Кнут Гамсун - О духовной жизни современной Америки
И вот американки восседают в церкви — сплошь женщины лет тридцати — тридцати пяти, красивые, опрятные дамы, на которых смотреть одно удовольствие. Но может, им все же необходимо как-то загладить небольшую вину перед небесным Вашингтоном? Вот они с полной невозмутимостью и улаживают свои отношения с Богом. Моральный уровень этих дам нисколько не выше среднеамериканского, но также и не ниже. А это и есть главное.
V. Этикет
Нравы и обычаи в Америке на первый взгляд те же, что и в Англии, особенно в крупных городах на Востоке страны этикет по форме больше всего схож с английским. В светском обществе самыми модными и престижными считают английские увеселения, английский стиль общения, английский спорт. Конные скачки, собачьи бои, бокс, охота, игры в мяч и крикет сделались самыми популярными и почитаемыми видами спорта — из тех, которыми занимаются на свежем воздухе. А в стенах светских «салонов» излюбленные интеллектуальные развлечения — чаепития и культ миссионерства, поедания бифштексов и споры о человеческой порядочности, равно как и о спекуляции на акциях горнодобывающих предприятий и железных дорог. Нью-йоркские щеголи вполне могут соперничать с лондонскими: их белые льняные костюмы, желтые весенние плащи, как и ленивые мозги, ничуть не хуже английских. А их супруги в богатых бостонских домах вряд ли уступят какой-нибудь английской леди в умении изящно пройтись по комнате, опуститься в кресло и «с величайшим тактом» вмешаться в чей-то разговор, да так, чтобы он тут же заглох. Большинство обитателей западно-американских городов потешаются над англичанами — над их бакенбардами, над их престарелой королевой и особенно над их британским произношением, но, в сущности, все американцы безмерно почитают Англию и с благоговением воспринимают те традиции чистейшего и неподдельного британского этикета, которые привозят с собой из Англии эмигранты. А приедешь в Вашингтон — увидишь, что там эти традиции почитают еще; больше, чем в любом другом уголке Америки. В здешнем? светском обществе, как в старшем, так и в молодом поколении, господствует британский дух и стиль. Иной раз при знакомстве с дочерью супруги вашингтонского богача увидишь, что ей отчасти передалась натура какого-нибудь секретаря британского посольства и поистине внедрилась в ее плоть и кровь; в манерах ее — этакая элегантная небрежность, в разговоре — подобающая флегматичность, да и шепелявит она великолепно. Правда, случается, что подобная дама неожиданно бежит в Канаду с неотразимым негром — папочкиным конюшим, но такое надо рассматривать как проявление атавизма, как рядовой случай самозабвенного возврата к примитивному человеку, к истинно американской натуре, неподвластной никакому воспитанию.
Национальный характер американского этикета, его отличие от британского в самом буквальном смысле слова определяется особенностями американской натуры; при всем внешнем сходстве американских нравов с британскими они все же по сути своей — американские. Англичане — аристократы, американцы — демократы, именно эти коренные различия в инстинктах обоих народов порождают различия в их нравах и обычаях и придают свою специфику этикету. Эти различия ощущаются даже при сравнении поведения обитателей американских Соединенных Штатов с поведением жителей британской Канады. Отправившись в путь по железной дороге и остановившись на одну ночь в американском, а на другую — в канадском отеле, сразу заметишь, что канадцы встречают гостя куда более почтительно, чем янки, и реплики их в разговоре тоже несравненно умнее реплик американцев. Чтобы ощутить это различие, достаточно ничтожнейших мелочей: предлагая вам стул, канадец сделает это с оттенком сердечности в голосе, а предъявляя вам счет для оплаты, не будет выглядеть таким кровопийцей, как его собрат американец, — все это мгновенно вызывает к себе симпатию клиента и представляется ему выражением иного, более возвышенного духовного склада. Натура американцев лишена благородства, их души демократизированы от начала и до конца, воспитаны в любви к нивелировке, к унифицирующему восприятию всего сущего, приучены к самовыражению, весьма далекому от аристократизма, — короче, американцы страдают духовной косностью. Тот или иной янки способен в совершенстве усвоить изящные манеры британцев, выучить назубок все формы британского этикета, но в душе он все равно останется тем же, нисколько не переменившимся обитателем прерий, по своему темпераменту не способным стать аристократом. У британца же есть традиция, элементы духовного аристократизма у него в крови, а янки — сегодняшний человек, парвеню, выучившийся хорошим манерам в порядке самообразования. Он напоминает человека, носящего аристократическое имя, но весьма простонародную фамилию: пусть даже имя вознесет его к вершинам британского лоска — все равно фамилия неизбежно обнаружит его плебейскую сущность.
