Сергей Сеничев - Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному
Между прочим, воспитанники «академии» долго еще распевали в дни особых торжеств гимн, сочиненный одним из первых ее выпускников по имени Джеймс Клерк Максвелл…
Баснословной рассеянностью, нелюдимостью и разговорами с самим собой славился первый политэконом Адам СМИТ. Славился с детства. Одних это настораживало, других пугало. В разговорах с этими «другими» профессор вдруг принимался любезно разглагольствовать по любому подброшенному поводу и не закрывал рта, покуда не выкладывал собеседнику всего, что ему бывало известно о предмете общения. Но стоило кому-нибудь засомневаться в его доводах, как Смит моментально менял точку зрения на противоположную и с удвоенным уже пылом доказывал обратное. Пытаясь объяснить этот феномен, биографы единодушно разводят руками и мямлят чего-то о невероятной покладистости великого шотландца…
В старости ФУРЬЕ хвастался, что у него, как у Ньютона, было свое яблоко прозрения: раз в одном из парижских ресторанов ему подали яблоко, стоившее в сто раз дороже, чем в Нормандии. С того десерта, дескать, всё и началось, ну да не об этом сейчас… Утопический социалист и автор проекта общества будущего он начинал как торговец колониальными товарами. Но череда революций перековала коммерсанта в пламенного борца с буржуазией. Родные полагали Шарля законченным неудачником, занятым никому не нужным сочинительством. Постоянно погруженный в свои мысли, он был чудовищно рассеян: по двадцать раз на дню — так и пишут: «по двадцать раз» — мог возвращаться домой за забытыми платком или какой бумагой…
Но рассеянность рассеянностью — с кем не бывает — наш герой сочетал в себе несочетаемое. Развившиеся с годами до чудовищных масштабов мнительность и недоверчивость удивительным образом уживались в нем с совершенно по-детски радужным видением мира. Наивности философа поражались даже немногочисленные ученики и друзья. Фурье, например, печатал в газетах объявления типа: жду с 12 до 13 по такому-то адресу (у себя в квартире) тех, кто пожелает спонсировать тот или иной проект. И ждал — годами…
Последние месяцы он пролежал, практически не вставая. Лекарства принимал, а от еды отказывался наотрез. Не мог выпить даже бульона или стакана молока. Жажду утолял ледяной водой либо сильно разбавленным вином. Однажды утром привратница вошла к нему в комнату и застала жильца стоящим на коленях, уткнувшимся лицом в постель. Отозваться на её оклик Фурье было уже не дано…
Какой-то патологической непосредственностью поражал окружающих ЛИБИХ. Его коллега и помощник Карл Фогт вспоминал, как однажды патрон торжественно встретил его со склянкой в руках и приказал: «А ну-ка обнажите руку!» После чего вытащил из скляночки влажную пробку и прижал к его запястью: «Не правда ли, жжет? Я только что добыл безводную муравьиную кислоту». Для тех, кто не в курсе: «безводная муравьиная», или метановая кислота — самая сильная из всех карбоновых кислот. У бедняги образовался белый шрам. Ему оставалось радоваться, что шеф открыл не цианистый калий и не велел попробовать его на вкус.
Еще о Либихе… Ставши как-то по случайности обладателем партии превосходного рейнвейна образца 1811 года (более чем полувековой, то есть, выдержки), он попробовал его и счел кисловатым. И тут же разбавил бог весть какими химикалиями («химию — в жизнь, и прежде всего — в продуктовую» было неписанным девизом ученого). Снова попробовал и отметил, что вино «приобрело мягкость, не потеряв ни одного из своих достоинств». И послал на радостях ящик исправленного реактивами напитка одному из друзей, который, в отличие от этого чудика, в вине разбирался отменно. «Что касается подарка, — писал тот в ответ, — то я благодарен тебе скорее за дружеские намерения, чем за само вино. Оно слишком старо и похоже по вкусу на лекарство. Я поменял его на красное»…
Великий ПУАНКАРЕ был просто гипертрофированным подобием маршаковского персонажа с улицы Басейной. Ему ничего не стоило отправить адресату конверт с чистым листком внутри. Раз, бредя куда-то, Пуанкаре обнаружил у себя в руках новенькую плетеную клетку для птиц. В полнейшем недоумении поплелся обратно и вскоре наткнулся на корзинщика, устроившего прямо посреди улицы выставку-продажу своих поделок. Не оставалось ничего, кроме как извиниться за неумышленное ограбление… Коллега ученого вспоминал, как шли они по Парижу, бурно обсуждая какую-то из математических проблем. Наткнувшись на свой дом, Пуанкаре исчез за дверью, не удосужившись попрощаться с собеседником. Причем тот прекрасно понимал, что вырази он назавтра обиду, мэтр будет в ужасном отчаянии…
