Нил Гейман - Вид с дешевых мест (сборник)

Сюжет «Теплицы» строится на перемене мест, череде событий и всевозможных чудесах, случающихся снова и снова. Характер и развитие персонажей не столь важны: Олдисс намеренно держит дистанцию между своими героями и читателем, то и дело подчеркивая, насколько его персонажи нам чужды. Даже Грэн, который ближе прочих подходит к роли героя, способного вызвать сопереживание, отдаляется от нас, принимая советы морэла, и вынуждает читателя встать на точку зрения его (за неимением лучшего слова) напарницы Яттмур. Мы сочувствуем последним людям, затерявшимся в джунглях, но понимаем, что они – не мы.

Находятся критики, упрекающие научную фантастику в том, что она ставит идею выше персонажа. Олдисс снова и снова доказывает в своих книгах, как научно-фантастических, так и реалистических, что он понимает и может создавать интересных персонажей, душевно близких читателю, однако в случае с «Теплицей» этот упрек, я полагаю, справедлив. Разумеется, те, кто считает это недостатком, упускают из виду главное – как мы упустили бы главное, если бы, например, обвинили «Битлз», что их песни длятся всего по три минуты и содержат повторяющийся припев. Главное же – в том, что «Теплица» – это кавалькада чудес и размышление о жизненном цикле, в котором и жизнь индивидуума, да и сама Солнечная система не столь уж важны. Важна по большому счету только жизнь, когда-то пришедшая на Землю из космоса в форме мельчайших частиц, а теперь покидающая нашу планету и движущаяся дальше, в космическую пустоту.

На моей памяти это единственный научно-фантастический роман, который воспевает процесс формирования компоста. Все растет, все умирает, все гниет, а из гнили рождаются новые жизни. Смерть – частая гостья на страницах «Теплицы». Она непредсказуема и, как правило, остается неоплаканной. Смерть и возрождение – это константы, благодаря которым сохраняется Жизнь – и остается место Чуду.

Способность удивлять нас чудесами – одна из важнейших опор научной фантастики, и «Теплица» справляется с этой задачей даже успешнее, чем трилогия о Гелликонии («Весна Гелликонии», «Лето Гелликонии» и «Зима Гелликонии»), которую Олдисс написал тридцатью годами позже.

Мир «Теплицы» – это наша собственная планета, но отделенная от нас немыслимой бездной времени. Вращение Земли остановилось. Луна застыла на своей орбите и соединилась с Землей нитями исполинских сетей. Дневная сторона Земли покрыта бесчисленными стволами одного-единственного гигантского баньяна, среди которых обитают различные формы растительной жизни, насекомые и потомки современного человечества. Люди уменьшились до размеров мартышки. Их осталось совсем немного, как и других представителей животного мира (на страницах романа мы встретим лишь одно млекопитающее, отличное от человека, – существо по имени Содал Ие). Так или иначе, время животных прошло: долгие сумерки Земли – это царство растений, одни из которых заняли место современных зверей и птиц, а другие (как, например, траверсеры – летающие паукообразные растения, тянущиеся в длину на многие мили) заполнили новые экологические ниши. Итак, солнечная сторона планеты кишит многообразием растительных видов, названия которым, похожие на «имена-бумажники» из «Алисы в Зазеркалье», как будто придумали какие-то смышленые детишки. Персонажа, которого с натяжкой можно признать главным, зовут Грэн (Gren): всего одна буква отделяет его имя от green, вездесущей зелени. Ребенком он напоминает не столько человека, сколько какого-то зверька. Смышленого, спору нет, но все-таки зверька, – и растет так же быстро, как животные.

Его одиссея – это процесс превращения в человека. Грэн узнаёт, что на свете есть такое, чего он не знает. Его предположения по большей части ошибочны, а в мире «Теплицы» любая ошибка – вероятная смерть. Однако Грэн выживает – благодаря случаю, уму и везению. Выживает и учится, встречаясь по пути со всевозможными фантасмагорическими созданиями (такими, например, как Рыбаки, которые привязаны к «пузо-дереву», как лотофаги – к своим лотосам, и поначалу кажутся забавными, но постепенно поворачиваются к читателю своей темной стороной).

Центральное событие книги – встреча Грэна с морэлом, разумным грибом, который олицетворяет одновременно и Эдемского змея, и плод от Древа познания добра и зла. Морэл живет чистым разумом – в отличие от Грэна и других людей, живущих инстинктами.

