Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Борисов Александр Николаевич
При Рачковском Заграничная агентура превратилась из заурядного «охранного отделения», занятого слежкой за проживавшими в Европе эмигрантами, в учреждение, игравшее в европейской политике роль проводника русских национальных интересов. В 1896 году по его инициативе была организована уже самостоятельная русская агентура в Австрийской Галиции, которую возглавил М. И. Гурович, а затем и в Берлине во главе с М. А. Гар-тингом (Ландезеном). Благодаря своим связям в Германии, Франции, Италии, Австрии Рачковский незаметно становится «центральным лицом» в заграничной политике. «Правительства с ним считаются. К нему обращаются не только с ходатайствами о награждениях, но и по важным вопросам международной политики, одной из главных русских пружин которой он является. В известных случаях он ее и направляет из-за кулис», — отмечал один из чинов Департамента полиции. Рачковского, действительно, хорошо знали и ценили в политических кругах Европы. Французское правительство наградило его орденом Почетного легиона. Среди других иностранных наград Рачковского были германский королевский прусский орден Короны III степени (1899), командорский крест II класса шведского ордена Вазы (1892), датский командорский крест ордена Данеборга.
Полицейское начальство в Петербурге также недаром любило и награждало Рачковского: он проявлял поистине изумительную энергию и своеобразный талант в организации заграничного политического сыска. По мере развития революционного движения и колоссального роста заграничной эмиграции развивалась и деятельность Рачковского, росла его мощь: все революционные и заграничные группы, все выдающиеся эмигранты — Плеханов, Кашинцев, Лурье, Алисов, Кропоткин, Лопатин, Лавров, Сушинский, Бурцев и другие — были окутаны паутиной как внутреннего, так и внешнего наблюдения.
Разгром народовольческой типографии в Женеве положил начало полицейской карьере Рачковского, победа над Тихомировым создала незыблемое служебное положение ловкому организатору борьбы с революционерами, но только знаменитое дело с мастерской бомб в Париже открыло Рачковскому пути к несомненному, хотя и закулисному, влиянию на внешнюю политику Российской империи.
Рачковским было инспирировано одно из наиболее громких дел русской заграничной охранки 1880—1890 годов, известное как «дело бомбистов», или «дело динамитной мастерской». Это была тщательно спланированная им в 1889 году операция по созданию в Париже из числа русских эмигрантов Террористической группы, целью которой являлась подготовка покушения на Александра III. Все задуманное осуществлялось под строгим контролем охранки. Центральная роль принадлежала агенту Рачковского «сотруднику Л.», бывшему студенту Санкт-Петербургского университета Абраму Геккельману (тогда известному как Ландезен, затем — Гаргинг). Получив задание сформировать террористическую группу, он сумел вовлечь в нее радикально настроенных эмигрантов: князя Накашидзе, Е. Д. Степанова, П. Н. Кашинцева (он же — Ананьев), А. Л. Теплова и Б. Рейн-Штейна. С помощью двух пиротехников-французов, один из которых — Бинт — был агентом французской тайной Полиции, другой — А. Виктор — революционным французским радикалом, в предместье Парижа было налажено производство бомб. Весь ход операции контролировался Рачковским и его агентами. Внимательно следили за ней и в Петербурге. О готовящемся покушении было сразу же доложено Александру III.
М. Н. Покровский в книге «Дипломатия и войны царской России в XIX столетии» теснейшим образом связывает всю эту операцию с развитием дипломатических отношений России и Франции и заключением в итоге союза двух стран. Весной 1890 года русский министр внутренних дел довел до сведения французского правительства, что в Париже, по полученной им информации, готовится заговор. Сведения были, безусловно, точны, и русские агенты во Франции скоро указали местной полиции тех лиц, которые принадлежали к террористической группе. Парижская полиция тут же начала усиленно, но осторожно следить за «нигилистами», поддерживая при этом тесную связь с «главой террористической организации», провокатором Ландезеном. Была ли эта подробность неизвестна русскому посланнику в Париже, барону Моренгейму, или он очень торопился закрепить русско-французское «доброе согласие» еще прочнее, чем это могли сделать займы, но только он потребовал от французского министра внутренних дел, известного своей энергией Кон-стана, немедленного ареста нигилистов. Но французской полиции — вернее всего, через Ландезена — известно было, по-видимому, что заговор еще весьма далек от полной зрелости, а декорум, который и в этом деле хотело сохранить республиканское правительство, требовал, чтобы виновные были захвачены непременно с поличным, с их «адскими машинами». Пока Ландезен не доставил куда следует эти «машины», все дело могло быть провалено из-за чрезмерной торопливости. Констан даже явно бравировал положением, собравшись уехать из Парижа вместе с президентом Карно и запретив своим агентам приступать к аресту до его возвращения.
