Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 31-41
А вот тот русский политический интернет, который становится сейчас ключевым во всём происходящем, он Навальному не принадлежит. Он принадлежит чему-то совсем другому, потому что Навальный — это очень хорошо сделанный экземпляр.
Там всё правильно. Там всё по закону. Там всё по Шарпу. Там всё пригнано друг к другу. И не надо недооценивать возможности подобного рода «изделий».
Но это не русское изделие. Потому что в нём нет ни широты, ни готовности к чему-то не прагматическому, не приземлённому, не пошлому, не элементарному. Всего этого — нет. Всё это такой политический бихевиоризм: стимул — реакция, стимул — реакция. Точка здесь — точка там. Алгоритм такой, алгоритм другой…
А это должно было стать мейнстримом русского интернета: мальчиков, сидящих за компьютерами, офисных менеджеров…
А это не стало…
Не стало этим — и всё!
И даже эти зализанные, зашлифованные мальчики, которых каждый день штампует индустрия офисов — они, выходя за рамки своего рабочего дня, лезут и ищут что-то сложное, необычное, нетривиальное.
И их много. Их чертовски много. Их потрясающе много. Их ненормально много!
Я много раз говорил и могу повторить, что нет никаких проблем выехать [со спектаклем «Изнь»] на фестиваль в Эдинбург или в Авиньон, или куда-нибудь. И я знаю, что там будет происходить — где-нибудь в Германии или где-то ещё. Даже если не будет языкового барьера — ну, посмотрят, похлопают, останется 15 критиков, зададут вежливо 10 вопросов (а уж если 20-ть, — так просто надо быть счастливым), через 30 минут разойдутся. И всё кончится. Выйдут какие-то статьи, лучше или хуже сделанные, про спектакль.
Но чтобы стояли до утра и спрашивали про апокатастасис или нисхождение Святого Духа, а также о втором законе термодинамики или о превращении материи, — вот так ни в каком Мюнхене, ни в каком Эдинбурге, ни в каком Авиньоне не будет.
Уже говорил, что не знаю Латинскую Америку. Может быть, что-то там такое и кипит… Но не в Европе.
Ни в Норвегии, ни в Испании, ни в Италии, ни во Франции, ни в Германии, ни в Польше этого уже нет. А здесь есть.
И теперь возникает один основной и самый тяжёлый вопрос — это может превратиться в спасение? На это можно опереться? На это может быть сделана окончательная и последняя ставка?
Вот на это клубящееся, ищущее, мечущееся, недостаточно, возможно, хорошо в чём-то разбирающееся, огромное, уже достаточно накалённое облако, — на это облако можно каким-то способом опереться с тем, чтобы действительно, оттолкнувшись, двинуться не в том направлении вниз, которое сейчас существует, а в направлении наверх? Можно или нельзя?
Или оно так и будет клубиться, метаться, страдать, искать, влюбляться, разочаровываться, или оно перейдёт в абсолютно другой режим жизни и действования? Потому что в этом режиме (и все мы тоже это понимаем) оно есть лишь предпосылка чего-то нового, лишь некая социальная, а, может быть, и метафизическая весть, но оно не есть готовый и решающий фактор.
Всё повторяется. Опять мальчики Достоевского. Опять Алёша Карамазов, говорящий про брата Ивана, что он такой человек, что [для него] жить или умереть — не важно, а важно мысль разрешить.
Опять поиск повестки дня. Казалось, этого уже не будет никогда. А это началось. И началось совсем недавно…
Во что это теперь превратится? И сможет ли это замкнуть на себя огромные и гораздо более тривиальные, но жгучие и праведные энергии, или же оно останется вещью в себе? Сумеет оно каким-то способом трансформировать свою собственную структуру или же оно так и останется в этом аморфно-бесстуктурном состоянии? Возникнет оно как вещь в себе и для себя, как социальная макрогруппа, которая существует только для себя самой, или же оно услышит зов, волю и повеление истории?
Вот единственный сегодняшний русский политический вопрос.
Других вопросов не существует.
Обсуждаем ли мы метафизику, онтологию, антропологию, экономику или что-либо ещё, взмываем ли мы мыслью в высь поднебесную или анализируем злобу дня — что бы мы ни делали, мы всё время думаем об этом. И мы всё время фиксируем как надежду, так и проблему.
Эта субстанция содержит в себе надежду, но не как факт, а как потенцию. Как раскрыть потенцию этой субстанции? Как побудить её к самотрансцендентации, к выходу из нынешнего клубящегося, мятущегося состояния, в котором эта субстанция находится? К состоянию лазерного луча, способного прожигать броню любой толщины? Можно ли это сделать?
