Дэвид Ванн - Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру

В колонии, основанной на берегах Массачусетского залива, первые поселенцы-пуритане установили то, что стало известно как законы контроля за расходами, запрещавшие явную демонстрацию своего богатства. Например, они требовали от колонистов, чтобы те носили простую одежду. Но поскольку эти законы никогда не соблюдались должным образом, они не смогли устоять под напором развивающейся торговли предметами роскоши, прибывающими в Новый Свет из Европы. Более богатые и обладающие политической властью пуритане могли легко игнорировать закон об одежде и носить все, что угодно, в то время как их более бедные собратья подвергались наказанию за несоблюдение этого закона. На деле законы контроля за расходами только обострили явные классовые различия.

В Пенсильвании квакеры под предводительством Джона Вулмэна достигли большего успеха в своем противостоянии синдрому потреблятства. «Мои дорогие друзья, — проповедовал Вулмэн, — упражняйтесь в простоте, честности и умеренности, к которым ведет истинная мудрость». «Среди квакеров, — пишет философ Джером Сигал, — ограничения на потребление и демонстрацию своего богатства применялись более широко. Важнее всего то, что стремление к роскоши рассматривалось как связанное с целым рядом несправедливостей и общественных проблем, включая алкоголизм, бедность, рабство и жестокое обращение с индейцами».

В некотором отношении сама Американская революция[21] была восстанием против синдрома потреблятства. Руководители британских колонизаторов топили свои американские колонии в крови, чтобы поддержать свой роскошный стиль жизни, приближающийся к упадку. Английские лорды часто проводили по полдня за одеванием, причем больше всего времени уходило на головные уборы постоянно усложняющихся фасонов. Потом они набивали себе желудки во время ужинов, которые длились часами.

Тем временем среди американских поселенцев росло недовольство налогами, которыми их обложили, чтобы богатства британцев никогда не скудели. Одновременно лидеры поселенцев сталкивались с затруднениями со стороны своих собственных подчиненных, охваченных неудержимым стремлением к обогащению. «Умеренность, дорогая, должна стать нашим убежищем, — писал Джон Адамс своей жене Абигейл[22] во время Революции. — Я надеюсь, что женщины с каждым днем будут уменьшать число своих украшений и что мужчины сделают то же самое. Уж лучше давайте будем пить воду и есть картофель, чем подчинимся власти нечестивцев».

В конце XVIII века, когда с победой Американской и Французской революций политическая картина мира изменилась, изменилась также и экономическая ситуация в мире. «Дьявольские мельницы» (по выражению английского поэта Уильяма Блэйка) промышленной революции принесли с собой паровую тягу и конвейерные технологии, что делало возможным производство тканей и других товаров за малую долю того времени, которое требовалось для этого раньше. Бенджамин Франклин утверждал, что с такими средствами производства, оказавшимися в распоряжении человечества, можно будет сократить время, требующееся на производство всего необходимого для жизни, до трех-четырех часов в день.

Однако на деле произошло обратное. На заре промышленной революции количество рабочих часов, вместо того, чтобы уменьшиться, увеличилось примерно вдвое. По оценкам современных ученых, в средние века рабочий день в среднем равнялся девяти часам (летом — больше, зимой — меньше). Более того, темп работы был довольно медленным, с частыми перерывами на отдых. А в некоторых областях Европы рабочие наслаждались 150 церковными праздниками, когда работать не нужно было совсем. Картины Питера Брейгеля, относящиеся к XVI веку и изображающие крестьян, которые танцуют, празднуют или дремлют днем на своих пшеничных полях, точно воспроизводят ту жизнь, свидетелем которой был художник.

Но когда промышленная революция набрала силу, рабочие фабрик, согнанные в мрачные, а-ля Диккенс, промышленные города, стали работать по четырнадцать, шестнадцать, даже восемнадцать часов в день, в то время как возделывавшиеся ими некогда земли начали использовать для овцеводства. В 1812 году один фабрикант из английского города Лидса считался человечным и прогрессивным только потому, что не нанимал на работу детей младше десяти лет и ограничил детский рабочий день шестнадцатью часами.

