Дэниэл Коуэн - Я выжил в Холокосте
По мере того, как китайцы вели их все дальше на север и все новые и новые пленники присоединялись к группе, Тибор узнавал знакомые лица из 3-го батальона: вот отец Капаун, вот доктор Андерсон, вот офицеры, а вот пятьдесят или около того смущенных или напутанных солдат. Число их росло от часа к часу. Тибор бросил считать на четвертой сотне.
Лекарств для раненых не было. Двадцать человек, которые не могли ходить, пришлось тащить на импровизированных носилках из джутовых мешков и веток. Температура падала, дисциплина хромала. Четверо парней, несших раненого, устали, положили его на землю и пошли прочь. Доктор Андерсон приказал им вернуться и поднять его, те отказались. Доктор и еще трое подняли раненого и продолжили движение. Отец Капаун работал за двоих, таща на себе капрала, у которого колено разнесло гранатой. Тибор как мог помогал тем, кто падал; но тех было слишком много.
Рука Тибора все еще болела от осколочных ран, зато тупая боль в груди отступила. Травма ноги, полученная еще в сентябре, продолжала ныть, но он мог идти и, наверное, смог бы бежать, если бы потребовалось. Но были другие, которые буквально разваливались. Южане понятия не имели, как справиться с холодом. Когда Тибор снял ботинки, чтобы помассировать ступни, они посмотрели на него, как на сумасшедшего.
– Не жмешь пальцы и ноги, теряешь их, – объяснил он. В Маутхаузене он видел почерневшие от холода пальцы, скрюченные, словно прутья; он здесь такого не допустит. Он попытался объяснить это другим, но многие были слишком напуганы, чтобы слушать его.
Они были высоко в горах, когда парни стали падать прямо на дороге; слишком много их, чтобы Тибор сумел всем помочь. Он позвал других, тех, кто мог идти сам, но почти все отказывались нарушить строй, даже когда товарищи падали прямо перед ними. Каждые несколько минут еще один бедняга падал на землю. Ряды редели, и охраннику пришлось отступить в сторону и сделать предупредительный выстрел. С каждым новым предупреждением Тибор ощущал в себе смесь жалости и стыда.
Склон стал круче, ветер злее. Дойдя до поворота, Тибор увидел двух корейских солдат, избивавших американца, стоявшего на коленях. Солдат не успел толком поднять руки, чтобы защититься, как они забили его прикладами – он упал навзничь, его молодое лицо было опухшим и в крови. Отец Капаун подошел к нему, обернулся – по выражению лица священника стало ясно, что еще не поздно. Тибор заметил блеск в глазах склонившегося мужчины. Священник сбежал вниз по склону, вскоре вернулся с наскоро сделанными носилками. Двое солдат, вдохновленные стойкостью Капауна, подняли лежащего парня и вернулись в строй. Он едва был в сознании, но ему повезло. И все же с этого момента Тибору снились кошмары об этом жестоком избиении.
Отец Капаун был одним из немногих офицеров, способных идти и помогать другим; большинство находились в столь ужасном состоянии, что едва могли позаботиться о себе. Майор Ормонд погиб; медик, находившийся в землянке, рассказал, что тот умер на следующее утро после того, как их взяли в плен – тело его так и осталось в канаве.
Рядовые, похоже, совсем наплевали на младших офицеров; когда те отдавали приказы, солдаты смотрели в другую сторону. Для многих здесь ключевым принципом стал «каждый сам за себя».
Путешествие по жестоким бесплодным землям казалось бесконечным. Измерять его днями стало бессмысленным для изнемогающих солдат; жизнь состояла из бросков и передышек – коротких остановок в маленьких деревушках, где их набивали в примитивные хижины, в качестве еды выдавали щепотку риса или проса, а вместо воды – растаявший снег. Дальше – горы, разрывающий ветер и снежные заносы по колено. Китайцы, которые вроде бы должны были следить за ними, давно наплевали на них, а северокорейцы, в задачу которых входило подгонять отстающих, вместо этого забавлялись, убивая их.
По подсчетам Тибора, отряд находился в пути примерно девять или десять дней, когда они вошли в глубокую клинообразную долину. Крутые спуски по обеим сторонам блокировали любой свет, кроме жалкого осколка солнца. Спускаясь все ниже и ниже, люди ковыляли среди теней устрашающе высоких хребтов и пиков.
Грязная дорога продолжала сужаться до тех пор, пока не превратилась во впадину. Далеко впереди Тибор увидел нечто, напоминавшее два ряда брошенных железнодорожных вагонов. Подойдя ближе, он понял, что это какой-то поселок – по меньшей мере дюжина бесцветных, одноэтажных хибар, расставленных по обеим сторонам однополосной дороги и ручья, питавшегося из гор. В полутора километрах к северу, чуть выше, был еще один ряд хибар, из которого хорошо просматривался первый поселок в долине.
