Джейкоб Аппельбаум - Шифропанки: свобода и будущее Интернета
Судебный ордер требовал выдать названия учетных записей, логи сообщений, адреса, телефоны, реквизиты банковских счетов и номера кредитных карт людей, предположительно связанных с WikiLeaks, включая Джейкоба Аппельбаума, исландского парламентария Биргитту Йонсдоттир, голландского бизнесмена и пионера интернета Ропа Гонгрейпа, а также всю информацию по аккаунту собственно WikiLeaks. Ордер запрещал компании сообщать кому-либо о полученных требованиях. Однако Twitter смог успешно оспорить этот запрет в суде и отвоевал право информировать заинтересованных лиц о том, что власти требуют выдачи их данных.
26 января 2011 года, получив от компании Twitter известие о судебном ордере, Аппельбаум, Йонсдоттир и Гонгрейп, чьи интересы представляли адвокатское бюро Keker and Van Nest, Американский союз защиты гражданских свобод и Фонд электронных рубежей, подали через представителей ходатайство об отмене ордера. Дело получило огласку как «дело о судебном ордере Twitter» [25] . Адвокат Аппельбаума предъявил также ходатайство с требованием обнародовать остающиеся засекреченными протоколы судебных заседаний, на которых власти пытались получить конфиденциальные данные Аппельбаума от Twitter и других компаний. 11 марта 2011 года мировой судья отклонил оба ходатайства. Истцы обжаловали это решение.
9 октября 2011 года газета Wall Street Journal сообщила, что калифорнийский провайдер электронной почты Sonic.net также получил ордер с требованием выдать сведения о Джейкобе Аппельбауме. Компания оспорила ордер в суде и проиграла, однако получила разрешение предать огласке тот факт, что ее вынудили раскрыть информацию об Аппельбауме. По сведениям Wall Street Journal, аналогичный ордер получила и компания Google, однако был ли он оспорен в суде, газета не сообщила [26] .
10 ноября 2011 года федеральный судья отклонил иски Аппельбаума, Йонсдоттир и Гонгрейпа и обязал Twitter предоставить Министерству юстиции затребованные им сведения [27] . 20 января 2012 года истцы обжаловали решение судьи, оспорив отказ раскрыть информацию об ордерах, которые получили другие компании [28] . На момент выхода этой книги дело еще не было завершено.
Усиление коммуникации против усиления слежки
ДЖУЛИАН: В начале 1990-х, когда запрет криптографии на государственном уровне породил движение шифропанков, многие верили в могущество интернета, который должен был гарантировать всем нам свободную и неподцензурную – по сравнению с обычными СМИ – коммуникацию. Однако шифропанки всегда понимали, что у свободы Сети есть обратная сторона: возможность следить за любым обменом информацией во всей полноте. Сегодня усиленной коммуникации противопоставлена усиленная слежка. Под «усиленной коммуникацией» подразумевается наличие у вас дополнительных степеней свободы по сравнению с теми, кто пытается контролировать чужие идеи; усиление слежки означат обратное.
Сегодня слежка куда более заметна, нежели в те времена, когда поток информации просматривали только американцы, британцы, русские и власти некоторых других стран вроде Швейцарии и Франции. Теперь за Сетью внимательно наблюдают все, практически каждое государство, слежка приобрела массовый характер, она коммерциализируется. Сегодня она становится тотальной: люди рассказывают в интернете обо всех своих политических пристрастиях, о семейных и дружеских связях. Таким образом, усилилась не только слежка за общением людей, существовавшая и ранее, – расширилась сама коммуникация. Причем увеличился как ее объем, так и число типов коммуникации. Новые типы, ранее бывшие приватными, ныне перехватываются в массовом порядке.
Идет битва между силой сведений, собранных информаторами и теневыми структурами, которые постепенно образуются, расширяют связи друг с другом и с частным сектором, и возросшей мощью обычных людей и интернета, ставшего для человечества привычным средством связи.
Я хотел бы поговорить о том, как нам следует рассказывать о наших идеях. Передо мной стоит большая проблема: как человек, не понаслышке знакомый с государственной слежкой и понимающий, как далеко транснациональная индустрия безопасности зашла за последние двадцать лет, я слишком хорошо обо всем этом осведомлен и потому не могу посмотреть на ситуацию глазами обывателя. Однако теперь мой мир – мир всех и каждого: все мы выложили в интернет суть нашей жизни. Мы обязаны как-то рассказывать о том, что нам известно, пока мы можем это делать.
