Далия Трускиновская - Вольнолюбивые швейцары и «Черный понедельник»
И заодно пример того, что латышский (не путать с латвийским) бизнес, разочаровавшись в Западе, не пожелавшем, чтобы его заваливали нашим беконом и нашим сливочным маслом, всерьез задумался о восточном направлении.
Мои питерские друзья который уже год снимают дачу в Юрмале. Хозяева специально для дачников держат большой флигель, половину обычно занимают питерцы, а вторую половину — семья латышского бизнесмена. Еще в прошлом году возникали проблемы — дети, играя, общались в основном по-русски, а папе-латышу это не нравилось, и он старался отвлечь сына от неподходящего времяпрепровождения. В этом же году папа, очевидно, поумнел — сам подбивает ребенка на контакты, комментируя это лаконично и почти без акцента:
— Ему нужна языковая практика.
Страны ссорятся и мирятся, а каждый из нас может испортить только ту жизнь, которую живет, и прожить только ту жизнь, которую сам испортил. Как вдолбить эту истину в голову потерянному поколению? Как стряхнуть с его согбенных плеч груз несбывшихся надежд и неисполненных обещаний?
Жанна всего лишь на десять лет старше Валькирии. Соседушка на десять лет старше PQ-17. Десять лет разницы стали пропастью между поколениями. Этим людям уже трудно общаться друг с другом, потому что одни — жалуются, а другие считают жалобы недостойным себя делом. И их социальные роли парадоксально противостоят друг другу. Старшие — избалованные дети, вдруг лишенные родительской поддержки. Младшие — волчата, самостоятельные и энергичные, для которых важно не наличие родителей-кормильцев-поильцев, а окружение — стая единомышленников.
Когда мы с PQ-17 волокли эти чертовы полки, то как раз и говорили о законах табуна и законах стаи. Так вот — он не хочет быть в табуне…
Свадьба!
На столе — сплошное вегетарианство. Даром я, что ли, носилась накануне с обвязанными банками? Одиннадцать человек гостей — пять девочек, включая меня, шестеро мальчиков. И две бутылки вина — красного, под фасоль, и белого десертного. Их вполне хватило.
Валькирия в венке из живых ромашек. PQ-17 в бледно-голубой рубашке, а в пиджак его дрыном не загонишь, опять же — лето, жарко… Свидетель Мейден — у этого сквозь белую сорочку просвечивают блистательные татуировки. Конь Екабштадский — наконец-то нам удалось поговорить по-человечески!
Теперь я знаю, какой наилучший подарок могут сделать родители детям к свадьбе. Дня за три до регистрации вручить им деньги на расходы и смотаться куда-нибудь на неделю. Убогая церемония в ЗАГСе вовсе не требует их присутствия.
Вот они сбились в кучу над альбомом Бориса Вальехо и галдят под свою любимую музыку. Им хорошо — они делают замечательную газету, им удалось пристроиться к более солидному изданию в качестве как бы приложения, пристегнуться к чужой лицензии и попасть в газетные киоски!
Мейден — еще две недели назад я мрачно сказала ему, удрученному зачетом по латыни:
— Только не унижаться!
Ибо преподаватель попался тот еще…
PQ-17 — он нашел себе еще приработок, будет вкалывать все лето по вечерам и безумно горд, что сам, за свои деньги, купил к свадьбе квартиру. Когда мы после церемонии ввалились в нее, то он никому не позволил прикрутить ножки к свадебному столу — сам! Он здесь хозяин.
Валькирия — счастливыми глазами оглядывает этот самый стол. Небогато, да и платье на ней — из американского «Second hand». Но за столом нет чужих. И в ее жизни нет сейчас ничего чужого, чужеродного, навязанного, спущенного сверху.
Конь Екабштадский — этого я еще не знаю, мы только приглядываемся друг к другу. Но если Мейден, PQ-17 и Валькирия взяли его в компанию — значит, человек стоящий.
Больше всего я боюсь, что жизнь заставит этих ребят поступиться Чувством Собственного Достоинства.
Оно у них есть — ради своей независимости Валькирия и PQ-17 работают по десять-двенадцать часов в день, да еще находят время для «Черного понедельника», ради нее же Мейден, не слишком запуская учебу, сотрудничает с тремя-четырьмя крупными газетами и тем же путем направил Коня Екабштадского.
Но я, скорее всего, боюсь напрасно.
Они смотрят на жизнь открыто и лишены иллюзий. Они не ждут ничего ни от этого государства, ни от этого общества. Все, что они получат, будет сделано их собственными руками. Сейчас им захотелось иметь свою газету — вот она! Завтра они захотят сходить на концерт «Bathory» или «Tiamat» — значит, сами привезут в Ригу любимых музыкантов, снимут помещение и организуют рекламу.
Они, Бог даст, не будут никому с поклонами отворять двери, да еще считать себя при этом свободными людьми. Они воистину свободны — потому что никому и ничем не обязаны. Разве что родителям — за рождение и воспитание.
Перед ними не раскрывали всех путей, ведущих в светлое будущее, наоборот — многие пути для них закрыты. Мальчик или девочка с математическо-техническим уклоном этой стране пока не нужны. Но они не унывают. Они приняли условия игры — и их уже ничем не собьешь с толку.
А если им захочется прочитать хорошую книгу, если у них возникнут странные вопросы, с которыми к папе-маме не сунешься, если они напишут вдруг что-то этакое — то придут ко мне. И мы, завершив работу над очередным номером «Черного понедельника», заварим крепкий чай и заведем беседу о вещах серьезных и несерьезных. На вполне литературном русском языке.
А в рижских киосках нашей газетки уже не достать. И это — одна из тех маленьких побед, что время от времени одерживает русская культура в Латвии.
Рига