Настолько далеки американцы от аристократизма, что даже последняя знаменитая война, которую они вели, в сущности явилась войной против аристократии. Может даже, это не столько была война в защиту морали и за освобождение негров, сколько война за уничтожение аристократов Юга. Какая наивность вообразить, будто весь народ, как один, вдобавок такой народ, как американский, способен исступленно подняться на войну… морали ради. В самом таком предположении ощущается нечто бостонское, привкус феминистского мышления. Если янки и впрямь воевали с Югом морали ради, отчего же тогда потом, на протяжении целой четверти века, они терпели вполне очевидную организованную безнравственность в форме господствующего общественного уклада в штате Юта, в самом сердце Америки? Войну Севера с Югом стали называть войной против рабства. А почему бы и нет? Должна же найтись для войны хоть какая-то христианская причина, хоть какое-то официальное название — вот ее и назвали «война против рабства». Но поговорите с солдатами и офицерами, участниками этой войны, спросите их, что же в первую очередь толкало их в бой, что возбуждало ярость в их сердцах, — ответ этих солдат и офицеров будет весьма сильно отличаться от мемуаров генерала Гранта, равно как и от мемуаров всех прочих генералов. Любой американский полковник, произносящий речь в день Выдачи наград от первого и до последнего слова будет твердить в ней о торжестве демократии над «проклятыми аристократами». А стоило опочить генералу Лугану, как американская пресса тотчас воззвала к его вдове — чтобы та написала книгу о победах этого демократа над теми же «проклятыми аристократами Юга». Спросите ветеранов войны из северных штатов, что побудило их убивать женщин американского Юга, жечь в Миссури плантации, забивать глотки стариков горячим пеплом, ржавым железом клеймить головы свиней в южных штатах, всаживать сабли в чресла лошадей и коров, принадлежащих владельцу плантации, и заливать раны керосином? Спросите этих солдат и офицеров, зачем они такое творили — неужто во имя морали и освобождения рабов? Нет, это была война против аристократии, которая велась со всей яростной ненавистью демократов к плантаторской аристократии Юга. Те же северные штаты, эти высоконравственные северные штаты, в ту пору стремившиеся сломить аристократию Юга, сами наживались на рабовладении. Об этом бостонские дамы склонны забывать.
Богачи северных штатов имели крупные владения на Юге, когда разразилась война, плантаторы Юга успели задолжать Северу огромные суммы. Как правило, богачи Восточной Америки предоставляли плантаторам Юга субсидию под осенний урожай, аванс, который давался под залог самой плантации и негров. Ах, как это нравственно! И с каким священным рвением стремились подарить свободу дяде Тому!
Формально американский интеллект функционирует должным образом, но он совершенно лишен внутреннего аристократизма, поэзии души, что сказывается также и в американском этикете. Утратив внутреннее содержание, он утратил и символическую ценность. Если американцы бесспорно предпочтут пойти на матч между двумя известными боксерами, нежели отправиться в театр и увидеть игру Сары Бернар в «Рюи Блазе», то и во всех проявлениях их этикета и культуры скажется та же духовная пустота; в их приветствиях, в их костюмах, в самом тоне, принятом в обществе, в уличной атмосфере больших городов заметна эта праздная бездуховность. Пройдешься как-нибудь вечером по самой фешенебельной улице американского города и, выбрав глазами прогуливающуюся парочку, пойдешь за ней следом, прислушиваясь к разговорам этих двоих, — тут-то и получишь ты совершенно точное представление о духе, пронизывающем повседневность здешнего народа. И если какое-то время повторять этот эксперимент каждый вечер, всякий раз заботясь выбирать для него новую пару, то впечатление от последнего разговора полностью совпадет с впечатлением от первого, поскольку все эти диалоги — порождение одного и того же бездуховного настроя здешних людей и темы их разговоров одни и те же: бизнес, драки, спорт, состояние дорог, семейные отношения, железнодорожные катастрофы, аресты. Если парочка эта — жених с невестой, все равно, характер беседы будет все тот же. Дама разодета в шелка, и притом на американский манер; ее вкус проявляется в сочетании самых крикливых красок, на лифе платья вы увидите вперемешку черные, синие, белые и красные пуговицы, на одном бедре — огненно-желтый бант, и тут и там в самых неожиданных местах золотистые ленты и бантики. До чего же великолепно наряжаются американки, не иначе сама Саломея так одевалась! Перед вами — типичная американская пара. Здешние дамы обожают резкие перепады цвета — от темных к ослепительно светлым тонам: вся эта пестрота успешно разрушает вполне разумную первоначальную идею всякого платья. Точно так же и костюмам их кавалеров присуща та же добрая, сугубо национальная дисгармоничность, без которой не обходится ни один американский костюм. Янки может купить шляпу за десять-пятнадцать долларов, но при том надеть брюки, лишенные пуговиц в тех местах, где на брюках непременно должны быть пуговицы! Если судить по шляпе — он аристократ, но его выдают неопрятные брюки. А в теплое время года тщетно стали бы мы высматривать пиджак или жилет на теле истого янки — он без всякого смущения вышагивает по улице рядом со своей дамой, даже без оных.
