Константин Гулькевич - Письма к Олафу Броку. 1916–1923
Сердечно жму Вам руку. Прошу передать мое почтение Вашей супруге[38]. Мой молодой сотрудник[39] вернулся очарованным Вашею семьей и милым приемом.
Сердечно Ваш Гулькевич
3
11 VIII / 29 VII 1916 Христиания
Дорогой Профессор,
Мне совестно [здесь и далее выделено в документе – ред.], что мы Вам причиняем столько хлопот. Получив Ваше любезное письмо от 2 VIII / 20 VII, я немедленно телеграфировал его содержание П. Н. Милюкову. Я все выжидал, как он отзовется на телеграмму, чтобы ответить Вам. Между тем, вчера получил Ваше новое, милое письмецо от 9 сего месяца. Вновь протелеграфировал радостную содержащуюся в нем весть П.[авлу] Н.[иколаевичу] и ожидаю с минуты на минуту весточку от него. Я не хочу откладывать, однако, с выражением Вам глубокой и искренней признательности за все то, что Вы сделали в смысле пропагандирования Русского дела[40]. Большое, большое Вам спасибо! Я, несомненно, испытываю чувства большого удовлетворения при сознании, что в Вашем лице мы имеем такого влиятельного поборника наших идеалов. Сознание это внушает мне самые радужные надежды относительно возможности достижения тесного взаимопонимания наших обоих народов. Еще раз спасибо Вам.
Сердечно преданный Гулькевич
4
14/1 VIII 1916 Христиания
Дорогой Профессор и благодетель,
Вчера поздно вечером получил от нашего Посла в Лондоне телеграмму следующего содержания: «Miliukoff accord pour Somme indiquce (т. е. ту, которую Вы были столь добры указать: 7-800 kr.[41]) et pour 5 Septembre»[42]. Benkendorf[43].
В последнем пункте произошло недоразумение: Вы сообщили мне, что лекция не должна была бы состояться ранее 2 сентября, я же удлинил этот срок до 5 сентября. Милюков же вероятно понял, что мы выбрали с Вами упомянутое число. В виду этого, во избежание недоразумений очень прошу Вас дорогой Профессор разрешить мне телеграфировать Павлу Николаевичу с точным указанием ему дней, когда он должен читать в Aul’е[44].
Остальные формальности установим по Вашему возвращению сюда. Еще раз извиняюсь в причинении Вам столького беспокойства и вновь приношу Вам выражение самой глубокой и искренней признательности.
Ваш Гулькевич
Сердечный привет Вашей милой семье
5
25/12 VI 1917 Стокгольм [45]
Дорогой, дорогой Профессор,
Лишь сегодня удается «урвать» минутку, чтобы побеседовать с Вами и вновь сказать Вам и дорогой для меня семье Вашей самое сердечное спасибо за ласку и любовь, которые я видел денно и нощно с Вашей стороны. Такого чувства я никогда еще до сих не испытывал и вероятно не испытаю – но и за этот год счастья искренне благодарю бога. Одновременно радуюсь, что как бы ни были обстоятельства, чувства всех Вас ко мне, как и мои ко всем Вам, никогда не изменятся.
Глубоко радуюсь Вашей предстоящей поездке в Петроград. По крайней мере, я буду иметь в ней утешение (в нем Вы мне не откажете) Вас приютить на несколько дней по пути в Россию и обратно. Устройтесь лишь так, чтобы за Ваше отсутствие телеграммы (только самые важные) посылались кем-либо из Русских (Мадам Теттерман?[46]).
Письмо госпожи Косс[47] при сем возвращаю. В виду ее связи, хотя бы денежной, с Австрией, не могу писать ей прямо. Но посоветуйте ей зайти ко мне в Миссию часов около 10 – в любой день – я с ней условлюсь, как поступить ей и надеюсь помочь переправить ее дочь в Россию.
Я страшно утомился путешествием в Россию, но рад, что меня вызвали в Петроград. Я видел многое, что внушает мне веру в лучшее будущее и в возможность поддержания победы порядка над анархией. Пессимистичен был лишь Шингарев[48], остальные куда бодрее и увереннее.
Не нахожу слова, чтобы благодарить Вас за Вашу статью в «Aft.[enposten]»[49]. Она так хороша, что могла бы смутить меня, и я мог бы поверить Вам. Но я с сожалением знаю себе цену и знаю, что Вы смотрите на меня глазами дружбы. Следовательно, Вы пристрастны. Тем не менее, очень и очень благодарю Вас. Ваши слова так сердечно теплы, что согревают меня, хотя я их не заслуживаю.
