Виктор Кожемяко - Время борьбы
Нет, судя по всему, Ерину не стыдно...
Говорят, некоторые из стрельцов, паливших по «Белому дому», вскоре были переведены на новые места службы. Номера их танков – тоже в целях секретности – изменены. А кое-кто, говорят, все равно спивается.
Суд над теми, кто отдавал преступный приказ и кто его выполнял, еще впереди.
Всяк ищет своё в «Доходном месте»
Почему Татьяна Доронина с ее обостренным гражданским чувством поставила на сцене МХАТ им. М. Горького пьесу Островского «Доходное место», написанную без малого полтора века назад, мне совершенно ясно. Старая пьеса предельно злободневна.
В чем же злободневность ее?
Первый ответ, кажется, на поверхности: тема взяток. В «новой» России они приобрели такой размах, какого и близко не бывало ни при царе, ни – тем более – при коммунистах. Будто зловещий пароль времени, хрипло раскатилось по стране иноземное каркающее слово: коррупция. И уже американцы, новоявленные задушевные друзья наши, вынуждены в своих газетах признавать: «Россия погрязла в коррупции как никогда».
Однако слишком проста была бы художественная задача при постановке классической пьесы – свести всё к обличению взяточничества и взяточников. К этому, конечно же, Островский не сводил свой замысел и в середине прошлого века, а уж современному режиссеру непременно должно рассмотреть в знакомом тексте нечто гораздо большее.
Когда говорят (вполне справедливо!), что классика всегда современна, имеется в виду постижение ее авторами таких социальных и психологических глубин, которые для каждого времени способны раскрыться какой-то особенно актуальной гранью. Так и с «Доходным местом».
История молодого человека, вознамерившегося жить честно среди окружающей бесчестности, но сломленного, первых же читателей и зрителей привлекла своей правдой и остротой. Тогда в ней видели прежде всего картину жизни, которая всей жестокой логикой своей понуждает честность идти на поклон к подлости.
В последующие годы пьеса знала множество постановок и всяческих трактовок. Остановлюсь на одной. И не только потому, что спектакль, осуществленный Марком Захаровым в московском Театре сатиры, стал одним из самых громких, ярких событий театрально-общественной жизни конца наших 60-х годов. Не только потому, что в спектакле этом поистине блистали Анатолий Папанов и Андрей Миронов. Главное – каков был режиссерский подход к пьесе.
Захаров тогда сделал центральной линию «мальчишек», которые «стали нос поднимать», «стали разговаривать». А основной смысловой и эмоциональный удар – на финальной сцене.
О чем он там говорит, возбужденный и пылкий Жадов, в кульминационном монологе? О том, что «общество мало-помалу бросает прежнее равнодушие к пороку». Что «у нас пробуждается сознание своих недостатков, а в сознании есть надежда на лучшее будущее». Что «начинает создаваться общественное мнение...»
Он говорил это и многое другое в своем XIX веке. Молодой, 33-летний Островский словами пьесы говорил. А в 60-х годах века двадцатого, дабы что-то усилить, а что-то ослабить ради своей идеи, режиссер пошел на купюры, то есть изъятия из авторского текста, и даже на некоторую добавку к нему.
Ну вот звучали ударные слова финала: «В юношах воспитывается чувство справедливости, чувство долга, и оно растет, растет и принесет плоды. Не увидите вы, так мы увидим»...
Это – слова Островского. И все это, как и предыдущее, Андрей Миронов – Жадов обращал сперва к старикам-чиновникам Вышневскому и Юсову, а потом – повторяя все то же самое! – к нам, к зрительному заду. Только, волею режиссера, с небольшой, но весьма существенной коррективой: «Не увидим мы, так вы увидите».
И зал, захлебываясь от восторга, взрывался ответными аплодисментами. У меня до сих пор щемит где-то под сердцем, как вспомню тот восторг...
А спустя четверть века после нашумевшего спектакля Марка Захарова обещанные «плоды» и «лучшее будущее» мы увидели.
В жизни. В сегодняшней нашей жизни. И вот в спектакле на сцене МХАТ имени М. Горького – тоже. Удивительное совпадение!
Стала ли она, наша жизнь, лучше для нас по сравнению с тем, что было 25 лет назад? Каждый судит об этом по-своему. Некоторые из моих сверстников – «мальчишек» 60-х годов, устроившись в новых властных, партийных, коммерческих структурах, чувствуют себя вполне хорошо. Да и сам Марк Захаров, публично предавший огню свой коммунистический партбилет, очень доволен.