И Содал Ие (потомок дельфинов, которого Грэн встречает уже под конец своего путешествия), и морэл знают о мире больше, чем люди. Оба они используют для передвижения и взаимодействия с миром других живых существ, функционируя как паразиты или симбионты.

Задним числом нетрудно понять, почему «Теплица» уникальна и почему почти полвека назад она принесла Олдиссу премию «Хьюго» и закрепила за ним репутацию выдающегося писателя. Эту книгу традиционно сравнивают с «уютным» (по выражению Олдисса-критика) романом-катастрофой Джона Уиндема «День триффидов» (1951), в котором ослепшие люди, осаждаемые огромными, ходячими, смертельно опасными растениями, собираются в группу, учатся противостоять врагу и готовятся вернуть власть над Землей человечеству. Однако в мире «Теплицы» человек ничем не превосходит растения, а триффиды прошли бы здесь незамеченными на фоне истинно невообразимых и чудовищных порождений Земли, превратившейся в гигантскую оранжерею, – крокносков, брюховязов, ив-убийц и иже с ними.

При этом «Теплица» остается типично британской научной фантастикой: ее императивы принципиально отличны от американских того же периода. В американском НФ-романе начала шестидесятых Грэн должен был отправиться в космическое путешествие, или вернуть человечеству мудрость, или возродить царство животных на Земле. Олдисс же ухитряется помахать у нас перед носом всеми этими возможностями и отвергнуть их одну за другой, потому что «Теплица» – книга не о триумфе человечества, а о природе жизни: жизни в немыслимо огромных масштабах и жизни на клеточном уровне. Форма жизни не имеет значения: Солнце вскоре поглотит нашу планету, но жизнь, которая когда-то пришла на Землю и на какое-то время задержалась на ней, продолжит свои странствия по вселенной, пусть и в самых невообразимых формах.

«Теплица» – необычная книга, в чем-то отталкивающая и пугающе странная. Все растет, умирает и гниет, а перегной порождает что-то новое, – и от этого зависит выживание. Все остальное – суета сует, говорит нам Брайан Олдисс вслед за Экклезиастом, и даже разум может оказаться своего рода тяжким бременем, паразитической и в конечном счете ненужной обузой.

Это мое предисловие к «Теплице» Брайана Олдисса, опубликованной в 2008 году издательством «Пенгуин» в серии «Современная классика».

Иногда писатели сочиняют книги о мире, которого еще нет. На то могут быть сотни причин. (Например, мы считаем, что лучше смотреть вперед, чем назад. Или мы хотим показать путь, по которому – как мы надеемся или, наоборот, боимся – может пойти человечество. Или мир будущего кажется более заманчивым или интересным, чем современность. Или мы хотим предупредить вас. Или воодушевить. Или исследовать, или просто вообразить что-то новое.) Причины, по которым люди пишут о дне послезавтрашнем и обо всем, что может случиться в последующие дни, так же разнообразны, как и сами писатели.

«451° по Фаренгейту» – это книга-предостережение. Напоминание о том, что мы обладаем чем-то ценным и важным, но иногда забываем ценить это по достоинству. Мир литературы о мире того, чего пока еще нет (называйте это как угодно – хоть научной фантастикой, хоть литературными гипотезами, дело ваше), держится на трех фразах, и фразы эти очень просты:

«Что, если?..»

«Вот бы…»

«Если так будет продолжаться и дальше…»

«Что, если?..» открывает возможности для перемен, для выхода за рамки нашей привычной жизни.

(Что, если завтра прилетят инопланетяне и дадут нам все, чего мы хотим, но за это придется платить?)

«Вот бы…» позволяет исследовать чудеса и опасности завтрашнего дня.

(Вот бы собаки умели говорить! Вот бы я стал невидимкой!)

«Если так будет продолжаться и дальше…» кажется претензией на прогноз, однако на самом деле здесь и речи нет о реальном будущем со всеми его хитросплетениями. На самом деле литература, основанная на этой предпосылке, берет лишь один какой-то элемент современной жизни – достаточно ясный, очевидный и, как правило, внушающий тревогу, – и задается вопросом: что произойдет, если вот эта одна-единственная вещь станет больше, распространится на все области жизни? Как это скажется на нашем поведении и образе мысли?

(Если так будет продолжаться и дальше, все общение сведется к СМС и электронной почте, а прямой разговор между двумя людьми без посредничества машины поставят вне закона.)