Бегущей строкой - Елена Сергеевна Холмогорова
Ничего, благодаренье Богу, не исчезло. Та же широкая лестница с выщербленными ступенями и лепными балясинами вела наверх и – о радость встречи! – зеркало, спасенное мною от злых брандмейстеров, отразило мой, увы, изрядно за два десятилетия изменившийся облик, а ничуть не постаревшие кариатиды безучастно посмотрели сверху вниз своими холодными античными ликами. Коридор все так же темнел пятнами дверей, под ногами блестел бесчувственный ламинат. Было тихо, голоса из кабинетов звучали приглушенно, зато за спиной демонстративно покашливал и вздыхал покинувший пост охранник. Напрягая зрение, я смогла прочитать несколько табличек на дверях: что-то аудиторское, какой-то «консалт» и тут же вылетевшее из памяти не то «чудо-путешественник», не то «ветер странствий» – туристические фирмы, одним словом. Я обернулась к охраннику: «А что, треста горнопроходческих работ здесь нет?» Он посмотрел на меня еще более подозрительно, чем прежде, и ответил уклончиво: «Такого не знаю. – И раздраженно: – Ну что, посмотрели?»
И на том спасибо. Обошла дом вокруг. Вспомнила указ московских властей позапрошлого века «О неупотреблении грубого цвета красок». И впрямь негрубый, но решительно не поддающийся словесному описанию колер вдобавок еще зияет проплешинами, а со двора – и вовсе мерзость запустения: штукатурка осыпалась, местами обнажив дранку, и кажется, что дыры насквозь пронзили старые стены.
Вернулась на улицу. Красуется на облупленной стене массивная доска: «В этом доме…». Помянуты и Михаил Федорович, и Антон Павлович, а в конце обнадеживающее «Охраняется государством». Доска эта появилась не в последнюю очередь благодаря моей книжке. Нескромно, наверное, но не все ж молчать… Да только не спасет ни от чего чугунная охранная грамота.
Здесь впору удариться в «плач Ярославны» по погибающей московской старине, и будет это не ново, но справедливо. Я понимаю, что не приходится мечтать о реставрации. Да пусть бы хоть новодел, но по старым чертежам! А главное – вывезти и сохранить зеркало. Оно столько видело…
Соседний дом украшен флагом и милицейской будкой. Подошла ближе: посольство Словении. Не было, не было такого государства двадцать лет назад на карте мира! Что же творится, что же выпало на мой век, какие катаклизмы! Одна улица, а в ней, как в капле воды, тектонические сдвиги рубежа второго тысячелетия…
Когда я писала свою книжку, мне не было знакомо слово «интернет». А сегодня по запросу «Малая Дмитровка» Яндекс был готов предоставить мне 236 тысяч страниц. Вот так, столько информации, не выходя из дома, не чихая в пыльных архивах, не перерывая груды книг… Конечно, настоящие исследования и сейчас потребовали бы настоящих источников, но многое, как многое можно было бы почерпнуть из этой таинственной кладовой…
Появились понятия, которых просто-напросто не существовало, когда я составляла перечень того, что могло бы представить интерес. Эти загадочные слова не были придуманы: точки доступа wi-fi на улице Малая Дмитровка, гостиница «Голден Эппл», кафе «Кофе Хауз», ресторан «Трам».
Малая Дмитровка оказалась в списке наиболее «сосулькоопасных» в столице, а также одной из тех, где не рекомендуется парковать автомобили: эвакуаторы здесь частые гости.
Много чего выскакивает по ссылке «Малая Дмитровка». В блоге неведомой москвички, о которой только и смогла узнать, что год рождения – 1981, нашлась запись от июня 2004 года: «На улице Малая Дмитровка есть старенький домик-развалюха, на домике вывеска “улица Чехова 12”. Наверно в этом домике всегда вчера».
Все смешалось на улице Малая Дмитровка…
Я уже привела в той книжке замечательную цитату из чеховского рассказа «Студент», а теперь не могу удержаться и переписываю ее еще раз: «Прошлое, – думал он, – связано с настоящим непрерывной цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».
P. S. А доблестных горнопроходчиков я все же нашла. Переписала телефон с картонного щита, огораживавшего котлован, и набрала номер. Они стали частью ушедшей истории дома на Малой Дмитровке и теперь обитают на иных московских просторах…
Любовь к отеческим гробам
«Дело может кончиться финалом…»
Лет до двенадцати я проводила почти каждое воскресенье у бабушки с дедушкой – маминых родителей. Я приезжала к ним, благо, жили недалеко, в субботу вечером. Поперек комнаты ставилась для меня раскладушка. Не только потому именно поперек, что места было немного – с боем добытый румынский полированный гарнитур довольно сильно загромождал средних размеров комнату. Главное – я могла смотреть телевизор. У нас дома он появился поздно, поэтому мне казался экзотикой. Утром в воскресенье был парадный завтрак – всегда одинаковый и праздничный для меня, опять-таки потому, что у нас гастрономические изыски были не в чести. Моя няня тетя Паня за годы жизни в городе не рассталась с деревенскими понятиями и считала это баловством, главное – быть сытым. Изо дня в день, из года в год я ела на завтрак яйца или кашу. А вот по воскресеньям – вареная картошка, селедочка, квашеная капуста и докторская колбаса, которую я могла поглощать в любых количествах. И непременно что-нибудь печеное – пирог, трубочки или рулет. Тетя Паня из сладкого умела делать только безе и пирог с вареньем, который у нас в семье называли «выгодным» – был он не очень вкусным, а потому его хватало надолго, пока остатки не превращались в каменные сухари. С дедом было интересно разговаривать о старых временах, о его братьях и сестрах, которых было без счета и из которых я знала немногих. Про деревню на берегу озера Алоль, откуда происходил их род, и ближайший городок Пустошку дед рассказывал так, что я мечтала туда попасть. И осуществила эту мечту, став взрослой. Дед успел увидеть сделанные мною фотографии и даже уверял, что именно в их бывшем доме теперь находится местная больничка. Он был специалистом по строительному лесу, что неудивительно для уроженца Псковщины. В Москву перебрался смолоду и перетащил нескольких братьев и сестер. Бабушка была на пятнадцать лет его моложе, и история их женитьбы когда-то поразила мое воображение. Она жила с родителями и старшим братом в Москве на Сретенке, в Ащеуловом переулке. И мой будущий дед с ее братом дружил. Он сказал, что женится на Сонечке, как только она подрастет. Бабушке тогда было двенадцать лет, она училась в балетной школе. Родилась