ЭНДИ: Я предлагаю посмотреть на ситуацию не с точки зрения обычного гражданина, а с точки зрения человека, облеченного властью. Не так давно я побывал в Вашингтоне на одной странной конференции и увидел парней с беджами немецкого посольства. Я подошел к ним и сказал: «Ух ты, вы из посольства Германии», – а они сказали: «Ну, не совсем из посольства, мы на деле из-под Мюнхена». Выяснилось, что они представляют внешнюю разведку, и на вечернем фуршете я у них поинтересовался: «Так в чем же суть секретности?» Они ответили так: «Главное – замедлить процессы, чтобы лучше их контролировать». В этом и заключается их агентурная работа: они замедляют процесс, чтобы люди не поняли, что происходит. Объявить что-то секретным – значит ограничить круг тех, кто обладает знаниями и может на это воздействовать. Если посмотреть на Глобальную сеть с точки зрения власть имущих, последние двадцать лет – страшные годы. Власти воспринимают интернет как болезнь, которая затрудняет их возможность влиять на происходящее и ограничивать знания людей и их способность воздействовать на реальные процессы. Взять хотя бы Саудовскую Аравию, где по какому-то историческому совпадению религиозные вожди и владельцы большей части страны – это одни и те же люди: их заинтересованность в переменах равна нулю. Где-то от нуля до минус пяти, может быть. Они воспринимают интернет как болезнь и спрашивают консультантов: «Есть у вас лекарство от этой штуки? Если интернетная зараза появится в нашей стране, нам нужен иммунитет». Ответ – тотальная слежка. Консультанты говорят: «Нам нужен полный контроль над этой штукой, нам нужны фильтры, нам необходимо знать обо всем, что делается в Сети». Вот что происходило в последние двадцать лет. Власти вкладывались в слежку как могли – они страшились, что интернет станет им помехой.
ДЖУЛИАН: И все-таки вопреки тотальной слежке миллионы людей благодаря массовой коммуникации могут быстро прийти к согласию. Если у нас получится очень быстро перейти из обычного состояния в новое состояние согласия масс, государству, даже способному наблюдать за процессом, не хватит времени, чтобы дать эффективный ответ.
С другой стороны, вспомним о том, что в 2008 году в Каире прошла акция протеста, организованная через Facebook. Она застала правительство Мубарака врасплох, и в итоге протестующих выследили через тот же Facebook [29] . В 2011 году в «руководстве революционера», одном из важнейших документов тех египетских событий, самая первая страница призывала «не использовать Twitter или Facebook», чтобы распространять это руководство – и на последней странице стояло то же самое предостережение [30] . Тем не менее множество египтян использовали и Twitter, и Facebook. Эти люди выжили лишь потому, что революция получилась успешной. Если бы она провалилась, все они оказались бы в очень, очень тяжелом положении. Не стоит забывать и о том, что президент Мубарак уже на ранней стадии отрезал Египет от Сети. Помогло революции отключение интернета или навредило – это еще вопрос. Некоторые считают, что помогло – люди стали выходить на улицу, чтобы узнать новости, а когда ты на улице – ты на улице. Когда перестают работать мобильник и интернет, поневоле заволнуешься.
Революция должна быть успешной, ей нужна критическая масса участников, она должна случиться стремительно и победить – в противном случае инфраструктуру, позволившую людям быстро прийти к согласию, используют, чтобы выследить и изолировать тех, кто все это организовал.
Так обстояли дела в Египте, а Египет – да, союзник США, но не часть англоязычного разведывательного альянса, куда входят США, Великобритания, Австралия, Новая Зеландия и Канада. Давайте представим себе, что египетская революция начинается в Америке. Что произошло бы с сетями Facebook и Twitter? Государство взяло бы их под контроль. И если бы революция потерпела поражение, ЦРУ и ФБР стали бы извлекать из социальных сетей сведения о главных зачинщиках, как это происходит сейчас.ЖЕРЕМИ: Слежку трудно отделить от контроля. Нам нужно говорить и про слежку, и про контроль. Это больше моя тема – контроль над интернетом со стороны правительств или корпораций.
ДЖЕЙКОБ: Думаю, не надо объяснять, что цензура – побочный продукт любой слежки вообще, будь то самоцензура или настоящая техническая цензура, и мне кажется, именно это важно донести до обычных людей, не углубляясь в технические дебри. Скажем, если б мы прокладывали дороги так, как строим интернет, на каждой стояли бы камеры слежения и микрофоны, доступ к которым имела бы только полиция – или люди, успешно притворяющиеся полицией.
