Ульрика Майнхоф - От протеста к сопротивлению Из литературного наследия городской партизанки
В декабре 1972 г. политзаключенные (еще не все) начинают голодовку протеста, требуя освободить Ульрику из «мертвых коридоров». В январе им становится известно, что в «мертвых коридорах» содержится еще одна партизанка, Астрид Проль, и что ее здоровье подорвано даже больше, чем у Майнхоф. К голодовке присоединяются все политзаключенные — члены РАФ. Власти лишают их воды, голодовка становится сухой. Возникает угроза, что многие умрут, так и не дожив до суда. Власти отступают. Майнхоф переводят из системы «мертвых коридоров» в обычную одиночку, Астрид, находившуюся при смерти, со страху освобождают вообще.
8 мая 1973 г. политзаключенные начинают вторую всеобщую голодовку, требуя смягчения условий содержания. Власти вновь лишают голодающих воды, голодовка вновь становится сухой. Она длится до 29 июня, когда власти вновь отступают.
10 сентября 1974 г. в Западном Берлине начался процесс над Ульрикой Майнхоф, Хольгером Майнсом и их товарищами по обвинению в освобождении из–под стражи Баадера в 1970 г. Майнхоф пытается использовать судебную трибуну для революционной агитации — и тогда подсудимым отказывают во всех процессуальных правах, процесс делается закрытым, свидетелей защиты отказываются вызывать и заслушивать в суде, подсудимые и адвокаты превращаются в наблюдателей. В ответ 13 сентября рафовцы начинают голодовку протеста. Но председатель Верховной судебной палаты Западного Берлина Гюнтер фон Дренкман непреклонен. Он публично называет подсудимых «подонками» и «бешеными собаками». 9 ноября X. Майне умирает от истощения. Фотография его скелетообразного — как из нацистского концлагеря — тела попадает в газеты. 10 ноября, мстя за Майнса его убийце, партизаны из западноберлинского «Движения 2 июня» казнят фон Дренкмана. В атмосфере полицейской истерии, массовых уличных беспорядков в день похорон Майнса, «диффузированного сопротивления» (стихийных нападений на полицейские машины и участки по всему Западному Берлину) процесс быстро сворачивают. 29 ноября 1974 г. У. Майнхоф получает 8 лет заключения. Ее вновь ждут «мертвые коридоры».
Тем временем на 21 мая 1975 г. назначено начало «большого процесса» над РАФ (Штамхаймского), в числе главных обвиняемых: Майнхоф, Баадер, Расне, Энслин. В апреле, в отчаянной попытке освободить политзаключенных бойцы «Хольгер Майне коммандо» захватывают посольство ФРГ в Стокгольме, берут в заложники 12 сотрудников посольства и требуют обменять их на 26 пленных городских партизан. Несмотря на возражения шведской стороны и самих заложников (позже буржуазная пропаганда выдумает псевдопсихоаналитический «стокгольмский синдром»; никакого «стокгольмского синдрома» нет, просто партизаны ежедневно занимались среди заложников политпросвещением, во–первых, и объясняли им, что при штурме могут погибнуть все, во–вторых), Бонн посылает спецподразделение на штурм посольства. У партизан не хватает решимости при начале штурма убить заложников, как они грозились. Итог: посольство отбито, 2 дипломата и 1 партизан убиты, 30 человек ранено, руководитель акции — Зигфрид Хауснер — тяжело ранен и вывезен в «Штамхайм», где вскоре умирает.
Ободренные успехом, власти ведут себя на суде жестко (правда, не так жестко, как фон Дренкман: отвести свидетелей защиты все–таки никто не рискнул). Требование подсудимых о медицинском освидетельствовании 6 заключенных, находящихся на грани смерти, суд отклоняет. Подсудимые отказываются сотрудничать с судом. Их удаляют из зала, затем удаляют и защитников, оставив лишь одного. После 85–го протеста удаляют и его. Суд превращается в фарс. Юридическая машина отыгрывает назад лишь после смерти подсудимой Катарины Хаммершмидт: судей пугает судьба фон Дрейкмана…
9 мая 1976 г. власти объявляют, что подсудимая Ульрика Мария Майнхоф найдена повешенной в своей камере. Официальная версия: самоубийство. Некоторое время власти путаются в датах: то ли она погибла 8 мая, то ли 9 (это даже в официальных документах!). Это при том, что проверка камеры Ульрики проходила каждые 15 минут, а обыск — каждые 2 часа. Никто так и не объяснил, каким чудом удалось добраться до крюка в потолке четырехметровой высоты (позже, застеснявшись, власти меняют версию: теперь Ульрика объявлена повесившейся на форточке) Причиной самоубийства назвали «напряженные отношения» с другими членами РАФ. Но сами рафовцы на суде заявили, что это — ложь.
