Игорь Свинаренко - Беседы с Vеликими
– А давно эта история была, с Раскольниковым?
– Это давно было… В 1985 году.
– Вы с Джаггером почти ровесники, он на шесть лет моложе, в серьезном возрасте оба, а ведете жизнь молодых ребят: много работаете, женитесь, рожаете детей, путешествуете, что-то придумываете, такие подтянутые, спортивные…
– Ну повезло! По-другому нельзя сказать. Больше всего мне повезло, когда в день рождения мне позвонил папа и сказал: «Тебе везет, что тебя отец поздравляет с семидесятилетием».
– Это круто.
– Да, вот это – круто! Большего счастья нет. Мать ушла, а отец жив, слава Богу[2]. Пока отец жив, такое ощущение где-то, что я бегаю под столом все равно… У меня нет вообще ощущения возраста. Ну болит что-то… Мне один врач сказал: у нормального человека обязательно должно болеть что-нибудь, но все время разное! Тогда он здоров. А если болит одно, это хуже…
– Я вот разговаривал с Алексеем Балабановым… Как вам, кстати, его фильм «Груз-200»?
– Я не видел. Но – талантливый человек!
– Так Балабанов говорит: сейчас сниму еще один фильм – и заканчиваю с этим делом. Потому что, он уверен, после пятидесяти уже нельзя снять хорошее кино.
– Ну замечательно. Пускай делает как хочет. Но есть режиссеры – Феллини, Бертолуччи… Бергман после пятидесяти снял свои лучшие картины! Что вы! У одного рано кончается, у другого поздно. Это все зависит…
– В общем, мнение Балабанова вас не смущает.
– Ну, он симпатичный… Пусть он снимает картины, если ему хочется. А если не хочется, пусть не снимает! Жизнь такая короткая вещь; пусть человек делает что хочет и за это отвечает.
– А помните, Бунин говорил – пока я чувствую себя мужчиной, я могу заниматься творчеством. Об этом мне рассказывал Андрей Смирнов, который играл Бунина, как известно, в кино и пытался его понять, все про него читал. Вы согласны с этой мыслью?
– Конечно, и это играет роль. Желание, вообще говоря, – это и есть жизнь. Когда нет желания – нет жизни… Желание – это манифестация жизни…
– Именно ЭТОГО желания?
– Любого! Есть, пить, заниматься любовью – эти все желания творческие, это все связано. Думаю, даже у старого и немощного великого художника все равно тестостерон выделяется, если у него есть желание. Стоять – не обязательно физически, есть же великие старцы – Дали, Картье-Брессон. Нет, я не согласен, что тут прямая связь. Есть художники вполне бездарные, но очень сексуально потентные.
Селекция– И все-таки вы отчего такой крепкий, бодрый – оттого что были века династических браков, шло выведение породы, элитных сортов?.. Это все оттуда?
– Откуда я знаю? Вот вы говорите – порода. А ее надо разбавлять людьми без породы! И тогда вырастает талант и мощь. Например, хорошо, когда к русской крови добавляется еврейская.
– Об этом говорил еще академик Амосов.
– И Вишневский Александр Александрович так считал! Он говорил: «Я талантливый хирург, потому что во мне есть еврейская кровь!»
Тут мы смеемся, конечно.
– А у вас еврейской крови ведь нету?
– Нету.
– А как же вы…
– Нет, ну это ж не обязательно! Но зато у нас есть много других кровей. Немецкая – прапрадед был женат на немке. Литовская – Кончаловский, он из Литвы выходец. Французская – Суриков, сибирский казак, женился на полуфранцуженке. Русское дворянство всегда мешалось с другими… Конечно, есть порода, гены – сильная вещь, но элитность, я уверен, зависит целиком от воспитания. Конечно, какие-то вещи передаются по наследству, но можно найти абсолютного аристократа из крестьян, который будет аристократ настоящий, даже если он вилку держит неправильно. И можно найти абсолютного плебея среди аристократов.
– Я думаю, что все-таки есть какие-то вещи, которые нельзя наработать за одно поколение, нужно второе, третье, пятое, чтоб до чего-то дойти.
– Конечно.
– Если мой дед был крестьянин, а потом служил в ЧК, я по определению получал от него вещи, отличные от тех, которые получали вы от своего деда.
– Конечно! Луначарского спросили, сколько университетов надо кончить, чтоб быть интеллектуалом. Он сказал: три. Один должен кончить прадедушка, второй – дедушка, и третий – отец.
– Так что вы получили уже при рождении хорошую фору.
– Конечно. Мне повезло. Я тут ни при чем, так карты упали.
