Борис Чехонин - Журналистика и разведка
В самолете по пути в Веллингтон над Тасмановым морем я думал о том, что, к сожалению, не со всеми красотами и достижениями удастся познакомиться за пару недель. К тому же программа пребывания далеко не собственная, а составленная новозеландским МИДом. Практика показывает — она не всегда удачна.
…Веллингтон. Я прилетел сюда поздно вечером и все же, быстро освоив номер, вышел на центральную улицу города — Мэннерс-стрит. Журналистское любопытство и желание не терять зря часы и минуты, отпущенные тебе программой. Рядом с моей гостиницей Святого Георгия магазин для хиппи. Он уже закрыт, но витрины демонстрируют свой особый товар: бусы и браслеты из жести вперемежку с одеждой из грубой мешковины, длинные дубленки с учетом местного климата. Тут же по два доллара за штуку продают портреты Гитлера и фото симпатичной женщины, чье обнаженное тело расчерчено на части, как баранья туша в пособиях для мясников. В нескольких метрах дальше еще один магазин. Он специализируется на продаже оружия. В витрине большое объявление-реклама: «Покупайте итальянские армейские карабины почти даром семнадцать долларов за штуку!» Ох, как хотелось приобрести такой карабин. Но кто же пропустит с ним в самолет, отправляющийся в Канберру и тем более в Москву? Витрина третьего магазина сшибает с ног своей необычностью: манекены в национальных русских костюмах, красочные цветные снимки Москвы и опять-таки призывы покупать — только не итальянские карабины, а пластинки с записями песен в исполнении хора имени Пятницкого. И это примерно в 15 тысячах километров от Москвы!
Новая Зеландия — страна необузданных стихий. Из справочников видно, что только землетрясений здесь ежегодно насчитывается до двухсот. В гостинице поражают объявления: «В случае землетрясения оставайтесь в отеле, так безопаснее!» Горничная, встретив меня в коридоре, задала необычный вопрос: «Что, пошли познакомиться с нашим ветром?» В том, что это не праздная шутка, убеждаешься тотчас, на улице. Вдоль тротуаров натянуты канаты, за них полагается цепляться, если стихия попытается нанести штормовой удар. Через несколько дней мне вторично довелось убедиться в обоснованности замечания горничной — сильным порывом ветра мою машину в горах чуть не сбросило в пропасть. Да, с природой в Новой Зеландии шутки плохи. Но в семидесятых годах жителей страны волновали скорее экономические, чем природные катаклизмы. Они потрясали привычные жизненные устои, отдаляя для одних день последней тридцатилетней выплаты ссуды за дом, у некоторых отбирая надежду на кусок хлеба с маслом в старости, — свой кусок, а не благотворительный.
Голодные на улицах Веллингтона. Кто мог поверить в это в шестидесятых? Страна занимала четвертое место в мире по жизненному уровню. И вдруг в семидесятых скачок назад с четвертого на четырнадцатое место. Надеюсь, что сегодня новозеландцы успели поправить свои дела. Но тогда многим довелось переживать нелегкие годы — экономические потрясения в США и странах Западной Европы докатились до далекой Новой Зеландии. Никуда не денешься, мир, как океан, взаимосвязан.
8.30 утра. Я стою у глухой стены, вдоль которой протянулась длинная очередь людей. Пожилые сидят на холодном асфальте, уставившись в одну точку, как будто бы во вчерашний день, когда жизнь была полна светлых надежд. Этим даже бесплатная еда не способна вернуть утраченный блеск в потухшие ныне глаза. Те, кто помоложе, более энергичны и полны нетерпения вроде им скорее хочется покончить с завтраком и отправиться туда, где их ждут срочные дела. Беда лишь в том, что таких дел у них тоже нет. Третьих непривычный глаз заметит не сразу. В белых рубашках и галстуках они гуляют по другой стороне улицы и вроде не имеют никакого отношения к благотворительной столовой «Сострадательных сестер». Общество, которое отобрало у них работу, пока еще не сумело лишить их воспитанного с детства стыда перед бедностью. Но вот дверь распахивается и «порядочные» бросаются на ту сторону в самую гущу человеческого клубка.
Внутри небольшая комната с поваром за стойкой и несколько столиков. Вам наливают суп в жестяные кружки и выдают по паре ломтиков хлеба. Большинство ест стоя, мест не хватает. А со стены на них сочувственно смотрит Иисус Христос. Сестра Феликс разрывается на части: командует на кухне, распоряжается во дворе, а тут еще корреспондент из большевистской России. Но монахиня не подает и признаков недовольства моим присутствием. Она приветлива, по-своему мила. Столовая, рассказывает она, существует около семидесяти лет. Прежде работать было легче. Приходили единицы — алкоголики, больные, люди, опустившиеся на социальное дно. Два года назад их было не более двенадцати за день, сегодня — сто. В чем причина? По мнению сестры безработица.
