Аркадий Сахнин - Вот люди
Империя Ниппон! Страна богини Аматерасу, богини солнца, покровительницы японского императора. Отсюда из Симоносекского пролива почти четыре века назад повел свою флотилию с солнцем на знаменах кровавый Хидэёси, чтобы покорить Корею, Китай, Филиппины, Индию. Отсюда в начале этого века с именем богини Аматерасу шли военные силы империи в порт Пусан, чтобы задушить Корею. Сюда, в Симоносекский пролив, бесконечной чередой шли тяжело груженные караваны судов из порабощенной Кореи, Маньчжурии, с захваченных районов Китая. В течение долгих лет сплошным потоком двигались железнодорожные паромы из Пусана в Симоносеки с награбленной рудой, углем, металлом. Уже был разработан проект железной дороги между этими портами под Цусимским проливом. А с берегов, с рыбацких поселков и земельных участков величиной в рогожу доносилась эта печальная песня.
Публично отрекся от опеки богини Аматерасу император, но всё та же мелодия, безысходная, бесконечная, плывет над водой.
Мы приближаемся к порту. В самом узком месте пролива, как два стража у ворот, лежат Кокура и Симоносеки. На подходах снова острова, но, точно корабельные мачты, торчат на них заводские трубы. Куда ни глянь — заводы. Они теснятся один к другому и сливаются в сплошную бесконечную массу корпусов. Застилает горизонт оранжевый дым химических предприятий. Черный туман плывет над всей территорией. А на воде великое множество судов. Это уже не рыбацкие лодки. Это сухогрузы, танкеры, рудовозы, буксиры, плашкоуты, лихтеры, плавучие краны, будто перекресток огромной транспортной магистрали. Это и в самом деле транспортная магистраль десятков, сотен заводов. К одному из них идёт и наш турбоход.
Откуда-то вылетели и несутся на нас два быстроходных буксира. Само слово «буксир» говорит о чём-то медленном, неповоротливом. Новые японские буксиры быстроходны и удивительно маневренны. С полного хода застопорили у самого борта, подобно танкам, развернулись на месте.
Чтобы обойти буи, землечерпалки, пароходы, тесно стоящие на рейде, потребовалось бы несколько часов. Но японские буксиры, упираясь носами то в правый борт, то в левый, легко разворачивают нашу двадцатидвухтысячетонную громаду и загоняют турбоход в предназначенное для него место.
Первым на борт поднимается инспектор морской полиции. Он поздравляет нас с благополучным прибытием из далекого и трудного плавания, и на лице инспектора такая радость, будто осуществилась, наконец, мечта его жизни увидеть нас в этом порту. И трудно объяснить почему, но ждешь от инспектора ещё чего-то. И, будто отвечая на наши мысли, он говорит, как бы извиняясь:
— Мы постараемся сделать ваше пребывание здесь приятным, но не всё зависит от нас. Прошу ознакомить с этим экипаж. — И он вручает обращение полиции, отпечатанное на великолепной атласной бумаге.
Обращение начинается с фразы, набранной крупным шрифтом: «Добро пожаловать в наш порт и город!» Дальше идут вежливые слова, которые инспектор нам уже сказал раньше, и несколько перенумерованных пунктов:
«1. Когда уходите с судна, запирайте на замки все шкафы и двери.
2. В случае воровства или других случаев, требующих вмешательства полиции, оставьте место преступления неприкосновенным и немедленно сообщите в морскую полицию по телефону № 3–4231.
3. Остерегайтесь подозрительных личностей и особенно женщин легкого поведения. В большинстве случаев они связаны с злоумышленниками».
В этом документе говорится далее, как поступить, если вас обсчитает шофер такси или произойдет иная неприятность, И создается впечатление, будто эти неприятности, малые и большие, ждут тебя на каждом шагу, как только ступишь на берег. И начинаешь сомневаться, действительно ли здесь повсюду только воры, бандиты и проститутки, и приходит мысль, так ли уж рада нашему приходу полиция? А может быть, она вовсе и не хочет, чтобы мы сошли на берег?
Группа моряков окружила второго механика Виктора Книжко, который переводит с английского обращение полиции.
— Вот тебе и «добро пожаловать», — резюмирует кто-то под общий смех.
В наших трюмах — чугун. Двенадцать тысяч шестьсот тонн. Это больше четырех тысяч грузовых машин. Их разгрузят за три дня. Так сказал представитель концерна Сумитомо, у причала которого мы ошвартовались. Ну что ж, недаром это один из крупнейших металлургических комбинатов Сумитомо.
Родившись как «Торговый дом Сумитомо», используя свои связи с правительством и огромные государственные субсидии, он вырос в могущественный монополистический концерн. К концу второй мировой войны под его контролем и в его зависимости находилось сто восемьдесят четыре промышленные компании, а «Банк Сумитомо» стал самым мощным банком империи. После войны объявили о роспуске концерна, но это была лишь фикция, потому что остался нетронутым банк, остались компании с измененным названием. В ряде важнейших отраслей производства концерн Сумитомо потеснил таких столпов капитала, как Мицуи и Мицубиси, заняв первое место.
