Бегущей строкой - Елена Сергеевна Холмогорова
Здесь мне все чаще приходилось скашивать глаза на часы, лежавшие по лекторской привычке на столе. Потому что о Михаиле Федоровиче Орлове я могла бы говорить не один час. Герой войны 1812 года, тот самый генерал, чья подпись стоит под условиями капитуляции Парижа. Во время выступления декабристов Михаил Федорович был в Москве, но известно, что в планах заговорщиков ему отводилась значительная роль. Последовал арест, Алексеевский равелин, допрос, сделанный лично Николаем I, толстое обличительное «дело». Но Алексей, родной брат Михаила Орлова, на коленях вымолил у императора прощение для государственного преступника. Как замечательно точно заметил А. И. Герцен, если Орлов «не попал в Сибирь, то это не его вина, а его брата, пользующегося особой дружбой Николая и который первым прискакал со своей конной гвардией на защиту Зимнего дворца 14 декабря». Ужас гражданской смуты: братья по разные стороны баррикад! Михаил Орлов был женат на дочери прославленного генерала Н. Н. Раевского Екатерине, а ее младшая сестра Мария, бывшая замужем за Сергеем Волконским, последовала за ним на каторгу, куда отправились и многие друзья Орлова. Да, он избежал Сибири «не по своей вине», но осужденные декабристы недоумевали, а приближенные императора, напротив, негодовали по поводу мягкости приговора. И чем измерить муки совести перед товарищами, гниющими в нерчинских рудниках, сосланными рядовыми на Кавказ… Всего полгода провел Михаил Орлов в Петропавловской крепости, а затем был вывезен под конвоем в свое имение Милятино Калужской губернии без права въезда в столицы. Полицейский надзор не был снят с него до конца дней, и когда ему было высочайше разрешено вернуться в Москву, милость сопровождалась распоряжением «смотреть за Орловым должно и строго». Дом Шубиной на Малой Дмитровке, где поселился Орлов в 1833 году, не стал великосветским салоном, но, как вспоминал поэт Яков Полонский, «вся тогдашняя московская знать, вся московская интеллигенция как бы льнула к изгнаннику Орлову; его обаятельная личность всех к себе привлекала… Там, в этом доме, я встретил впервые Хомякова, проф. Грановского, Чаадаева, И. Тургенева». Интересы хозяина дома были разнообразны. Может быть, мы сейчас находимся в его кабинете (шепоток пробежал по рядам), отделанном тогда под мрамор или оклеенном по моде того времени фисташковыми обоями, где он написал книгу «О государственном кредите».
Надо, надо остановиться, минуты текут, а все до главного имени еще не добралась! Вот оно: Пушкин! Их знакомство состоялось еще в 1817 году, когда они оба были членами литературного общества «Арзамас». В письмах Пушкин чаще всего называет Орлова арзамасским прозвищем Рейн. Очень сблизились они во время южной ссылки поэта, в Кишиневе, где Орлов командовал пехотной дивизией. В анонимном доносе на него корпусному командиру сообщалось: «нижние чины говорят: дивизионный командир – наш отец, он нас просвещает, 16-ю дивизию называют Орловщиной»… У меня нет прямых доказательств, что Александр Сергеевич поднимался по этой лестнице и фигура его отразилась на мгновение в парадном зеркале. Но многочисленные встречи друзей в Москве дают основание для таких предположений…
Дальше приходится в перечислительном порядке: рисовальная школа – прародительница знаменитой Строгановки, женское заведение княжны Мещерской, Училище драматического искусства А. Ф. Федотова – одно за другим занимают этот дом.
А в 1899 году в его двери входит Антон Павлович Чехов. К этому времени изменился облик Москвы, рядом с особняками росли многоквартирные доходные дома, строившиеся по заказам купцов, уверенных, что у них «денег хватит на все стили». Малая Дмитровка оставалась островком стародворянской Москвы, и Чехов не без иронии пишет своему другу архитектору Ф. О. Шехтелю: «Я уже аристократ и потому живу на аристократической улице». Но именно в тот год Малая Дмитровка стала первой улицей города, по которой прошла линия электрического трамвая. Его звонки заглушали стук карет и экипажей, извозчичьих пролеток и линеек. Всего три дня прожил здесь Антон Павлович. Было бы время, рассказала бы подробно, чем были они заполнены, но примите на веру, что в эти апрельские дни решалась сценическая судьба пьесы «Дядя Ваня».
А после революции дом опять дает приют учебному заведению: в 20-е годы здесь располагается Государственный институт журналистики, готовящий кадры для красной печати. Один из студентов вспоминал: «Двухэтажный особняк на Малой Дмитровке… Остатки былой купеческой роскоши и грубо сколоченные, некрашеные столы и табуретки в тесных комнатенках, в коридоре – сбитая из досок пепельница». Здесь родилась так называемая «живая газета» – знаменитая «Синяя блуза».
Когда институт расширился, он переехал в другое помещение, а дом опять стал жильем. Основательные и временные перегородки, безбожно перерезав лепнину на потолке, превратили залы и аудитории в комнаты коммунальных квартир с их непременными атрибутами: шумными кухнями, тесными коридорами. А потом произошло очередное превращение. И комнаты вновь стали кабинетами, теперь – вашими. Вкратце история такая. А кому интересны подробности – вот она книжка!
Доклад был выслушан с неожиданным для меня вниманием, задавали вопросы, вздыхали: «Вот люди жили…». Когда поток иссяк, подошел невзрачный человек, такой классический, почти карикатурный «советский инженер», и ошарашил: «Только вы можете мне помочь!» А потом добавил совсем уж несуразное: «Я здесь начальник пожарной охраны».
В моих черновиках уже было записано: как странно, что почти все интерьеры погибли, а самое хрупкое уцелело! Огромное, метра четыре высотой зеркало на площадке парадной лестницы, с двух сторон охраняемое кариатидами! Так вот, оказалось, что на это зеркало покушается районное пожарное начальство. Логика была простой: «Пожар начнется, так все с перепугу в зеркало побегут». Я написала грозную бумагу на бланке общества охраны памятников истории и культуры с подписями и печатями, из которой явствовало, что зеркало это являет собой ценность всемирного масштаба и находится в списках чуть ли не ЮНЕСКО.
Итак, я решила навестить «свой» дом двадцать лет спустя.
«Чеховский» флигель кажется живым и даже процветающим. Угловой полукруглый балкон наполовину загроможден огромным кондиционером, обеспечивающим комфортный климат для трудящихся на курсах иностранных языков и торгующих вояжами на пятизвездном круизном лайнере водоизмещением 160 000 тонн (это, впрочем, мало что мне говорит) и длиной 339 метров (что производит впечатление, если учесть, например, что, согласно официальным данным, длина всей улицы Малая Дмитровка равна 650 метрам). Со двора вход в «Винный подвальчик» с весьма завлекательной витриной. Во флигель я не пошла – ничего интересного там не было уже двадцать лет назад, не то что в центральном корпусе.
Массивную главную дверь украшало грозное объявление: «Вход строго по карточкам». Но справа обнаружился звонок. Гордо неся перед собой предусмотрительно захваченную книжку и тыча пальцем в фотографию фасада на обложке, пытаюсь втолковать охраннику, что она вполне может заменить пропуск и даже
