Частные случаи - Борис Ефимович Гройс
Вот почему видео Бартана, изобилующие отсылками к коммунистическому и прежде всего советскому прошлому, производят действительно ошеломляющее впечатление. Красные галстуки на юных слушателях речи Славомира Сераковского в первом фильме «Мары/кошмары» («Mary Koszmary», 2007) похожи на красные галстуки советских пионеров. В конце трилогии панихида по Сераковскому проходит во Дворце культуры – здании, являющем собой типичный пример сталинской архитектуры, которое было «подарком» Сталина польскому народу после Второй мировой войны и с тех пор (с ненавистью) воспринимается как символ советской оккупации. Сама церемония прощания тоже очень напоминает аналогичные церемонии социалистической эпохи. Культ лидеров, отдавших жизнь за коммунистическое будущее, много десятилетий стоял в центре советской идеологии. Последние сцены трилогии Бартана воспроизводят тщательно срежиссированные ритуалы массовой скорби и демонстрации приверженности идеологии коммунизма перед мертвым телом вождя – ритуалы, хорошо знакомые любому, кто в советское время лично в них участвовал или видел их на телеэкране.
Но наиболее очевидны отсылки к образам советского прошлого во втором видео Бартана. Оно воспроизводит эстетику раннесоветских фильмов, посвященных строительству новой социалистической жизни и созданию нового социалистического коллективистского человека. Сцены совместного труда, совместного приема пищи и отдыха выглядят так, словно они взяты из советских фильмов двадцатых-тридцатых годов. Это впечатление усиливается благодаря тому, что для строительства новой жизни герои видео используют старые технологии: постройки возводятся из дерева, а сам процесс строительства довольно примитивен. Не видно никаких современных строительных машин. Люди работают так, будто находятся в условиях бедной аграрной России после Октябрьской революции или, кстати говоря, Палестины того же времени. Одежда строителей также напоминает зрителю о социалистической одежде двадцатых-тридцатых годов, какой мы ее знаем по фотографиям Родченко и фильмам Дзиги Вертова. В то же время весь процесс строительства поселения снят с различных ракурсов, что придает бóльшую динамичность кадрам, – тоже в стиле Родченко – Вертова. Как и в документальных фильмах Вертова, эти кадры демонстрируют, что процесс строительства новой жизни не предполагает ни иерархии, ни особого разделения труда, – это, напротив, эгалитарные усилия и коллективное совершение процесса строительства, создающие характерно десексуализированные товарищеские отношения между мужчинами и женщинами. Однако результаты этого восторженного и объединяющего коллективистского труда оказываются довольно скромными. Поселение маленькое, немного похоже на сталинский трудовой лагерь и выглядит затерянным бог знает где. Это неопределенное пространство маркируется в конце второго фильма еще одной отсылкой к социалистическому прошлому Польши: на этот раз это безликая массовая архитектура позднего социализма.
Евреи – строители нового будущего – предстают в фильме активными, полными сил и надежд. Но форма их труда совершенно анахронична и относится к начальному периоду индустриализации, а может быть, даже к доиндустриальным коллективистским земледельческим проектам. Поэтому молодые еврейские энтузиасты с их социалистической трудовой этикой и примитивными технологиями кажутся затерянными не только в пространстве, но и во времени. Они строят нечто среднее между израильским кибуцем и советским колхозом посреди посткоммунистической, постиндустриальной, постмодерной Европы. Они воплощают коллективистский, производственнический энтузиазм социалистических движений межвоенного периода в современную историческую эпоху приватизации и индивидуального потребления.
Мне кажется, что подлинное содержание этого проекта – не столько возвращение евреев в Польшу, сколько возвращение идеалистических, социалистических и универсалистских истоков сионизма после многих десятилетий разрушительного национализма и провинциализма. Во время холодной войны советский коммунизм и израильский сионизм были идеологическими и политическими противниками. Сейчас холодная война в прошлом, но ни та, ни другая идеология не одержала исторической победы. У сионизма в современном мире плохая репутация. В самом Израиле социалистические корни сионистского движения почти полностью забыты, а кибуцы фактически приватизированы. Советский Союз тоже обладает дурной посмертной славой, и в восточноевропейских странах, в том числе в России, коммунистическая идеология подвергается остракизму. Недавняя история и коммунистического, и сионистского движений заставляет многих наблюдателей забыть об их общих корнях – социалистических устремлениях европейской интеллигенции и рабочего класса накануне Второй мировой войны. Видеотрилогия Бартана отсылает к этим общим корням, соединяя сионистскую и советскую визуальность двадцатых-тридцатых годов. И хотя эмблема ее вымышленного «Движения еврейского возрождения в Польше» – это комбинация польского орла и звезды Давида, флаг у движения красный. Но особенно интересно, что придуманное Бартана сочетание кибуца и колхоза, советской идеологии и некой формы сионизма имело почти забытый ныне реальный исторический прецедент.
В конце 1920-х годов советское правительство обратилось к евреям Советского Союза и всего мира с призывом приезжать в СССР и строить новый дом для евреев на советской территории. В Биробиджане – в Сибири, на реке Амур, рядом с советско-китайской границей – была основана Еврейская автономная область. Открывая этот проект в 1926 году, Михаил Калинин – тогда председатель Центрального исполнительного комитета Верховного Совета СССР – заявил, что перед еврейским народом стоит важная задача сохранить свою национальную идентичность. Эту цель можно реализовать, только создав компактно проживающее сельское население из сотен тысяч евреев. В своей речи Калинин предложил сделать Биробиджан новой родиной евреев. Эта территория посреди сибирской тайги мало соответствовала исторически сложившемуся образу лишенной корней еврейской городской интеллигенции. Однако советские идеологи надеялись, используя еврейское поселение, не только достичь экономического преобразования Биробиджана, но и преображения самих евреев с помощью коллективного сельскохозяйственного труда в новых людей, новых евреев. В более поздней речи 1934 года Калинин говорит: «Я считаю, что биробиджанская еврейская национальность не будет национальностью с чертами местечковых евреев из Польши, Литвы, Белоруссии, даже Украины, потому что из нее вырабатываются сейчас социалистические „колонизаторы“ свободной, богатой земли с большими кулаками и крепкими зубами, которые будут родоначальниками обновленной, сильной национальности в составе семьи советских народов»[64].
Этот образ евреев «с большими кулаками и крепкими зубами», в сущности говоря, близок сионистскому представлению о новой расе «мускулистых евреев», зарождающейся на территории Палестины. Не случайно одним из основателей сионистского движения был Макс Нордау, который прославился своей книгой «Вырождение», посвященной борьбе с так называемым дегенеративным искусством. Позже эта книга стала одним из основных источников
