Сергей Кремлёв - Зачем убили Сталина?
Можно в опровержение лжи о «ГУЛАГовском» образе жизни в послевоенном СССР привести и документы – сегодня в принципе доступные. Однако я познакомлю читателя всего лишь с одной дневниковой записью писателя Михаила Пришвина. Это был чисто личный дневник, в нем практически пет записей о политике, событиях в обществе и т.п. К тому же Пришвин не был очень уж взыскан тогда официальным вниманием и лаской. И это обстоятельство – если верить «историкам»-«демократам» – само по себе могло обеспечить ему внимание со стороны «органов». Так вот, 17 июля 1952 года Пришвин записал:
«Вчера поднимался молодой человек в гору с ведрами, увидел меня, поставил ведра на землю и подошел.
– Здравствуйте, Михаил Михайлович, я читал вашу книгу «Наша страна».
– Ну и что?
– Оказалось, вы и в Сибири были. После того вышла заминка.
– А вы что делаете? – спросил я читателя.
– Я старший инспектор МВД.
– МВД, – сказал я, – это московская… а как дальше?
– Что вы, – отвечает, – какое московская, это на всю страну: Министерство внутренних дел.
Так мы и встретились и разошлись с моим читателем…»
Вот так «полицейская» держава, в которой образованный, развитой и несколько даже опальный (в те годы) гражданин не знаком с аббревиатурой, за которой скрывается главное «полицейское» ведомство!
Нет, но мере того как страна освобождалась от тяжести развалин, она дышала все более полной грудью, потому что становилась год от года богаче, образованней, мощнее, а значит – и свободнее.
Сам же Сталин старел и слабел…
В 1945 году в ответ на предложение поставить в берлинском Трептов-парке его исполинскую статую он отверг идею в весьма иронической манере. И кончилось тем, что в Берлине на пьедестал Победы встал советский солдат-освободитель со спасенной им немецкой девочкой на руках и с мечом в правой руке. Причем скульптор Вучетич вспоминал, что на макете памятника у солдата в руке был автомат, но именно Сталин предложил заменить его на меч, в очередной раз выказав точный художественный вкус и политическую мудрость.
К началу 50-х годов он уже не возражал, например, против разработки в 1949 году проектов монумента себе для Всесоюзной сельскохозяйственной выставки или против установки на входе в Волго-Донской канал в Сталинграде огромной его бронзовой статуи.
Впрочем, вряд ли это можно было расценивать как признак личностного одряхления Сталина. Он до конца оставался Сталиным и к бронзе был, как я понимаю, достаточно равнодушен. Однако Волго-Дон, начинающийся в городе, не просто носящем его имя, но ставшем символом непобеждаемого народа, должен был стать одним из символов эпохи.
А это была эпоха – как ни крути – Сталина! Это была эпоха и Ленина, и воздать должное Ленину были обязаны и страна, им начатая, и сам Сталин – как единственный выдающийся ученик Ленина. Но ведь это и делалось на том же Волго-Доне – на одном берегу в его устье должен был встать огромный бронзовый Ленин.
Однако страна была обязана воздать должное и самому Сталину. Ленин на одном берегу входа в Волго-Дон – это логично. Но даже для архитектурной симметрии (не говоря уже о «симметрии» исторической) на другом берегу должен был встать Сталин.
Это понимали все, понимал и Сталин.
К тому же ему уже пошел восьмой десяток – возраст немалый в любом столетии человеческой истории. Бронзовый Сталин на входе в Волго-Дон мог уже в ближайшие годы стать посмертным памятником.
Нет, я не усматриваю в согласии Сталина на собственные монументы чего-то малодостойного. Он ведь оставлял согражданам страну, которую «от Москвы до самых до окраин» покрывали строительные леса. Зрелая сталинская эпоха была воистину эпохой великих строек!
И этого Сталину тоже не могли простить многие.
Глава седьмая
1950-1951 ГОДЫ. ВОССТАНОВЛЕНИЕ НОВОГО И НАСТУПЛЕНИЕ СТАРОГО
Ушли ли мы вперед, или они,
Иль этот мир остался неизменным…
Из 59-го сонета Шекспира
Вокруг меня идут люди, бросившие все свое лучшее в общий костер, чтобы он горел для всех…
Запись в дневнике М.М. Пришвина от 15 февраля 1951 года
Сразу же после окончания войны перед народами СССР встала задача, какой нигде и никогда ни перед одним народом не вставало.
С одной стороны, надо было восстановить беспрецедентно разрушенную страну и ее экономику, и восстановить в кратчайшие сроки.
С другой стороны, надо было одновременно в кратчайшие же сроки обеспечить стране защиту от американского атомного оружия, создав свое такое оружие, а также и средства его доставки на территорию США.