Однако фабричные рабочие не с такой уж готовностью следовали промышленной дисциплине. Лишенные своих церковных праздников, они изобрели себе новый — Святой понедельник. После воскресного вечера, проведенного в таверне, они не могли проснуться вовремя, а то и вовсе не являлись на работу. Их работа оплачивалась на сдельной основе, поэтому поначалу они работали столько, сколько было необходимо, чтобы себя содержать. Если работодатель повышал им зарплату, надеясь тем самым побудить их работать больше, он быстро обнаруживал, что эта стратегия ведет к обратному результату. Как сформулировал это Макс Вебер: «Возможность больше зарабатывать была менее привлекательной, чем возможность меньше работать».

Такой, разумеется, была ситуация до появления синдрома потреблятства.

Следовательно, как неоднократно указывал Карл Маркс, работодатели старались платить как можно меньше, чтобы рабочим приходилось работать помногу просто ради того, чтобы выжить. Но хотя такая скупость была разумным поведением для отдельных работодателей, она подрывала капиталистическое общество в целом. Нехватка покупательной способности у рабочих приводила к кризисам перепроизводства, из-за которых периодически исчезали целые промышленные отрасли.

«Во время торговых кризисов, — писали Маркс и Энгельс в „Манифесте коммунистической партии“ (1848), — каждый раз уничтожается значительная часть не только изготовленных продуктов, но даже созданных уже производительных сил… Общество оказывается вдруг отброшенным назад к состоянию внезапно наступившего варварства… Каким путем преодолевает буржуазия кризисы? С одной стороны, путем вынужденного уничтожения целой массы производительных сил, с другой стороны, путем завоевания новых рынков и более основательной эксплуатации старых».

Но как же осуществляется эта «более основательная эксплуатация»? На самом деле, путем заражения потенциальных покупателей синдромом потреблятства, хотя, разумеется, Маркс никогда не использовал этот термин. Однако в блистательном пассаже из его «Экономических и философских рукописей» 1844 года, который стоит привести здесь подробно, он описывает этот процесс. «Избыток и неумеренность» становятся «истинным стандартом» экономики, — писал Маркс, когда: увеличение объема производства и количества потребностей превращается в изощренный, всегда расчетливый способ возбуждать нечеловеческие, низменные, неестественные, мнимые аппетиты… (Каждый продукт — это наживка, с помощью которой один человек старается вытянуть из другого человека его суть, деньги. Каждая существующая или могущая возникнуть потребность является слабостью, способной заманить птичку в ловушку…)… Предприниматель обращается к самым низменным устремлениям своих ближних, играет роль сводника между человеком и его потребностями, возбуждает в человеке нездоровые аппетиты и следит за каждой человеческой слабостью в надежде потом получить вознаграждение за свои труды.

Этот пассаж, написанный 157 лет назад, точно описывает значительную часть современной рекламы, которая на самом деле возбуждает «мнимые аппетиты», последовательно эксплуатирует тему секса, с целью продать товары, и, конечно, в таких случаях, как реклама видеоигр, описанная нами в главе «Расширенные зрачки», «обращается к самым низменным устремлениям».

Тем не менее Маркс верил, что расширение рынка никогда не будет достаточным и что кризисы перепроизводства можно будет предотвратить только в том случае, если рабочие сами станут собственниками своих фабрик и начнут использовать заводское оборудование для общего блага. Это не означало, что постоянно увеличивающийся объем продукции просто должен был быть более справедливым способом разделен поровну. Цели Маркса никогда не были материалистичными. Более того, он подчеркивал, что простое повышение покупательной способности рабочих «будет не чем иным, как увеличением оплаты рабского труда и не повысит человеческую значимость и ценность ни рабочего, ни его работы».

«Навязанное равенство заработной платы», возведенное социалистическим правительством в ранг закона, тоже не приводит к счастью, которое, по убеждению Маркса, заключается в наших взаимоотношениях с другими людьми и в развитии наших способностей к творческому самовыражению. «Состоятельный человек, — писал он, — это тот, кто испытывает потребность в целом ряде свойственных человеку жизненных проявлений и для кого самореализация является внутренней необходимостью». «Слишком большое количество полезных вещей, — утверждал он, — порождает слишком большое количество бесполезных людей».