Никола ТЕСЛА… Быть может, все это лишь слухи, но остальным даже в голову не пришло обрасти такими и столькими!.. Среди друзей и знакомых он был известен как удивительный экстрасенс. Известны случаи, когда он настоятельно убеждал кого-то не ехать данным поездом или не лететь конкретным самолетом, и впоследствии выяснялось, что поезд тот сошел с рельс, а самолет разбился. Тесла предчувствовал болезни близких, откликаясь на призывы о помощи заранее, до прихода писем и телеграмм…
Скорее всего, Тесла был и медиумом. Во всяком случае, утверждал, что умеет разговаривать с голубями и получает вести от марсиан. Так или нет, но в одном из писем он признавался, что «обнаружил МЫСЛЬ»: «вскоре вы сможете лично читать свои стихи Гомеру, а я буду обсуждать свои открытия с самим Архимедом»…
Он истово верил в омолаживающую силу электричества и убеждал всех вокруг, что добиться чего-нибудь в этом мире можно, лишь усмиряя естественные потребности организма. И усмирял, как только мог. Он почти не спал, а ел только затем, чтобы не умереть с голода. Отчего при почти двухметровом росте весил всего 64 килограмма. Он никогда не жил в собственном доме или в квартире, предпочитая спартанскую обстановку отелей (при этом останавливался в гостинице лишь на условии, что номер его апартаментов будет кратен трем). Ужинал в одиночестве. По крайней мере, с женщинами не ужинал ни разу. Во-первых, не решался пригласить. Во-вторых, испытывал нездоровое отвращение к женским волосам, серьгам и жемчугам…
Жемчуг Никола ненавидел с детства. При одном его виде у парня начинались судороги. Вкус персиков вызывал в нем лихорадку, а плавающие в воде листы бумаги провоцировали неприятный привкус во рту…
Идя на встречу с кем-либо, обязательно считал шаги. К тому же, мог ни с того ни с сего крутануть сальто и безо всякого смущения двигаться дальше…
Добавлять ли, что жуткая бытовая рассеянность этих столпов науки была лишь изнанкой их демонической же сосредоточенности на им одним видимых частностях?..
И все-таки чудаковатость наших героев оказывается сущими цветочками на фоне ягодок, которыми приходилось расплачиваться им за свои дары божьи. И самая смачная клубничка с этого натюрморта просто потрясает.
О ней и следующая глава
Глава третья
ВЕЛИКИЕ АЛКОГОЛИКИ
Поклонение Бахусу — неоспоримо главный из недугов тех, кого мы привыкли именовать гениями. Существует масса серьезнейших исследований, однозначно подтверждающих сей печальный факт. Клиническими алкоголиками были более трети (чуть точнее — 36 %) поэтов и писателей планетарного масштаба. С тем же диагнозом осталась в истории почти четверть (24 %) знаменитых композиторов и музыкантов — и это без учета идолов рок-культуры. Не слишком отстают от пьяниц-композиторов пьяницы-художники. Их показатель — 18 %. Следом идут видные политики и государственные деятели — каждый шестой (они, правда, лидируют как параноики и просто умственно отсталые). Ученые, изобретатели и отнесенные к ним прославленные шахматисты занимают следующую ступень — 12–13 %, что, в общем, уже не намного превышает аналогичный показатель среди т. н. нормального населения.
А теперь давайте попытаемся представить себе этот гигантский вытрезвитель, в котором лежат вповалку и бродят с одурманенными потухшими взорами сплошь до боли знакомые нам лица. И сразу станет жутковато.
Опьянение — добровольное безумие, припечатал как-то Сенека — как отрезал. И справедливо-пресправедливо! Но давайте тогда вспомним, что и любовь — тоже форма безумия. И тоже в каком-то смысле добровольного. Вспомним и условимся, что губительная зависимость наших героев от алкоголя и прочих психотропов — не столько результат их личностной безответственности, сколько вынужденная, а стало быть, сознательная плата за транзит по пути «опьянение — безумство — экстаз художника». Разумеется, речь не о вульгарном принципе «рюмашка — строчка» (фужер — мазок, бокал — аккорд и т. п.), но сколько-то сермяжная правда даже в таковой логике есть. Формулу постижения механизма вдохновения искали многие. Сделать этого не удалось никому. Одни туманные намеки: «Трезвый ум налагает на душу оковы / Опьянев, разрывает оковы она» (Хайям). Или: «Ты право, пьяное чудовище! / Я знаю: истина в вине» (Блок). А то и вовсе: «Вино меня уводит в глубь меня, / туда, куда мне трезвым не попасть» (Губерман, извините). Как не о пороке, а о таинстве каком, честное слово!
