Частные случаи - Борис Ефимович Гройс
Персонажи работ Чернышевой всегда вовлечены в долгое, повторяющееся, монотонное движение. Что бы персонаж ни делал – открывал бутылку водки, переодевался на пляже, проходил по поезду из первого вагона в последний и обратно, – вскоре становится ясно, что он, по сути, так никуда и не сдвинулся с мертвой точки. Даже внешность персонажей указывает на то, что они раз и навсегда выпали из динамики исторической жизни и обречены вечно сменять друг друга в этом замкнутом круге – незаметно ни для окружающих, ни для них самих. Такие герои не только не могут, но и не хотят идти в ногу со своей эпохой. Им не требуется ничего суперсовременного, новейшего, их вполне устраивает быть частью циклического времени вечного повторения. Иными словами, это люди из реальной жизни. Чернышева последовательно избегает как любой театрализации, так и любых претензий на непривычность или экзотичность своего материала, на любую оригинальность, любую «художественность» своего искусства. Для своих видео она использует документальные съемки, которые выглядят совершенно обычными, ничем не примечательными и даже банальными. Художница снимает сама, на собственную камеру, гуляя и наблюдая поведение людей в обыденной жизни. Такая документальность наводит на мысль об эстетике реди-мейда.
Зрителю интересно не то, как художник создал тот или иной образ, а сам образ и те критерии, по которым художник отбирал материал для создания этого образа. Такой перенос внимания с творческого процесса на отбор типичен для всего современного искусства, в памяти которого еще свежи уроки Марселя Дюшана. Чернышева достигает его посредством своей эмоционально нейтральной, отстраненной, документальной стилистики съемки. Получающийся в итоге материал, на первый взгляд, стилистически подошел бы для новостной телепрограммы, посвященной труду и отдыху наших современников. Однако между документальным телефильмом и документацией, которую показывает Чернышева в своих видеоинсталляциях, есть огромная разница, которая наиболее ясно выражается в эстетической нейтральности последних. Темой телерепортажа становятся, или, по крайней мере, должны становиться, только срочные, горячие новости, которые интересуют современную публику и отражают текущую политическую или культурную ситуацию. Современные СМИ интересует только новое и необычное.
Работы же Чернышевой, наоборот, представляют персонажей, которые живут самой обыденной жизнью и поэтому не имеют никаких шансов засветиться в новостях. Контекст современного искусства – сегодня единственный контекст, позволяющий документировать жизнь обычных людей. Современное искусство позволяет показывать бытовое – то, что иначе никогда не поднялось бы до уровня видимости в обществе, то, что игнорируют СМИ. Важно отметить, что Чернышева – одна из немногих российских художников, кто соответствует этой эстетической, социальной и политической роли художника в текущем культурном и медийном контексте.
Интерес к неисторическим, обыденным формам человеческого существования растет в те исторические периоды, когда общественное давление, требующее от художников выступать законодателями мод и новостей, становится особенно раздражающим. В такие времена кажется, будто реальная свобода заключается не в способности творить историю, но скорее в способности освободиться от истории – от гнета исторической работы, от обязанности делать следующий шаг. Хочется достичь того уровня, на котором работа и отдых от работы, vita activa и vita contemplativa, будний день и воскресенье совпали бы, где работа равняется неработе, – Великого воскресенья, удлинившегося настолько, чтобы вобрать в себя всю рабочую неделю.
Христианство понимало такое Великое воскресенье как рай: в раю по-прежнему можно заниматься художественным трудом (например, петь), но не работать в мирском смысле этого слова. Конечно, христианство утверждало, что это Великое воскресенье будет возможно только в ином мире – по ту сторону могилы. Но Чернышева прошла через опыт коммунистической идеологии и знает, что тождество работы и неработы может быть достигнуто и на земле. Соответственно, она продолжает искать это тождество и в посткоммунистическую эпоху. Иными словами, Чернышева ищет рая на земле. И находит его там, где меньше всего ожидалось, – в нетелеологичной, непродуктивной деятельности, не направленной ни на какой результат. Подобная деятельность раздражает любого, кто приучен верить в творчество и продуктивность. Однако непродуктивная, нетелеологичная, повторяющаяся деятельность имеет перед продуктивной деятельностью определенное преимущество: нетелеологическая деятельность потенциально бесконечна и даже вечна, ведь у нее никогда не будет конца, результата, продукта. Эта бесконечная перспектива – на самом деле источник счастья, а не разочарования. Камю предлагал считать Сизифа счастливым человеком. Все герои Чернышевой – тоже счастливые люди: они счастливы своим скромным, незаметным, нонспектакулярным счастьем. Все они живут в Великом воскресенье, в которое можем войти и мы, если захотим – или, точнее, если сможем.
Ольга Чернышева,
скриншот из фильма
«Поезд»,
2003
Откликаясь на призыв
Видеотрилогия Яэль Бартана «И Европа будет потрясена» («And Europe Will Be Stunned», 2007–2011) – в самом деле потрясающее произведение. Но его ошеломляющий эффект нельзя объяснить одним только выбором темы возвращения евреев в Польшу. Недавно в Европе возникла новая небольшая диаспора израильтян, состоящая в основном из художников, писателей и других творческих работников. Сам этот факт никого не потряс. В глазах европейского общественного мнения это событие лишь в очередной раз подтвердило толерантность, либеральность и открытость современного Евросоюза и универсальное значение так называемых европейских ценностей. Столь впечатляющим событием изображенное Бартана возвращение евреев в Польшу делает не само возвращение, а скорее его специфическая форма. Евреи здесь возвращаются в Польшу не как отдельные индивиды, готовые встроиться в установившийся европейский – в данном случае польский – политический, экономический и идеологический порядок, а как политическое движение, практикующее собственный этос и образ
