Отар Кушанашвили - Эпоха и Я. Хроники хулигана
Я в маму, я по-маминому увлекающийся, и у меня часто бывает слишком много времени по утрам, это важно, я встаю в пять утра, и думаю, думаю, думаю я, будучи, как мама, свободным внутри.
Родители – мой первоисточник, и это для парня, делающего карьеру, дополнительная проблема, кроется там же, в первоисточнике; суть проблемы – я не имею права быть гондоном (хоть гондонистые поступки совершал). При этом мне физически плохо, когда меня не любят, хоть я и научился с этим жить.
Это хорошее интервью, данное хорошему парню Стасу, – о людях и временах великой святости, что бы о них, о временах и людях, ни судачили. Но в моей интерпретации, а моя интерпретация, знаете, не всегда осторожная, немалую часть ея занимает доблестная дерзость, щегольство опять же: на кой ляд ввинчивать слово ПАРОНОМАЗИЯ?!
Чтоб Фриске понравиться, это ж ясно.
Это раньше можно было врать в интервью, чтоб прослыть любвеобильной душкой, сегодня мне слишком много, чтоб вертеть хвостом.
Или достаточно лет, чтоб пыхтеть над имитацией образа работяги с золотым сердцем (хотя так и есть).
С пулеметной скоростью жонглируя словами, я стараюсь, при всей наружной небрежности, быть точным в выборе слов.
Я бываю истошно смешным и мнимо грозным, мнимо смешным и истошно грозным.
И я люблю песню «Story» Риккардо Фольи!
Те, кто начинал со мной, мутировали в тусклых декадентов, отталкивающе молодящихся ЭМО (не случайно рифмуется с ЧМО), а я остался титаном легкого духа, пережив драму попытки отлучения меня от профессии, но она-то как раз никогда не отказывала мне в приязни. В этой профессии я – сверхчеловек. Но и не трепетный принц эфира: трепещу я по другим причинам, в принцы никогда не рвался, из эфира уходил и воротался столько раз, что статистика сама в недоумении. Хоронил себя, хоронили меня, а потом – бац! – видел радугу, и снова, с именем Фриске на устах, летел в крутящуюся воронку.
...Первым, за эпоху до Шнура, возвел горячую лексику в ранг искусства и добился того, что, когда звезды меня читают, у них зубы стучат.
Сбылась мечта длиною в жизнь: моя точка зрения интересует разных людей, сколько бы их ни было. Люди слушают тебя, потому что ты умеешь слушать и себя, и людей.
Потому что ты знаешь: космос складывается из мелких жестиков рутинных.
Потому что у тебя, Отарик, редчайшее чувство Времени.
Как пацан славу просрал
Сегодня каждый второй, кого ни попроси, способен много и красочно говорить о природе шоу-бизнеса, о принципах, на которых он зиждется, о механизме его и прочей херне. Все быстренько сообразили, что наш шоубиз – это способ выращивать золотые груши на бронзовой вербе, но при этом все быстренько забыли, что шоубиз – это люди, эти, как его, хомо сапиенсы… или про это помнят, но не принято балясничать, потому что в наших краях более или менее глубокий разговор, а значит, разговор, связанный с выражением эмоций, – есть что-то непристойное.
Между тем я из тех старомодных придурков, которые, даже стоя на зыбучем пьедестале, предательски ходящем под ногами, но все же стоя, думают о том, как причудливо устраиваются судьбы в контексте шоубиза, как людей перемалывает эта машина, мнет, жует, изнашивает, опустошает – да любой глагол из разряда триллерски-высоковольтных употребите! И горе тому, кто окажется не готов к схватке. Я знаю человек пять из тех, что не сбылись, но из них только один занимает меня как персона, которая по всем показателям могла стать культовой. Эту персону зовут Илья Легостаев.
Я не знаю другого в нашей индустрии человека, который бы более внешне и внутренне подходил бы на эту священную роль. И не знаю другого, кто бы, обладая такими данными и такими задатками, так же просрал бы свой час.
Когда-нибудь я обязательно напишу, как создавались «Акулы пера», как реализовывался внешне элементарный замысел Демидова – посадить визави героя масскульта и неотесанных журналюг. Опишу сладко-горький мирок интриг, больного апломба, летучих свиданий со славой. Разбросаю по тексту две пригоршни сантиментов и с сарказмом расскажу, как мы мнили себя революционерами. Вряд ли кто-то осмелится утверждать, что программа не перевернула представления многих, очень многих людей и о звездах, и о прессе, и о системе взаимоотношений с неприкасаемыми.
Да, по большей части, и с моей, в том числе подачи, программа была глупа, косноязычна, неровна, избыточно амбициозна, но невероятно обаятельна!