– Очень интересна тема династий, тема русского дворянства. Вот в революцию прервалась связь времен, и люди цепляются за те частные случаи, когда связь времен разорвана не была, в виде исключения.
– Может быть, и так, да.
– Ваши предки – бояре…
– Вы знаете, любая династия вырождается, если нет свежих соков, притока новой крови. Феллини в «Сладкой жизни» замечательно показал вырождающуюся итальянскую аристократию. Нужна свежая кровь! Вот как мой Егор: у него мама наполовину казашка, наполовину полька… Династия – это хорошо, это – традиции, но все равно надо работать! На династию не проживешь, если ты только не принц Чарлз, – но и тот все время работает! Все время! У него замечательный Фонд защиты животных… Он активно олимпийцев поддерживает. Мы художники, не политики, мы совсем другие люди…
– Мне все-таки приятно, что в России остались дворяне, что не всех перерезали большевики, что вы выжили…
– Да… Повезло! – сказал он с грустью все же.
– Мне хочется узнать: вы чувствуете ответственность за прошлое, за то, что вы дворянин, тяжело нести груз этот?
– Смешно в наше время думать о дворянстве. Надо просто жить, чтоб стыдно не было.
– Но пронзает иногда – вот мы-де бояре?
– Нет.
– А вот Никита Сергеевич признавался, что с гордостью думает, что его предки были не последние люди в стране.
– Я – нет. У меня этого нет.
Личное– Меня больше волнует не мое дворянство, а то, какие трусы были в XIX веке у женщин, когда Антон Павлович ухаживал за какой-нибудь студенткой.
– Он больше к проституткам…
– Но у него и девочки были, и актрисы, и знаменитая Щепкина-Куперник… Он очень любил женщин. Чехов терпеть не мог людей, которые хвастали своими победами над женщинами – потому что он их по-настоящему э-э-э… любил. И вот я хочу себе представить… Вы знаете, какое тогда было нижнее белье?
– Ну, длинные панталоны, как у Бекки Тэтчер…
– Гм… Интересно, что сейчас женщине, чтоб с мужчиной сойтись, много не нужно снимать с себя.
– Моника Левински вообще ничего не снимала. В Овальном кабинете. На ней осталось ее знаменитое синее платье.
Но Моника ему не интересна, он не откликается и продолжает о своем:
– …а тогда надо было столько снять! Корсаж один чего стоил… Мне это очень интересно – быт людей разных времен. Вот я думаю: какой быт был у человека, который из варяг в греки двигался? Он должен был много грести, у него мозоли на руках… Мышцы какие у него! Это еда страшная, и отхожих мест нет.
– Вот именно!
– Но человек жил и ходил: от Норвегии до Константинополя!
– А жил не хуже нас с вами.
– И был не менее счастлив.
– Больше радовался достигнутому.
– Да! Сейчас самолет Москва – Стамбул, за два часа бум – и все. Так что меня больше интересует не моя родословная, а быт людей далеких времен.
– А меня волнует, что они не мылись.
– При Чехове уже мылись. Правда, без душей, а при помощи фарфоровых тазов и кувшинов. Кувшин – и таз!
– Наполеон запрещал своим подругам мыться.
– Ему это нравилось. Были разные люди…
– Вот вы говорите: Чехов и хвастовство, победы над женщинами. В печати было много упреков в ваш адрес по похожему поводу…
– Я никогда не хвастал, я просто рассказывал.
– Но вас ругали, что вы пишете про дам, а они давно замужем…
– Но тогда не были. Про тех, кто был замужем, я не писал. И во-вторых, я писал не о том, как мы были близки, – я писал о том, что у нас была любовь, роман, увлечение. Я писал о том счастливом времени, которое проводил с какими-то женщинами. Счастливом времени…
– Думаю, это от зависти вас попрекали.
– В России любят несчастных и мертвых, а счастливых и небедных не любят. Не любят… Об этом замечательно пишет Коровин в своей статье «Человек за забором». Он думал так, этот человечек: «Шаляпин – хороший певец, но пьет, дебош вот устроил. А такой-то талантлив – но от него жена ушла. Корова сдохла – пустячок, а приятно». Это русская крестьянская черта.
– Вам говорили – конечно, вот Юля Высоцкая ваша жена, поэтому вы ее снимаете в кино и в театре даете роли! Вы на это однажды отвечали, что как жесткий режиссер во второй раз бы ее не взяли, будь она плохой актрисой.
– Я и первый раз ее взял потому, что она хорошая актриса. Если б была плохая, я б ее не снимал! Нельзя снимать плохую актрису – это позор и для нее, и для меня. Бездарность тащить бесполезно, это глупо, это делает несчастными всех. А Юля – талант!