Не знаю, как он сегодня поставил бы «Доходное место». Сегодня подобные темы его не волнуют. А Татьяна Доронина поставила так. В пьесе Островского она прочитала и в своем спектакле выразила весь ужас нашего нынешнего положения, когда подлость не просто торжествует, вынуждая честность идти к себе на поклон и в услугу, но становится узаконенной в общественном мнении нормой жизни.
Что есть оно, общественное мнение? Утвердившаяся в повседневном обиходе, господствующая, непререкаемо влиятельная оценка, что такое хорошо, а что такое плохо. И отсюда – оценка общественного поведения людей и их положение в обществе. Если, к примеру, большинством признано, что воровать или брать взятки – нехорошо, то нечестному человеку и руки не подадут, и в доме его не примут, и уж, конечно, не допустят во власть.
Вы скажете: надо еще доказать, что это нечестный человек. И передо мной тут же возникает ключевая, по-моему, сцена из доронинского спектакля – диалог Жадова и Вышневского в первом действии. Реплики пылкого идеалиста (А. Чубченко очень тонок, пластичен в этой роли), провозглашающего свою решимость жить честным трудом и найти поддержку себе в общественном мнении, будто о скалу разбиваются. Монументально величественный, абсолютно непоколебимый в своей многолетним опытом выработанной самоуверенности чиновник, каким его жестко и четко рисует народный артист России Г. Шевцов, безапелляционно изрекает:
– Вот тебе общественное мнение: не пойман – не вор. Какое дело обществу, на какие доходы ты живешь...
В точку! В яблочко, что называется. Если оставить в стороне такие общеизвестные достижения последних лет, как развал страны, уничтожение экономики, науки, культуры, обнищание народа, а посмотреть на нравственное состояние общества, то главное, что здесь достигнуто, – это утверждение в общественном мнении формулы: «Не пойман – не вор». И еще: «Какое дело обществу, на какие доходы ты живешь».
Во времена Островского тоже действовали такие неписаные нормы. Против них-то он, да и вся наша родная литература русская в лучших ее образцах восставали со страстью и гневом.
Кое-что изменилось потом. Не говорю, будто не было у нас в годы Советской власти взяточников и воров. Были. Но – выставить напоказ наворованную роскошь все-таки не могли. Поскольку и суд, и – что самое главное! – общественное мнение были против них. Потому и воровать стали гораздо меньше.
Кстати, это отразилось при постановке «Доходного места» в 60-е годы. Тему взяточничества Марк Захаров тогда существенно приглушил, изымая из текста целые куски. Не очень-то актуально звучало! А вот когда потребовалось «демократам» ошельмовать коммуниста Лигачева (помните?), навесили ему именно ярлык взяточника. Понимая: в сформированном за советские годы общественном мнении это сработает сильно. Характерно и то, что не доказали ничего, хотя уж как копали. Потому что ничего за ним не было.
А сейчас? Вот бы так же копнуть под новой номенклатурой! Нет, не копают.
Больше того. Выступает, например, минувшим летом по телевидению один из богатейших наших бизнесменов. Заранее разрекламировано: будет бомба. И действительно, бомба разрывается – миллиардер обвиняет во взяточничестве двух крупнейших государственных чиновников. Сенсация!
Да, да, своего рода сенсация, хотя о том, что эти деятели нечисты, мы слышали уже и от Руцкого. Но что дальше, после этой телебомбы? А ничего. Ровным счетом. Мелькнула где-то заметка, что один из обвиненных вроде подал в суд за клевету. Однако состоялся ли этот суд, какие материалы рассмотрел, какое решение принял – мы ничего не знаем.
Да это уже и перестало наше общество интересовать. Люди знают: ОНИ – воруют. И все те чиновники, и тот предприниматель с компанией. Разворовывают и уже почти разворовали Россию. Но – вот основное завоевание «демократических» реформ! – это людей уже не очень колышет.
И когда опять же по телевидению обозреватель демонстрирует строительство гигантских личных дач наших министров и прочих вождей, намекая, что на зарплату такое вроде не возведешь, он при этом не бьет тревогу. Нет. О, какой шум поднимал тот же телеведущий в недавнем прошлом, выискивая привилегии партократов! А теперь, оказывается, министерское строительство он показал лишь для того, чтобы подчеркнуть: у людей наших исчезла зависть. Вот привезли группу людей на место, провели, возле этих дач – а они не завидуют. Дескать, и у них теперь есть возможности. Это обозреватель считает так...