Похороны Ульрики Майнхоф состоялись 16 мая в Мариендорфе, в Западном Берлине. Церковь отказалась признать ее самоубийцей (есть еще такой источник информации: исповедь), и Ульрику похоронили в церковной ограде. За гробом шли 4 тысячи студентов в черных масках, с красно–черными знаменами и со сжатыми в рот–фронтовском приветствии кулаками. Первым с надгробной речью выступил Клаус Вагенбах, вместе с Ульрикой участвовавший в освобождении Баадера в 1970 г. Демонстрации памяти Ульрики прошли в тот день по всей Германии. В Гамбурге, Бремене, Ганновере, Киле, Кёльне, Дортмунде и Любеке они переросли в уличные бои с полицией. В тот же день состоялись демонстрации солидарности в Вене, Инсбруке, Брюсселе, Антверпене, Париже, Гренобле, Лионе, Милане, Турине, Риме, Флоренции, Венеции, Генуе, Берне, Женеве, Гааге, Амстердаме, Лондоне, Барселоне и даже в Белграде. В Испании, Италии и Франции правительственные и коммерческие представительства ФРГ подверглись вооруженным атакам. Во Франкфурте была взорвана бомба на американской военной базе.
Рената Римек, уже публично отрекшаяся к тому времени от Ульрики, не только сама не пришла на похороны, но и не пустила на них дочерей Майнхоф.
Ян—Карл Распе на суде назвал имя организатора убийства Майнхоф: генеральный прокурор ФРГ Зигфрид Бубак. 7 апреля 1977 г. З. Бубак будет казнен городскими партизанами.
Так кончилась земная жизнь Ульрики Марии Майнхоф. Осталась легенда.
Даже в том случае, если бы тексты У. Майнхоф мимели только историческую ценность, их надо было публиковать — чтобы узнать из первых уст правду о ФРГ 50–70–х гг. (а то скоро усилиями фондов Аденауэра и Наумана в нашей стране тогдашнюю ФРГ все будут считать «раем на земле»). Но статьи Майнхоф имеют ценность и как тексты политического мыслителя, политического философа, политолога — причем не кабинетного ученого, изобретающего не связанные с реальностью схемы, а человека, непосредственно вовлеченного в политическую борьбу, наблюдавшего ее изнутри и лично воздействовавшего на политический процесс.
В статье «Человеческое достоинство» Ульрика констатирует, вслед за известным австрийским футурологом Р. Юнгком, что демократия и ядерное оружие несовместимы. Почему? Это понятно: потому что ядерным оружием распоряжается исполнительная власть (в пределе — один человек), а это оружие может уничтожить весь мир. Если один человек может уничтожить весь мир, абсурдно говорить о демократии (то есть народоправстве): один человек с ядерным оружием, конечно же, имеет больше власти, чем целый народ. Но Майнхоф идет дальше: она делает вывод, что невозможно в принципе с момента появления ядерного оружия сочетание подлинной демократии с войной и насилием. А если война и насилие уже есть, уже заданы, то разговоры о демократии превращаются в демагогию. Хотите демократии — уничтожьте войну, уничтожьте насилие. Но агрессора можно обуздать только силой. Ergo: демократия возможна лишь тогда, когда не будет войн и насилия (то есть, кстати, и государства как легального инструмента насилия). А до этого момента, если вы демократ — вы должны быть комбатантом.
Вряд ли у кого–то из наших «политологов» хватит интеллекта (да и просто смелости) на такие выводы.
Против кого направлены готовящиеся законы? — спрашивает Ульрика (статья «Против кого?»). Наши «политологи», конечно, исходят из того, что законы «регулируют жизнь общества» (носят, то есть, функциональный характер или даже альтруистический). В лучшем случае, вспомнив, чему их учили в советских вузах, они скажут, что законы выражают определенные социальные, имущественные, сословные, классовые интересы. А вот Майнхоф знает, что всякий закон направлен: обязательно направлен не только на защиту кого–то (чьих–то интересов), но и против кого–то (чьих–то интересов). У наших «политологов» сейчас очень модным становится немец Никлас Луман. Функционалист Луман, пишущий чудовищным по невыразительности языком, говорит, в сущности, что та общественная система хороша, которая исправно функционирует. И всё. А ведь самой исправно функционировавшей системой была нацистская: советские войска уже стояли на Одере, союзники — на Рейне, а в рейхе продолжал соблюдаться идеальный порядок и даже продолжался рост промышленного производства! Мерзавец Луман своими построениями тайно реабилитирует нацизм, а наши дураки — «политологи» его изучают и пропагандируют. А вот Ульрика задает «простой» вопрос: против кого? Против кого направлена прекрасно функционирующая система? Всё: с момента, как этот вопрос задан, луманианству — грош цена.