А обаятельной она была в первую голову из-за Ильи. Из-за его свойства источать тепло, странное в контексте того, чем он занимается, ощущение бескорыстия, что ли (у других слишком подозрительно горят глаза, не так, как в классической литературе, но именно подозрительно).
К исходу первого полугодия было совершенно ясно, что передача – № 1, что надо ее как-то развивать по всем канонам успешного шоубиза, что это жила золотая и манкировать ею – преступление. Вы же знаете, какой у нас за окнами пейзаж: на одного творца приходится семьдесят продюсеров, девяносто менеджеров, сто администраторов, и если эта шатия видит, что кто-то имеет успех, то сразу кумекает: надо вложиться – через год построим домище на Багамах. Почувствовав в Легостаеве мощную долю обаяния, эрудиции, такта и интеллигентного сарказма, страна влюбилась в него; а шатия, о которой выше, «влюбилась» в страну за ее выбор.
Пишу об этом не просто так. Не понаслышке знаю, что касательно персоналии Легостаева в недрах 6-го канала, а именно в офисах господ Демидова и Горожанкина готовился некий план « Барбаросса». Из него, согласно плану, должны были вылепить культ.
Да, я все топчусь на месте, про тему не сказал. Дело ведь, догадливый мой читатель, вовсе не в Легостаеве, который один лучше всех кушанашвили, киселевых, сорокиных и пельшей, разом взятых, дело в ином, и это иное выталкивает из пространства тесной, узкой комнаты, то бишь локального разговора, в просторную залу, то бишь выводит разговор на тему болезненную для нашей индустрии развлечений. Поскольку в данном случае я категорически согласен с Демидовым, утверждающим, что каждому поколению нужен свой лидер и свой кумир, поставлю вопрос следующим образом: готов ли наш шоубиз к тому, чтобы «вывести», «вылепить» культовую персону, желательно не лишенную задатков? Чтоб он и лицом, и образом мыслей соответствовал? Чтоб был нашим эквивалентным ответом на Ди Каприо, который уже не актер, а ходячий знак?
Я говорил одному чинодралу: возьмите нас с Легостаевым, вложитесь, спродюсируйте нашу линию развития, развивайте тандем по принципу контраста, и Вы получите двух людей, которые будут больше, чем братья Гэллахеры; слабо? Этот чинодрал сказал мне: что до Ильи, мы уже думали об этом. Что до тебя, мы тоже думали, но ты – безнадежен. Ты – жертва эпохи эпатажа. А Илюшу мы сделаем ДиКаприо. В его стержень мы верим. Мы хотим, чтобы его обложки, его плакаты гуляли по стране… Меня, конечно, трудно заподозрить в альтруизме, но тогда я подумал: во-первых, слава Богу, что хоть кому-то везет, во-вторых, интересно посмотреть, что получится.
А ничего не получилось. План не был претворен в жизнь. Я сижу, ломаю башку – почему? Ответ, который лежит на поверхности, потому что удобен и абсолютно адекватен нашему менталитету, который отродясь не водил хлеб-соль с аналитикой: начальники плохие, жмоты, скупердяи, испугались инвестиций в красивое будущее. Но это полуправда.
Я сейчас сброшу маску лжеприятеля Легостаева и буду ему истым товарищем – таким, который рубит правду-матку. Я считаю, что основная причина того, почему И.Л. не заткнул за пояс всяких уродов, – в нем самом, в его квелости, в рыхлости, в сырости, в интеллигентском раздолбайстве. Начальники, конечно, редкие уроды, но каков сам герой!
Вульф мне как-то сказал: ну чего ты привязался к нему? Он – другой. Из другого теста, другой группы крови. Ты пьешь чай вприглядку, он – вприкуску. Тебе нужна эта суета вокруг тебя, ему – нет.
Опять двадцать пять! Ну иди тогда, как говорит Фоменко, к станку и паши. Ты же приперся в это самое низкопробное из искусств и морщишься от слова «раскрутка»? У кого нет тщеславия, тот сюда не суется. Не верю, что у И.Л. его нет. Нет желания вкалывать! А вот эту херню типа «слава мне не нужна» — оставьте при себе. Но жизнь скрутила Илью. Я вижу: теперь все, о чем я пишу, его занимает. Не поздновато ли? Теперь, чтобы выстрелить, ему нужна мощная, фак. передача. В которой, кроме его голливудской улыбки, было бы видно, что он – первостатейный профи. Ему нужно нажать на все кнопки. И тогда отсосут все.
Клянусь, готов сделать это первым! Я бы взялся его продюсировать – такой культ пропадает! – но кто же будет заниматься мной, горемычным?
В каждом городе, где гастролирую, спрашивают про Пугачеву (дружу ли с ней после эксцесса?) и про Легостаева: «Как он там? И как Вы к нему относитесь? Как? Туда-сюда. Но достоин большего. Отношение? Люблю.