Тибора и еще шестнадцать человек забили в небольшой коридор, в который, по-хорошему, кое-как могли вместиться человек восемь – площадью он был три с половиной на три с половиной метра. Им весь день не давали ни еды, ни воды, но никто не жаловался. Они устали так, что на голод было плевать – свалились в кучу, руки и ноги сплелись, как у кукол, которых заскучавший ребенок бросил в углу комнаты.
2
Тибор был слишком голоден, чтобы спать. Всю ночь просто лежать в тесной хижине не получалось – боль в желудке становилась все острее. Когда все затихло, он выполз из-под узла спящих мужчин и так же ползком добрался до двери, затем вскочил на ноги.
Еще до того, как китайцы отправили их в барак, Тибор начал присматриваться к территории лагеря. Он заметил разбросанные тут и там участки забора из колючей проволоки, но ворот при этом не было. Охранников было мало, расстояние между ними было большим. Похоже, китайцы не особо запариваются на тему сбежавших узников – в конце концов, куда им идти? Тибор смотрел на двор и все больше убеждался, что все, что нужно сейчас делать – это просто время от времени следовать инстинктам. Ему везло больше, чем остальным: униформа его была еще цела, а ботинки невредимы. Когда было особенно жарко, все выбрасывали грязное белье, думая, что им выдадут новую пару, но Тибор берег свое и, насколько это было возможно, старался его не испачкать. Теперь оно служило ему дополнительным слоем утепления.
Тибор знал, что должен обеспечить едой двадцать голодающих товарищей, лежащих в хижине. Может, именно поэтому его не убили в Унсане. Может, именно поэтому он не сгинул в Маутхаузене. Его успокаивала эта мысль, идея, что Господь выбрал его для выполнения некой цели, но как только она сформировалась в его голове, он ее сразу выбросил; часто он вообще не верил в Бога. И вот чего ему точно не хотелось, так это чтобы кое-кто сейчас припомнил ему его неверие.
Выбравшись наружу, Тибор встретил старого союзника – темноту. Так, он больше не в гадкой хижине – сердце забилось сильнее. Холод пробирал до костей, но ощущение брошенного вызова создавало ауру тепла вокруг него – по крайней мере, поначалу. Земля была промерзшей и скользкой. Ступать надо осторожнее, иначе треск льда или шорох гравия привлечет внимание незамеченного солдата или охранника.
Час назад – в сером свете заката – Тибор заметил еще один ряд хибар, встроенных в скалистый карман метров на шесть выше остального лагеря. Такая позиция и наличие нескольких окон заставили Тибора думать, что это, возможно, офицерский штаб. Это хорошо; чем дальше он от начальства, тем легче будет обшарить лагерь. Маленькие, дрожащие огоньки в некоторых окнах принадлежали либо газовым, либо масляным лампам, что свидетельствует об отсутствии электричества. А значит, вокруг нет высоковольтных проводов, ожидающих в темноте заблудших чужаков.
Видеть дорогу позволял слабый свет луны. Продвигаясь вдоль внешней стены в сторону задней части бараков, он следил, чтобы его тень не сильно убегала вперед. Главный принцип – двигаться медленно и оставаться под прикрытием как можно дольше. Через какое-то время он оказался позади здания возле небольшого двора, окруженного покатыми спусками.
Еще на полпути от бараков до склона Тибор заприметил нестройный ряд тонких сараев. Справиться с задвижкой на первом из них оказалось проще простого. Быстрым движением он распахнул дверь и нырнул внутрь.
Там его ждала кромешная тьма. Делать нечего – пришлось идти наощупь. Глаза постепенно привыкли, он начал замечать прорехи в деревянных стенах, некоторые шириной с человеческий палец. Стройные полоски лунного света помогли ему разобрать содержимое сарая.
У задней стенки до самого потолка были свалены мешки с кукурузной мукой. Полдюжины деревянных цилиндров, напоминавших ему бочки с рассолом, выстроились по обеим сторонам сарая. Он приподнял брезент и обнаружил, что бочка была забита какими-то корнеплодами. Он взял один сверху и откусил от него. Корнеплод был холодным, твердым и безвкусным – но съедобным. Он запустил руки в соседнюю бочку, пошарил там и вытащил вязкую субстанцию с незнакомым терпким вкусом. В следующей бочке он обнаружил какое-то зерно. Чувствуя, что надо поторапливаться, он затянул штанины и рукава куртки, затем забил их странными овощами под завязку – точно так же, как ребенком делал в Маутхаузене.