В стране насчитывается пять тысяч безработных. Смехотворная цифра, если мерить масштабами США, Англии или, скажем, сегодняшней России. Но здесь эта мерка не подходит, новозеландцев всего три миллиона. Дело, видимо, не в одной безработице. Вспоминая о прошлом этой страны, я невольно думаю сегодня о нас. Как, к примеру, прожить в «демократической» России на мою пенсию, когда месячный взнос за квартиру, коммунальные услуги и телефон составляет чуть ли не ее половину? На оставшиеся можно купить лишь хлеб, немного молока и минимум, заметьте, отечественных лекарств. А как быть тем — их большинство, — кто получает так называемую минимальную или среднюю пенсию? На работу в семьдесят никто не возьмет. Если дети не помогают, поневоле пойдешь в благотворительную столовую. Беда лишь в том, что таких столовых на всю огромную столицу менее десятка. Так что остается только позавидовать новозеландцам, у которых есть сестра Феликс. Правда, и у нас имеется выход — берись за оружие и отправляйся грабить. Или собирай пустые бутылки и сдавай их в приемный пункт. Или, что совсем уж позорно, прицепляй ордена и медали, полученные в годы советской власти, и двигай в пригородные электрички, в переходы метро с протянутой рукой. Или, наконец, продавай квартиру и ютись где попало.
…Час назад на веллингтонском аэродроме люди горбились под порывами холодного ветра с дождем. Окленд — северный и самый крупный город Новой Зеландии — встречает теплым деньком и каким-то по-особому звонким пением скворцов.
— Господин Чехонин, — звучит по радио милый женский голос, — подойдите к пятому окошку. Вас ждут ключи от машины.
В мотеле «Акапулько» вместе с ключом от номера мне вручают программу двухдневного пребывания в Окленде, подготовленную правительственным бюро по туризму в Веллингтоне. В день приезда — знакомство с районом Понсоби, который создал Окленду репутацию самого большого полинезийского города в мире. Вечером участие в «русском обеде», устроенном для своих членов Обществом гурманов на стоящем в порту советском корабле «Шота Руставели». Назавтра — визит в редакцию газеты «Нью-Зиланд геральд». Обсудите там положение маори. Газетчики, мол, народ информированный и откровенный. Да и вообще новозеландцам нечего скрывать. На третий день отъезд на машине обратно в Веллингтон с посещением местной туристской Мекки — маорийского городка Роторуа. Как будто неплохо для первого знакомства с Новой Зеландией. Спасибо правительственному туристскому бюро!
За два дня я обошел и объехал все улицы Понсоби. И хотя со мной не было гида, который бы снабдил интересными данными, общая и, надеюсь, объективная картина складывалась сама собой. По воскресным дням Понсоби притягивает элиту северной столицы. Ее члены спешат сюда к своим стоящим на якоре яхтам и свежему соленому ветру, наполняющему легкие кислородом. Красные, ярко-желтые, голубые паруса уносят яхтсменов туда, где бескрайняя морская гладь сливается с горизонтом. На берегу остаются припаркованные «мерседесы», «форды» и «БМВ» в ожидании владельцев. Они вернутся к вечеру, с тем чтобы завтра опять занять руководящие кресла в фирмах и банках.
В будни Понсоби преображается до неузнаваемости. Броскую спортивную одежду и дорогие марки машин сменяют потертые джинсовые куртки и допотопные малолитражки. Как в нью-йоркском Гарлеме — почти одни темные лица. Понсоби — район, где состоятельные люди не живут, а только приезжают сюда заниматься спортом. В будни здесь царство бедняков. Оклендский бедняк не похож на бедняка азиатского. Он ближе к российскому бедняку. В Окленде не встретишь умирающих от голода, оборванных, ночующих на улице в любую погоду. Здесь другие понятия о бедности, да и, пожалуй, богатстве. Здесь сталкиваешься с другим: жизнью на краю бедности. Обширен, ох как обширен этот край для того, кто захочет его измерить. Он включает в себя очень многое: постоянный дамоклов меч безработицы, жизнь в деревянных, покосившихся домишках, состарившихся раньше времени женщин, пьяную ругань, семейные ссоры, нужду.
И еще одна особенность Понсоби. Маори и полинезийцы обосновываются тут потому, что в других районах домовладельцы отказывают им в жилье. Отказывают, несмотря на то, что закон запрещает дискриминацию рас при аренде жилых помещений. В редакции «Нью-Зиланд» мне рассказали о положении маори на языке цифр и потому беспристрастно. 78 процентов маори выполняют работу, которая не требует специального обучения. 80 процентов маорийских детей оставляют общеобразовательную школу, не получив свидетельства об ее окончании. В Понсоби я не видел детских площадок, дети играли в грязных дворах, скрытых от солнца развешенным всюду бельем. Их отцы в это время рыли котлованы, разгружали машины, убирали городской мусор. Потолок для маори в Понсоби — продавец в мелкой лавке. Место горничной в мотеле, где я остановился, пока отдаленная мечта. Почему у вас нет горничных маори, спросил я у владельца мотеля. Зачем они мне, ответил он. У меня работают белые женщины.
