Дмитрий Быков - Хроники ближайшей войны
– Вы приехали без предупреждения, без приглашения… Мы уж вас пустили, а теперь у нас душа неспокойна. Отступили ведь от Устава…
Из Устава жителей поселка Потеряевка Мамонтовского района Алтайского края:
«Официальное разрешение (на поселение.- Д.Б.) общиной дается письменно, желательно верующим православным христианам или тем, кто очень хочет верить, и чтобы в письменном виде подтвердил, что он не будет ни сейчас, ни после говорить неправду. Дается разрешение на поселение тем, кто подтвердит, что он не курит, не пьяница, не матерщинник, не вор. Каждый строится сам, на свои средства. Помощи пока никто никому оказать не может.
Несогласных с уставом общины, курящих, пьяниц-выпивох, даже родственников, нежелательно нанимать или приглашать в гости. Члены деревенской общины не должны выполнять обычную работу в воскресные дни и в двунадесятые праздники. Это же касается всех, кто приезжает помогать или в гости сюда. Никакие работы для посторонних лиц на территории деревни не разрешаются. Это подсудное дело. Общение с миром, обращение за помощью к неверующим по возможности сводить до минимума. Лучше отдать, подарить им свою вещь (медогонку), нежели давать во временное пользование безбожным. Детей весьма желательно учить в самой Потеряевке верующим учителям – иначе для чего все это было затевать, если детей снова поглощает мир губительный. Каждый чужой появившийся да насторожит, спроси кто, к кому. Деревня как одна семья.
Под страхом анафемы, отлучения запрещается жаловаться мирским властям, писать жалобы на жителей деревни, сексотничать, сотрудничать с врагами, быть наушником. Любой спор, все решать здесь на законном основании, после беседы со священником. И только после обсуждения на собрании может получить «добро» на суд у внешних. (Это и есть прямая теократия – когда все спорные вопросы, от имущественных до моральных, решают под руководством священника. А весь прочий мир называют «внешними» – определение весьма уничижительное.- Д.Б.)
Запрещается рассчитываться спиртным (бутылкой) за проделанную работу или добытую вещь. За нарушение – оплата в двукратном размере в общую деревенскую казну. Категорически запрещается на территории деревни включать бесовскую музыку-рок и прочую заразу духовную. Если же таковое заведется все же и кто-то будет громко включать такую бесовщину, то сообща уничтожить всякую память о таковом деле и предмете».
Теперь все главное сказано, и дальше в Уставе по восходящей раскручивается, как бы сказать, некоторое воспарение: я наблюдал Игнатия Тихоновича в действии и должен заметить, что его, как многих превосходных ораторов, в процессе речи начинает слегка заносить.
«Мы находимся в уединенном относительно месте, где слышно и пение птиц. Не допускать бесполезного лаяния собак. Сторож держится для того, чтобы обнаружить врага, чужого, оповестить хозяина. Собака – это отражение хозяина. Скотина не должна бродить по деревне и огородам ни зимой, ни летом: не пожелай чужого поля – десятая заповедь Декаполита. Где ставить дом, какие деревья можно срубать близ дома – все по разрешению старшего. Даже на самое короткое время отъезжающим просить у священника совета, благословение на путь. Не самовластвовать. Бессоветие и непослушание – вот два коня в колеснице, несущейся в адскую пропасть. (От себя скажу, что последнее правило в Потеряевке выполняется неукоснительно – как, впрочем, и предыдущие: даже чтобы сбегать из лагеря-стана в деревню, за двадцать метров,- просят: благословите! «С Богом»,- говорит Игнатий, и девушка бежит звать остальных к обеду.- Д.Б.)
Обязательно всем жителям всегда носить пояс, рубаху навыпуск, как принято у русских, и не подражать в одежде иноземцам. По деревне не разрешается ходить в оголенном, непотребном виде. Взаимопомощь членов общины. От общих работ: по храму, пруду и др.- не отрекаться. Самовольно в деревню никого не приглашать. Если же кто из чужих курит в данный момент – не разговаривать с ним, пока не потушит папиросу: уважайте хотя бы самих себя. Стараться иметь все свое по возможности, чтобы не стать господином Дай. Никаких дел, сделок денежных и вещевых и иных не производить с замужними женщинами без ведома и согласия их мужей».
Про потеряевское отношение к женщине следует сказать особо: женщина никогда на людях не снимает платка, да и дома ходит в нем. Юбка – не выше десяти сантиметров от пола. Брюки, естественно, исключены. (Сегодня даже в иных храмах требования к посетительницам более либеральны,- впрочем, Потеряевка мыслит себя как один большой храм с весьма жесткими порядками.) Первыми за стол садятся мужчины. Они же – отдельно от женщин – стоят на богослужении, справа от алтаря.