Если бы Вы знали, как тяжело у меня на душе и как меня тянет в Норвегию, дорогую, обожаемую мною Норвегию. Не знаю, когда рана закроется и заживет… и заживет ли…
Я читаю B.[jørnstjerne] B.[50][jørnson], буду читать также шведские газеты, но учиться буду продолжать по-норвежски. Кончаю, как всегда, просьбами. Не найдете ли Вы возможным выписать для меня из Германии: Diplomatie und Weltktrieg Ernst Müller Meiningen[51] – если эта книга интересна, а также учебник истории Швеции и ее Конституцию, если они не имеются на другом языке лучше.
Засим целую ручки дорогой Вашей жене, а Вас и детей нежно обнимаю.
Ваш Гулькевич
Полил ли дождь Ваш картофель?
6
28/15 VII 1917 Стокгольм
Дорогой Профессор и Друг,
Все это время собирался писать Вам, но мне не удается высвободить ни одной минуты для личных дел. Посетители приходят с 9 часов утра, и лишь около 8 часов удается вздохнуть свободно, хотя бы не без сильного переутомления. Мне же давно хотелось поблагодарить Вас за дружескую надпись на Ваших ценных переводах Толстого, а также за «Говоры к западу от Мосальска»[52]. Филологические вопросы всегда увлекали меня, и я с особенной радостью прочту Ваши книги в один из первых вечеров, когда буду себя чувствовать уже не в силах заниматься обычной работой. Большое спасибо Вам, дорогой!
Уже прошло два месяца, с тех пор как я Вас покинул. Я никак не могу привыкнуть к мысли, что мне пришлось расстаться с Вами, милыми всеми друзьями и дорогой Норвегией. Как здесь все отлично от Вашей бесподобной страны! Насколько у Вас дышалось беспечно и бремя жизни не чувствовалось вовсе. Здесь полное отсутствие легкости и радости существования. Местные деятели не искренни, хотя вежливы во внешних движениях (поклоны и т. п.). Быть может, что когда будет преодолено во мне нежелание считаться с неизбежностью случившегося, и удастся подчиниться последнему, то тогда несколько смягчится и отчужденность от окружающей меня обстановки. Но на это уйдет много-много времени!
Политической здесь работы гораздо более, чем в Христиании, но поэтому во мне все более и более крепнет убеждение что Норвегия и Россия должны искать ближайшего сближения. Ответственность здесь громадная. Масса вопросов требующих напряженного внимания и безотлагательного их решения в связи со всеми последствиями «скороспешки». Вы сами понимаете, дорогой друг, что объяснить все изложенное невозможно в письме. Бог даст, когда Вы будете проживать в Русской Миссии на Strandvegen, 7с – по пути в Россию – вволю поболтаем на эту тему.
Из России получаю все более утешительные вести относительно наступающего успокоения. Думаю, что Ольсен[53] неправильно поступил, отменив посылку их сына в Москву. Кажется, что Вы не последуете их примеру и направите Вашего милого юношу [неразб. – ред.][54], как Вы предполагали. Но и в этом случае прошу его посетить Стокгольм по вышеуказанному адресу.
Со своей стороны, хотел бы присоединить к моим просьбам об остановке здесь две другие: одна бельгийка, вдова, просит навести справку о том, почему бельгийские и французские пленные, находящиеся в лагере Пархим[55] (Мекленбург) не получают посылки, адресуемые отсюда через [неразб. – ред.][56]. Можете ли запросить Ваших друзей корреспондентов и успокоить бедную баронессу Daelmann? Затем, когда будете что-либо заказывать своему немецкому книгопродавцу, можете ли выписать для меня последний Bædeeker[57] о Скандинавии? Здесь имеются, но книгопродавцы считают марку за крону, когда она стоит менее половины. Если Вас это не стеснит, вспомните, пожалуйста, обо мне… За указание других книг большое спасибо! Целую ручки Вашей дорогой жены, Вас и детей обнимаю.
Ваш Гулькевич
7
20/7 VIII 1917
Дорогой Друг Олаф Иванович
Наскоро хочу ответить телеграфным слогом на Ваши милые строки от 14 сего месяца.
1) номер с двумя кроватями числится за Вами с Йенсом[58]. Если бы он случайно оказался занятым, то откровенно буду просить отложить приезд денька на два. К сожалению, друзья мои у меня не засиживаются. Следовательно, вопрос этот решен, как Вы желали. Не правда ли?
2) Относительно поездки Йенса Вы правы, что доставка припасов в Петроград и Москву крайне ленива с одной стороны, а с другой, что там скопляются беженцы изо всюду. Но я мечтал бы для него о Сибири. Что скажете Вы на это? Там все в изобилии. Люди русские, климат здоровый и обстановка не пессимистическая. Если Вы согласитесь со мной, то буду искать верных Вам людей, которым можно было бы поручить Вашего сына. Ливены[59] ничего еще не ответили. Господин Нейбах[60], который вместе со Стаховичем[61], шлет Вам и семье Вашей лучший привет.
