в президенты Буша, опубликовала в журнале Foreign Affairs классический «реалистический» манифест: американская дипломатия должна сосредоточиться скорее на отношениях между великим державами, чем на внутренних делах других стран.[187] «Некоторых беспокоит, что подобная позиция не учитывает роль ценностей, в особенности прав человека и продвижения демократии», — замечала Райс. Но приоритетом внешней политики США должны быть отношения с влиятельными правительствами, чьи «приступы гнева и добродетели затрагивают судьбы сотен миллионов людей». Этот дискурс в стиле realpolitik середины прошлого века вызвал критику даже у республиканцев, настолько он был для Америки устаревшим и беспринципным.