– Мужчина у нас на первом месте,- с гордостью пояснял Игнатий.- Он – защитник, основа.
Я, честно говоря, не фанат полного равноправия,- но, первым садясь за стол, да еще в присутствии стоящих или прислуживающих женщин, чувствовал известную неловкость. Видимо, не дозрел. Даже в дощатый сортир лагеря-стана мальчики и девочки бегают разными дорогами – фотографа, когда он пошел было по женской, вернули и направили по мужской. Что интересно, сортир один и тот же.
«Не подчиняющийся уставу сему предупреждается и после трех грубых дерзких нарушений – исключается. Право голоса житель поселка имеет, как член общины, только через год жительства в Потеряевке».
Ну что – не кажется ли вам, что в этом Уставе, при всей его опоре на священные тексты, есть что-то глубоко армейское? Но ведь так и быть должно, если люди задумали строить свою жизнь «на подлинно духовных основаниях», буквально считанных с путеводительной Книги. В Игнатии, как и в его любимом авторе, очень чувствуется военный; рабочая одежда его – старенькое солдатское хабе, и странно контрастируют с его седой бородой пуговицы со звездами. А если вдуматься – что ж тут странного. Как и в армии, после всякого нарушения Устава в Потеряевке положено писать объяснительную. Игнатий показал нам один такой документ, по всей форме составленный им лично и адресованный родному брату, батюшке Иоакиму: из-за обилия весенних полевых работ Игнатий с частью паствы пропустил воскресную службу. «А – и когда ж работать?» – спрашивает он чисто солженицынским слогом, подробно отчитываясь в своих воскресных занятиях. От епитимьи его в результате избавили. Наказаний же в Потеряевке много, но все они – сугубо духовного свойства: отлучение от причастия на месяц, два, на полгода…
Строгость потеряевской жизни имеет свои преимущества. Я в принципе понимаю, что в основе ее – исключительно любовь и забота: как бы чего не вышло! Самый трогательный для меня пункт Устава – тридцатый (всего сорок):
«С огнем быть крайне осторожным, нигде ничего не выжигать без предупреждения всех в деревне, пока не выставлены будут люди с разных сторон, с водой и другими противопожарными средствами, и то только по разрешению старшего и вечером, при безветрии, весной, осенью»…
Какая забота о пастве, какая техника телесной и духовной безопасности, возведенная в главный принцип жизни! (Умудряюсь же я разглядеть за лапкинской строгостью заботу и любовь; умудрится ли он их разглядеть за моей нестрогостью? Ведь он привык, что о его селении пишут в надрывно-величальных тонах…)
– У нас за десять лет Потеряевки и за двадцать семь лет лагеря-стана не было ни одного несчастного случая!- гордо говорит Лапкин.
О да. А – где ж и быть ему, при таком-то распорядке, как в лагере-стане? Подъем в пять утра: дети должны застать восход. Бегом на пруд: быстрое купание (для этих целей жердями выгорожен крошечный лягушатник), обязательная зарядка, бегом назад. Кстати, если ноги у ребенка здоровы, в лагере-стане он передвигается исключительно босиком. Завтрак (непременно овощной: мяса здесь дети не едят вообще, да и в самой Потеряевке предпочитают обходиться). За едой разговоры не допускаются.
– Почему, Игнатий Тихонович?
– А святой Нифонт сказал: кто ест молча, тому прислуживают ангелы, кто говорит за едой – того соблазняет дьявол.
– А… Пардон. (Разговор шел именно за трапезой.)
Во время еды нельзя опираться локтями о стол (в Библии сказано, что это непристойно). Руки непременно должны быть закрыты до кистей. Каждый ребенок обязан иметь при себе носовой платок – если не имеет, бывает посылаем к дальнему тополю за листком, играющим роль временного платка. Еда, естественно, происходит только после молитвы и благословения плодов земных. После завтрака и комментированного чтения Евангелия, занимающего еще час,- обязательные четыре часа физического труда. Он может быть разный – помощь на строительстве, пиление и колка дров, прополка на огородах и пр. Освобождений от работы не дают никому. Затем – обед, снова чтение Евангелий, купание (в жаркие дни их бывает до шести), рисование, проповедь… Иногда бывают костры с печением картошки. Ложатся в девять, спят в небольших деревянных будочках, рассчитанных на пять-шесть человек плюс непременный старший.