А кроме восстановления разрушенного, надо было создавать новое – и в материальной сфере, и в духовной. И все это – в стране, где чуть ли не у каждого был повод опустить руки: у кого – от вида развалин, у кого – от невозвратимых утрат.
Впрочем, у страны уже был накоплен огромный опыт той работы сообща, без которой не было возможности восстанавливать и строить новое. И работы на всех «фронтах» сразу.
С августа 1945 года пошла всерьез атомная проблема, к руководству которой Сталин подключил Берию. Начало советских ядерных оружейных усилий относилось еще к концу 1941 года, но теперь все убыстрялось. Широко разворачивались и работы по баллистическим ракетам, по реактивной авиации.
А вместе со всем этим шло, если можно так сказать, восстановление того нового, что Россия успела наработать за десять предвоенных лет бурного социалистического строительства. В ходе войны это новое, возникшее в камне новостроек и в душах людей, понесло немалый урон, и теперь его надо было восполнять. Но не все здесь было так просто…
В 1924 году Россия еще была нэповской. В 1929 году она начала всерьез становиться социалистической, и всего за десять лет совершила бурный и успешный рывок к всестороннему прогрессу. Война внесла в этот процесс неоднозначные коррективы. Она разрушала индустриальные гиганты первых пятилеток, но в тылу, в ранее медвежьих углах, возникали новые заводы. Война разрушала результаты культурной революции, а на оккупированных территориях возрождала старые общественные отношения. И она же создавала в пределах сохранившегося СССР более крепкие и совершенные отношения людей друг к другу, к государству, к Отечеству.
Непростые проблемы породила война, хотя проблемы, рожденные войной, всегда, увы, непросты. 31 декабря 1946 года Берия направил Сталину записку № ЛБ-298, которая была, по сути, сопроводительным письмом к записке министра ГБ Абакумова «о продовольственных затруднениях в некоторых районах Молдавской ССР, Измаильской области УССР», о жалобах на голод в Воронежской и Сталинградской областях, выявленных «в результате негласного контроля» Министерством ГБ СССР писем, в основном направляемых родственниками военнослужащим в армию.
Даже выборочно цитировать этот документ тяжело, и я могу понять Абакумова, который, похоже, не рискнул направить его прямо Сталину, а обратился вначале к Берии, а уж тот – к его чести – переправить «бумагу» Сталину не побоялся.
Для верного понимания того, что он прочтет ниже, молодому сегодняшнему читателю надо, пожалуй, пояснить, что та страшная реальность, которая возникала из строк этих писем – тоже документов эпохи, не определяла характер времени. Так, как описывали свою жизнь авторы перлюстрированных писем, жили далеко не все из десятков миллионов простых людей в СССР, хотя безбедно и беспроблемно тогда жили только негодяи. Но и в упомянутых письмах горькая правда была.
Из десятков выдержек из «воронежских» и «сталинградских» писем (всего их было просмотрено особистами около 8 тысяч) я приведу три:
15.XI-46 г. «…Надвигающийся голод страшит, моральное состояние подавленное. Дети наши живут зверской жизнью – вечно злы и голодны…»
(Ефремова М.С., Воронежская обл., ст. Бутурлиновка, Главмука, – Ефремовой Н.А., ПП (полевая почта. – С.К.) 39273)
24.XI-46 г. «…Мы погибаем от голода. Хлеба нет, ничего нет, есть нечего. Жить осталось считаные дни, ведь питаясь водой, можно прожить только неделю…»
(Бобровских А.С., Воронежская обл., с. Бегрибанова, ул. Трудовая, д. 40 – Бобровскому И.В., ПП 8948)
24.XI-46 г. «…Мать от голода распухла, поддержать ее нечем… Я кончу жизнь самоубийством, чтобы не видеть этих мук…»
(Шамыгина, Комсомольский р-н, х. Сенной, – Шамыгину, ПП82116)
Приводились в справке МГБ также выдержки из писем рабочих завода №402 из Архангельской области, рабочих, мобилизованных на работу в угольной промышленности Сталинской (позднее – Донецкой) области УССР. Так, Н.Д. Коваль писал из Донбасса П.Г. Горелому на Черниговщину: «…Кормят нас здесь, как собак: на утро пол-литра баланды, на обед то же и ложка каши. Баланду варят из муки. Заработок очень плохой – 300 рублей в месяц, а на питание нужно 600 рублей… Я до весны не выдержу. Многие отсюда сбежали…»
А некто Мурнило из Сталинграда писал Л. Александровой в псковскую деревню Мерзляки вот что: «Я продал все, чтобы спасти жизнь… Я уже начинаю пухнуть. Мне не страшна тюрьма, ибо там я могу получить кусок хлеба…»