Да, это почти невозможно сделать. Но ничего другого сделать уже нельзя. Нет ни одного фактора в российской жизни, который сулит надежду, кроме этого. Ни одного другого. Всё идёт колом вниз. Уже идёт. Поскольку мировые процессы резко обостряются, то на фоне ускорения самих мировых процессов происходит как бы мультипликация этих мировых процессов и наших негативных тенденций, они друг друга подхлёстывают… Времени немного. При несколько другом ходе политического процесса могло бы оказаться, что его вообще нет. Но вроде бы процесс постепенно — я говорю только «вроде бы», подчёркиваю, — поворачивается в направлении, когда, может быть, на это отведено сколько-нибудь времени… Ну и что?
Как я говорил много раз, это отведённое время либо будет использовано, либо оно-то и станет фактором добивания страны. Потому что если его не использовать по-настоящему, то оно-то распространит гной до каждой микрочастицы нынешней социальной ткани, до каждого атома духа. Всё сгниёт… В этом тянущемся, тягостном, медленно ползущем вниз безвременье.
Итак, весь вопрос в том, что этой субстанции отведено какое-то время и неизвестно, как она им воспользуется. Всё, что я могу и должен делать — это помочь воспользоваться тем небольшим временем, которое отведено.
Всё. Это единственная задача. И только ради решения этой задачи — можно говорить о чёрной энергии, о тёмной материи… «Блэк спринг» — чёрная весна… Есть красная весна и есть чёрная, есть восходящий принцип развития в мире, который по-итальянски называют «роса примавера» — красная весна, и есть нисходящее слагаемое, которое называется «блэк спринг» — чёрная весна.
Обо всём об этом и о многом другом можно говорить только потому, что есть эта клубящаяся субстанция, и ей что-то нужно. И ей должно быть предоставлено всё, что ей нужно, но [именно] для того, чтобы она каким-то особым усилием сумела преобразовать себя из нынешнего состояния, скажем так, из состояния Х, в некое совершенно другое состояние Y.
Как это делается? Существуют ли примеры такого преобразования? И о чём в принципе идёт речь?
Речь, конечно же, идёт о том, чтобы в каждой отдельной частице этой субстанции, в каждой мятущейся, не потерявшей душу, понимающей, что она вот-вот может оказаться потерянной, живой человеческой личности произошла трансформация, суть которой в следующем…
Должна возникнуть другая организация ума, чувства и воли. Последнее, возможно, важнее всего. Ум, организованный так, как он организован сейчас; чувство, организованное так, как оно организовано сейчас; и воля, организованная так, как она организована сейчас, не может обеспечить спасение. А речь идёт именно о спасении. И об этом я хотел бы говорить чуть ниже.
Но если это небезнадёжное состояние ума, чувства и воли будет преобразовано таким способом, что у всего этого возникнет не новая даже энергетика, а новая степень организованности, вот тогда (если эта организованность окажется когерентной, созвучной той организованности, которая происходит в соседнем индивидууме), — тогда всё это вместе действительно гарантирует, что эта субстанция получит новое качество.
И что тогда она из призрачной надежды может стать реальным фактором. И мы действительно сумеем выйти из русла нисходящих процессов, из этого пике, в котором неизбежно падение и разбивание на мельчайшие осколки, которые потом уже никогда не соберёшь. И можно, если эта субстанция действительно приобретёт новое качество, опереться на неё так, чтобы это пике прекратилось. Чтобы из него машина наша — машина нашего общества, государства, народа — вышла. И дальше, потянув сильно штурвал на себя, из последних сил, мы можем обеспечить некоторый взлёт и, тем самым, спасти и самих себя, и, возможно, человечество, историю, гуманизм, очень и очень многое.
С чем это можно сравнить? Есть так называемые «ячейки Бинара».
Есть некий слой, который должен пропустить через себя определённое количество тепловой энергии. Пока это количество энергии носит нормальный характер, внутри слоя ничего не происходит — он просто больше или меньше закипает, быстрее движутся отдельные частицы. Он продолжает действовать, как некая термодинамическая система.
Но если этой системе, каковой является этот слой, начинённый подобного рода движущимися частицами, дать не обычное задание, а запредельное задание, и дать его правильным образом, то внутри слоя возникнут определённые ячейки — такие ромбики. Энергия начнёт передаваться от ромбика к ромбику. Место хаотической передачи энергии займут соответствующие другие способы, которые возникнут потому, что образуются эти самые «ячейки Бинара». В принципе, эти ячейки всегда изучали в синергетике, в теории нелинейных систем, потому что видели в них некий символ того, что запредельное задание, даваемое системой, которую побуждают к выполнению этого задания правильным образом, приводит к тому, что внутри системы начинается структурообразование.