Моренгейм, крайне встревоженный этой непонятной для него небрежностью, обратился с новыми настояниями уже к премьеру Рувье и министру иностранных дел и, заручившись их согласием, поспешил повидать Кон-стана уже на Лионском вокзале, где тот дожидался Карно. Главный начальник французской полиции еще раз успокоил русского дипломата и весьма ловко использовал его необычный визит для новой франко-русской демонстрации: как раз в эту минуту президент республики прибыл на вокзал, и Моренгейм, конечно, должен был вместе с Констаном его приветствовать. Карно был очень польщен, а газеты на другой день отметили этот факт, обставив его соответствующими комментариями. Невольный виновник торжества в эту минуту был у крайнего предела отчаяния: ему только что донесли, что главный из русских нигилистов не сегодня-завтра уезжает в Россию. За Констаном послали чиновника в провинцию, чтобы добыть от него необходимый приказ. Но министр внутренних дел выдержал характер до конца и арестовал «нигилистов» только после своего возвращения в Париж.
Тем временем при проведении испытания «метательных снарядов» смертельное ранение получил один из членов группы — Анри Виктор. Однако буквально за час до смерти он успел дать сенсационное интервью, в котором прямо заявил, что готовил «вместе с русскими братьями покушение на Александра III, надеясь таким образом помочь им избавить свою родину от тирана». Большего подарка для Рачковского придумать было трудно. Немедленно были откомандированы все пишущие на «пользу России» французские перья. Благодаря Ж: Гансену интервью Анри Виктора стало сенсацией французской прессы. Через некоторое время, 29 мая 1896 года, «бомбисты» Кашинцев, Степанов, Теплов и другие были арестованы. Провокатор же — Геккельман-Ландезен — сумел скрыться.
Без сомнения, Констан руководствовался правильным представлением о деле, отказываясь торопиться. Ходя заговорщиков судили и без присяжных, обвинив их Не в заговоре, а только в хранении взрывчатых веществ с преступными целями, все же не обошлось без оправдательных приговоров: улики были еще не все налицо. Но русское правительство было довольно и этим: как-никак, а это была первая услуга на том поприще, где услуги всего более ценились. Моренгейм официально благодарил французское правительство, и один очень хорошо осведомленный в закулисной стороне дела свидетель — Гансен — заявлял в печати, что с этой минуты окончательно без тени сомнения признана возможной прочная дружба России с Францией. А день 29 мая 1890 года — день ареста русских «нигилистов» — сделался одной из самых знаменательных дат в истории русско-французского союза.
Состоявшийся летом 1890 года суд приговорил всех арестованных по «делу бомбистов» к трем годам тюрьмы. Ландезена осудили заочно, что не помешало ему впоследствии объявиться, правда уже под новым именем — Аркадий Гартинг, в качестве заведующего русской агентурой в Берлине.
Что касается Рачковского, то 1 января 1890 года по докладу министра внутренних дел он был пожалован орденом Станислава II степени. 30 августа 1890 года приказом по министерству Рачковский был произведен в титулярные советники и пожалован орденом Владимира IV степени. Его влияние также росло среди французских политических и общественных кругов. Орден Почетного легиона, полученный им от французского правительства еще в 1887 году, в этом смысле показателен. Несмотря на то что Рачковский официально занимал скромную должность советника при русском посольстве в Париже, «французские друзья» хорошо представляли его подлинную роль в налаживании русско-французского диалога.