Наш турбоход стоял у причала металлургического комбината Сумитомо. Могучие краны свесили свои головы, точно заглядывая в трюмы. Там триста семьдесят тысяч чугунных чушек, весом от 30 до 50 килограммов каждая.
Я видел, как их грузили в Туапсе. Краны-пауки опускали на чугунную гору свои широко растопыренные стальные щупальца, потом концы их соединялись, загребая под себя и захватывая в утробу до пятидесяти чушек, и высыпали их в сварной лоток, стоящий рядом. Три-четыре захвата, и пятитонный лоток полон. Один за другим заполнялись лотки, краны взвивали их в воздух и опрокидывали на дне трюмов.
У причалов Сумитомо стояли такие же краны-пауки, даже более мощные. Чтобы наполнить лоток, едва ли потребуется больше одного захвата. Не мудрено, что при такой механизации нас действительно разгрузят за три дня.
У самого борта толпились мужчины и женщины в довольно странной одежде. На головах были желтые каски, на ногах — специальная обувь, похожая на носки с одним пальцем. Такую обувь, удобную для лазания по камням и скалам, я видел во время войны на японских солдатах в горных районах Маньчжурии.
Вскоре люди, толпившиеся у причала, поднялись на борт. Маленькими быстрыми шажками, словно пританцовывая, торопились в трюмы. Когда они спустились во все шесть трюмов, раздались свистки. Разгрузка началась.
На причале концерна Сумитомо безжизненно лежали могучие стальные щупальца «пауков». Маленькие японские женщины нагружали лотки вручную. Сумитомо это обойдется дешевле.
Расчет представителя концерна оказался точным. Разгрузка шла ровно трое суток. Трое суток с грохотом падали чугунные чушки в стальные лотки. Портальные краны нагибались в трюмы, выхватывали лотки и опрокидывали их в самосвалы у левого борта. Судовые стрелы вытаскивали лотки на тросах и вываливали в баржи по правому борту. Скрежетали краны, жужжали натянутые стальные канаты.
Судно не должно стоять ни одной лишней минуты. За каждую сэкономленную минуту концерн Сумитомо получит диспатч — премию от судовладельца. Эта премия уменьшит расходы по разгрузке.
Бесконечно, безостановочно сто шестьдесят пар рук бросали в лотки чугун. Сто двадцать три тысячи чушек в сутки. Точно били автоматические тяжелые пушки: бух-бух-бух-бух-бух… Пять тысяч ударов в час. Не разгибались спины. Нельзя задерживать судно. Стоянка — это лишние, деньги. Сумитомо не платит лишнего. Сумитомо не платит даже того, что положено. Пусть будут благодарны за эту выгодную работу, что им досталась. За воротами много желающих. Теперь их будет ещё больше. Империя Ниппон проводит «улучшение структуры сельского хозяйства». Это разорит и сгонит с рогожных участков двадцать три миллиона крестьян. Часть останется батрачить у кулаков, которые собирают их земли, а остальные пойдут к воротам Мицуи, Мицубиси, Сумитомо… Этот процесс уже идёт. После того как началось «улучшение структуры», уже разорилось около двухсот тысяч крестьян. Они ринулись в город. Пусть радуются те, кому досталась сегодня эта выгодная работа по разгрузке чугуна. За это дорого платят.
Рабочий день не должен превышать восемь часов. Но нельзя трижды в сутки ждать, пока будут меняться смены, пока будут вылезать из глубоких трюмов одни и спускаться другие. Да ещё каждой смене устраивать обеденные перерывы. Получится не работа, а одни простои. Нельзя сбивать темпа. Надо работать по двенадцать часов. Сумитомо за это заплатит. Заплатит, как за полтора рабочих дня. Каждая женщина получит тысячу иен за смену. А мужчина ещё больше. Такие деньги не валяются. Тысяча иен — это полтора килограмма мяса. Самого лучшего, упитанного мяса.
Я видел, как едят мясо японские грузчики. Всё было очень хорошо организовано. За десять минут до начала перерыва на наше судно привезли обед для грузчиков: сто шестьдесят красивых жестяных коробочек. Мужчинам квадратные, женщинам овальные. По свистку из трюмов полезли люди. Они уселись на палубе в кружочки. Каждая бригада возле своего трюма. Открыли коробочки. В квадратных — рис и тушеное мясо. Тридцать граммов мяса. Правда, тридцать было в сыром виде, а после приготовления остался двадцать один грамм. Но тут уж ничего не поделаешь. Зато приготовлено очень хорошо. Мясо отрезано красивым ломтиком без единой косточки. Резали не просто как попало, а очень разумно, поперек волокон. Толщина ломтика получилась больше, чем длина рисового зерна. Поэтому очень удобно есть. Нож не нужен. Толстые короткие волокна легко отделяются палочками. Грузчики берут сразу по нескольку волокон и заедают рисом. Они так умело это делают, что мяса вполне хватает на весь рис.
